Зигзаги судьбы - Сигизмунд Дичбалис

Что с ними делать?! Растают же!!!

Вёл я грузовик домой и перебирал в уме возможные варианты, как отделаться от этого мороженого, чтобы не «засыпаться».

Посещая часто Эрланген, заходил я в ресторан «Золотое сердце» поиграть в шахматы с местными любителями этой игры. Очень милая, но абсолютно не доступная официантка (дочь владельцев ресторана), привлекла мое внимание. Вот и созрел у меня коварный план — как повысить мои шансы в этом знакомстве. Остановив грузовик

прямо в воротах, ведущих во двор ресторана, без лишних объяснений я выгрузил четыре цилиндра с мороженым и уехал. Оставшихся два были отгружены у знакомого фермера, а то, что положено, — на базе.

Дня через два я посетил «Золотое Сердце» снова. Жена владельца ресторана сразу же обратилась ко мне с вопросом, что делать с мороженым — оно стоит на льду в подвале. После моего объяснения, что это просто подарок, она пришла в недоумение — с какой стати такой подарок? Пришлось уверять, что мой дар бескорыстен. «Ну, спасибо, — проговорила, наконец, рестораторша. — Это будет как раз кстати. Мы отмечаем день рождения нашей дочери на следующей неделе. Просим Вас в гости».

А, вот это-то мне и надо было!

В столовой, на базе, работал немец-кондитер. С разрешения шефа столовой для меня был приготовлен торт, какого я в жизни не видел! Что-то совершенно неописуемое по величине, красоте и содержанию!

На празднование дня рождения я не попал. В тот день мне пришлось везти команду американцев-футболистов в город Нюрнберг. Когда через несколько дней забежав в тот дом, куда меня давно уже тянуло (по причине, мне самому не совсем понятной), меня угостили ломтиком торта, сохранённого специально для меня на льду вместе с мороженым. Тогда я понял — случилось то, чего я и добивался! Устоять перед таким лакомством не смогла бы ни одна девушка. Труда (то есть Гертруда) — так звали девушку, взаимности которой я добивался — стала смотреть на меня более благосклонно!

Несколько месяцев ухаживания были мне очень непривычны, но, каждый раз, когда моё самолюбие говорило мне: «Бросай, найдёшь себе другую!», что-то заставляло меня опять встречаться с этой милой девушкой, совершенной недотрогой.

Однажды, потеряв терпение и набравшись решимости, я сделал отчаянный шаг. За чашкой чая, так, словно между прочим, я спросил Труду, согласна ли она стать моей «Hausfrau», то есть женой? После двухминутного раздумья она хладнокровно ответила: «Да!»

Этот лаконичный обмен словами связал меня и Труду на всю жизнь. Кажется, только после брачной ночи сказали мы друг другу: «Я люблю тебя!..» Хотя и до этого мы и так знали об этом.

Труда в юности

Вот только как быть с её родителями? Согласятся ли они?

Тут я пошёл в обход! Отец Труды был сильным шахматистом и играл в шахматы регулярно, как принято у немцев, по пятницам, когда местные игроки собирались померятся силами в этой благородной игре за кружкой пива.

В одну из таких пятниц, глядя через его плечо, заметил я подвох со стороны его противника и (игра была неофициальная) посоветовал ему ход, который защитил бы его позицию. Гордо отказавшись от помощи, он потерял партию. После очередной кружки пива мне было предложено сыграть с ним. Бой был нелёгким, но я выиграл. По правилам игры проигравший ставил пиво. Его подала Труда, она сверкала глазами от гордости, что я победил.

Это придало мне решимости и я, неожиданно, попросил у отца руки его дочери. Опешив, он спросил, что на это скажет Труда? Когда я его заверил, что она уже согласилась стать моей женой, ему не оставалось ничего другого, как сказать, что он готов обдумать эту ситуацию.

Теперь я поставил мое условие: «Жена должна принести в семью столько, сколько принесу я». «Ну, этого я не могу обещать, не зная Вашего состояния», — с облегчением сказал отец Труды. «Папаша! — серьёзно объявил я, — у меня нет ничего!»

Несмотря на протесты родителей против моего условия и на категорический запрет выходить замуж за русского её очень богатой тетки, проживавшей в Швейцарии (после нашей свадьбы она вычеркнула Труду из завещания), была назначена свадьба — на 22 июня 1948 года. Это роковая для меня дата: день смерти матери, день начала войны и… день потери мной «самостоятельности».

Всего за две недели до свадьбы, как снег на голову, на всех нас в оккупированной Германии свалился закон о денежной реформе. Все деньги, накопленные мной с помощью моей коммерции (обмен сигарет, кофе, шоколада и т. п.), превратились в кучу бумажек, на которые купить чего-либо к свадьбе уже было нельзя! Всеми правдами и неправдами удалось организовать стол на несколько гостей, пусть и довольно-таки скромный. У нас у всех было по сорок «новых» немецких марок. За церковную церемонию заплатил отец невесты из своих сорока марок (сумма, которую получил каждый взрослый или ребёнок после реформы), а обручальные кольца были подарены нам моим другом Эрнстом Штреземаном, который стал моим шафером.

Эрнст отказался носить оружие во время войны по своим убеждениям. При этом он был санитаром на фронте в 1944-45 годах и бесстрашно выносил раненых из-под огня.

Он вообще принимал участие во многих моих отчаянных предприятиях. Мы подружились с ним у американцев. Он, будучи студентом-медиком, работая библиотекарем в армейской библиотеке, развивая, по мере возможности, умы американских солдат.

Не подумайте, что солдаты стояли в очереди за книгами, у них превалировали другие интересы. Бар, бильярд, кино и кафе с уймой белокурых женщин, готовых на всё ради того, чтобы заработать на еду для своих голодных детей (это было до денежной реформы)…

Имея много свободного время, Эрнст буквально «закапывался» в свои учебники, готовясь к экзаменам. Зайдя однажды в библиотеку, увидел я его, бледного как смерть, распростёртого на столике, за которым он всегда сидел… Как я потом убедился, несмотря на его уверения, что он только задремал, молодой студент просто изголодался до такой степени, что у него не хватало сил высидеть положенное время в библиотеке. Раньше это мне и в голову не приходило — права пословица: «Сытый голодного не разумеет!»

Понемногу я начал подкармливать этого молодого человека, спасшего мне жизнь лет через двадцать. Но об этом позже! Став приятелями, мы часто беседовали у него в библиотеке. В одной из бесед, рассказывая о мотоциклах, на которых я ездил до и во время войны, я высказал надежду достать такую машину. Оказалось, что у Эрнста было много влиятельных знакомых, его дядя Густав Штреземан был рейхсканцлером и министром иностранных дел в период Веймарской республики. Один из родственников Эрнста был владельцем завода в Нюрнберге, выпускавшего для германской армии мотоциклы марки «Цундап». Созрел план! Хотя завод и был временно закрыт американцами, но на нём оставалось ещё довольно много запчастей, из них можно было собрать мотоцикл с коляской.