Ужасы: Последний пир Арлекина - Рэмси Кэмпбелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не буду отрицать, что все, узнанное про фестиваль в Мирокаве, действительно вызвало у меня ощущение «руки судьбы», в особенности из-за вовлеченности в это столь значимой фигуры из моего прошлого, как Тосс. Впервые за время своей академической карьеры я понимал, что лучше, чем кто-либо другой, подхожу для разгадывания истинного значения скудных разрозненных данных. Пусть даже я обрел эту уникальность благодаря случайным обстоятельствам.
И все-таки, сидя в той библиотеке утром в середине декабря, я на какой-то миг усомнился в мудрости своего решения. Стоит ли ехать в Мирокав, вместо того чтобы вернуться домой, где меня дожидался куда более привычный rite de passage[24] зимней депрессии? Сперва мне просто хотелось избежать цикличной тоски, наступавшей со сменой времен года, но, похоже, она также являлась и частью истории Мирокава, только в гораздо большем масштабе. Впрочем, моя эмоциональная нестабильность как раз и была той самой особенностью, которая делала меня наиболее пригодным человеком для полевой деятельности. Хотя я не мог ни гордиться этим, ни искать в этом утешения. Пойти на попятную значило лишить себя шанса, который вряд ли появится снова. Оглядываясь назад, я понимаю, что мое решение было отнюдь не случайным. Вот как случилось, что я поехал в Мирокав.
IV
Сразу после полудня 18 декабря я сел в машину и направился в Мирокав. По обеим сторонам дороги мелькали унылый пейзаж и голая земля. Снег поздней осенью шел мало; лишь несколько белых участков виднелись вдоль автострады на сжатых полях. Над головой нависали серые тучи. Проезжая через лес, я заметил черные разлохмаченные покинутые гнезда, прилепившиеся к перепутанным искривленным ветвям. Мне показалось, что я увидел и черных птиц, паривших над дорогой чуть впереди, но это были всего лишь мертвые листья, взлетевшие в воздух при моем приближении.
К Мирокаву я подъехал с юга и попал в город с той стороны, с которой покинул его после первого посещения. И снова мне подумалось, что эта часть города существует как будто по другую сторону большой невидимой стены, отделявшей фешенебельные районы Мирокава от неблагополучных. Залитый солнечным светом, этот район и летом показался мне мрачным, даже зловещим; сейчас, в тусклом свете зимы, он выглядел бледным призраком самого себя. Разоряющиеся магазины и насквозь промерзшие на вид дома наводили на мысль о пограничном районе между материальным и нематериальным мирами, причем один сардонически носил маску другого. Я увидел несколько костлявых пешеходов, обернувшихся в мою сторону, когда я проезжал мимо, вверх по главной улице Мирокава.
Одолев крутой подъем Таунсхенд-стрит, я решил, что открывшийся мне вид довольно гостеприимен. Вздымающиеся вверх и спускающиеся под горку авеню города были уже готовы к фестивалю: фонарные столбы увиты вечнозелеными растениями; свежие ветви радовали глаз в это бесплодное время года. На дверях многих деловых зданий улицы были развешаны венки остролиста, тоже зеленые, но, похоже, сделанные из пластика. В традиционных для этого времени года зеленых украшениях не было ничего необычного, но вскоре стало понятно, что Мирокав слишком страстно предается этому святочному символу. Все вокруг просто кричало о чрезмерности. Витрины магазинов и окна домов, обрамленные зелеными гирляндами; зеленые ленты, свисающие с навесов у магазинов; зазывающие огоньки на баре «Красный петух», превратившиеся в павлинье-зеленый поток света. Я предположил, что жители Мирокава охотно украшали свой город, но эффект получился избыточным. Город окутывало жутковатое изумрудное сияние, в котором лица горожан слегка напоминали морды рептилий.
Я решил, что большое количество вечнозеленых растений, венков остролиста и разноцветных (точнее, одноцветных) огоньков призвано подчеркнуть овощную символику северных святок, неизбежно вплетающуюся в зимние празднества любой северной страны, как принятая для рождественского сезона. В статье «Арлекин» Тосс писал о языческой стороне мирокавского фестиваля, уподобляя его культу плодородия с вероятной связью в далеком прошлом с хтоническими божествами. Но Тосс, как и я, ошибочно принял за целое всего лишь часть смысла фестиваля.
Отель, в котором я зарезервировал номер, находился на Таунсхенде. Это было старое здание из коричневого кирпича с дверной аркой и умилительным карнизом, видимо, должным производить впечатление неоклассицизма. Я нашел перед ним место для парковки и вышел из машины, оставив чемоданы внутри.
Холл отеля был пуст. Мне-то казалось, что фестиваль в Мирокаве должен привлекать достаточно посетителей — хотя бы для того, чтобы поддерживать бизнес, — но, похоже, я ошибался. Позвонив в колокольчик, я облокотился о стойку и повернулся, чтобы взглянуть на небольшую, традиционно украшенную елку, стоявшую на столе у входа. На ней висели блестящие, хрупкие шары, миниатюрные леденцы в форме посоха, плоские смеющиеся Санты с широко раскинутыми руками. Звезда на макушке неловко накренилась в сторону изящной верхней ветки, вспыхивали разноцветные огоньки в форме цветков. Почему-то елочка показалась мне очень печальной.
— Чем я могу вам помочь? — спросила молодая женщина, появившаяся из комнаты, примыкающей к холлу.
Должно быть, я слишком внимательно уставился на нее, потому что она отвернулась со смущенным видом. Я понятия не имел, что ей сказать или как объяснить, что я думаю. Воочию она излучала просто пугающее великолепие манер и внешности. Но если эта женщина не совершила самоубийство двадцать лет назад, как утверждала газетная заметка, то за прошедшие годы она и не постарела.
— Сара! — позвал мужской голос с невидимой высоты лестницы, и по ступенькам спустился высокий мужчина средних лет. — Я думал, ты у себя в комнате, — сказал мужчина, которого я счел Самюэлем Бидлом. Сара (а не Элизабет) Бидл, искоса посмотрела на меня, демонстрируя отцу, что занимается делами отеля. Бидл извинился передо мной и на минутку отошел вместе с ней в сторону, чтобы обменяться несколькими словами.
Я улыбнулся, сделав вид, что все нормально, но при этом попытался расслышать, о чем они разговаривают. Судя по тону, конфликт был привычным: Бидл слишком сильно беспокоился о том, где его дочь и чем занята, а Сара проявляла досадливое понимание определенных ограничений. Разговор завершился, Сара стала подниматься вверх по лестнице, на секунду обернувшись и гримаской извинившись за происшедшую непрофессиональную сцену.
— Ну, сэр, чем я могу вам помочь? — спросил Бидл чересчур требовательным тоном.
— У меня зарезервирован номер. Правда, я приехал на день раньше, если, конечно, это не станет проблемой. — Так я дал понять владельцу отеля, будто не сомневаюсь, что его бизнес процветает.
— Никаких проблем, сэр, — ответил он, протягивая мне листок регистрации, а потом медный на вид ключ, свисавший с пластмассовой круглой бирки с номером сорок четыре.
— Багаж?
— Да, он в машине.
— Я вам помогу.
Бидл повел меня на четвертый этаж, и я подумал, что это вполне подходящий момент, чтобы затронуть тему фестиваля, праздничных самоубийств и, может быть (в зависимости от его реакции), судьбы его жены. Мне требовался человек, много лет проживший в городе, который мог бы рассказать мне об отношении жителей к этому рождественскому зеленому морю огней.
— Все прекрасно, — одобрил я чистую, хотя и мрачную комнату. — И вид хороший, на ярко-зеленые огни Мирокава. Город всегда так украшают? Я имею в виду, к фестивалю.
— Да, сэр, к фестивалю, — машинально ответил он.
— Думаю, ближайшие пару дней у вас будет наплыв приезжих, вроде меня.
— Возможно. Вам еще что-нибудь нужно?
— Да. Не расскажете ли вы мне немного о празднествах?
— Например…
— Ну, вы же понимаете, — клоуны и все такое.
— Клоуны у нас здесь только те, кого… думаю, можно сказать — выбрали.
— Не понимаю.
— Извините, сэр, у меня очень много дел. Что-нибудь еще?
Я не смог ничего придумать, чтобы затянуть разговор. Бидл пожелал мне хорошего отдыха и ушел.
Я распаковал чемоданы. Помимо обычной одежды я привез сюда кое-какие детали клоунского наряда. Слова Бидла о том, что клоунов «выбирают», невольно заставили меня задуматься: какой цели служат местные уличные маскарады? В разные времена и в разных культурах фигура клоуна имела очень много значений. Веселый, всеми любимый шутник, знакомый большинству людей, — всего лишь одна сторона этого многогранного существа. Сумасшедшие, горбуны, люди без рук и ног и с другими отклонениями от нормы когда-то считались клоунами от природы; они были выбраны для исполнения комической роли, чтобы остальные воспринимали как шутку, а не жуткое напоминание о том, что в мире не все ладно. Но иногда веселому шутнику приходилось привлекать внимание к тому самому непорядку, как в случае с мрачным и честным шутом короля Лира. Впрочем, в конце концов его повесили, и в первую очередь — за его клоунскую мудрость. Клоунам часто приходилось играть неоднозначные, а иногда противоречивые роли. В общем, я знал о них достаточно, чтобы не выскакивать на люди в костюме с криком: «А вот и я!»