Орден. Дальняя дорога - Дмитрий Шидловский

Глава 39

Король Иоахим I

— Значит, он обещал? — переспросил граф. — Уж больно все идеально складывается. Не ловушка ли?

— Я сам заподозрил подвох. Но если даже так, я не понимаю, в чем выгода Гроссмейстера? Кроме того, бедный Альберт столь недоверчив к русским… Думаю, если бы он задумал нас обмануть, он подослал бы кого-нибудь из своих рыцарей. Да и не в духе Альберта такая тактика. Он любит атаковать в лоб и не терпит хитростей. Он лев, но немного лисьей хитрости ему бы не повредило, — сказал инквизитор и откинулся на спинку кресла.

Впрочем, инквизитором его уже никто не называл. Разве что за глаза, шепотом и из большой нелюбви. Новый официальный титул этого человека звучал: «Благочестивый, христолюбивый предстоятель Святой Христовой церкви в землях восточных руссов, его величество король Ингерманландский Иоахим!».

— Что же, значит, воистину Бог на нашей стороне, — произнес граф фон Маас и перекрестился.

Граф Герберт фон Маас прибыл в Ингерманландию на Крещение с отрядом рыцарей, приглашенных заговорщиками из Германии. Сейчас он командовал всей королевской рыцарской конницей и носил звание маршала Ингерманландии. Новоиспеченный король был доволен своим военачальником — прежде всего, беспощадной жесткостью, с которой тот руководил.

— Итак, мы можем считать план завтрашнего сражения утвержденным? — спросил последний из присутствующих на совещании, новый командир гвардейцев Гюнтер Штайн, брат известного всему Петербургу купца Мартина Штайна.

— Разумеется, — ответил король. — Давайте теперь послушаем брата Франциска, прибывшего к нам из Петербурга, от отца Паоло.

Отец Паоло был объявлен первым министром королевства. Сейчас он был оставлен «на хозяйстве», как гражданский правитель, и на то время, пока бывший инквизитор, а ныне король Ингерманландский возглавлял кампанию против войск Гроссмейстера. На его плечи легла тяжкая забота по «приведению к благочестию» всех слоев населения, подконтрольных новым властям.

В шатер вошел брат Франциск. Сломанный нос не особо украсил его, и теперь, со своей непомерной толщиной и вечно лоснящейся кожей, он выглядел совсем уж отвратно. «Пес, — подумал король, — но преданный, это хорошо».

— Мы слушаем тебя, — вслух сказал он.

— Милостью Господней, в Петербурге и окрестностях все спокойно, ваше величество, — начал монах. — Низшее сословие покорно. Имеются редкие попытки бегства православных ремесленников и мелких купцов в восточные области, под укрытие князя Андрея. Мы их ловим, наказываем, накладываем штрафы и водворяем на место. Иных происшествий нет. Вы можете спокойно воевать, во славу Христову, с изменниками.

— Хорошо, — ухмыльнулся король, — как идет следствие по событиям Светлой пятницы?

«Светлой пятницей» на политическом жаргоне новых властей назывался тот день, когда Великим Инквизитором Ингерманландским был раскрыт заговор дьяволопоклонников во главе с Гроссмейстером, продавшим душу дьяволу. Брату Франциску об этом дне напоминал сломанный нос.

— Рыцарь Вайсберг даже под пыткой утверждает, что не имел сговора с бароном фон Рункелем, его слугой или кем-либо еще. Говорит, что просто намеревался помочь слуге благородного человека отбиться от, как он говорит, «гвардейской сволочи». Отсутствие сговора подтверждают и остальные плененные нами сторонники Гроссмейстера.

Штайн недовольно заерзал.

— Проклятье, — выругался король. — Если бы не эта дурацкая бойня, мы бы тихо взяли Альберта во время богослужения в воскресенье. Как неудачно все получилось. И мы потеряли Цильха в тот день. Ты уверен, что именно слуга Рункеля заколол его в поединке?

— Я видел это так же ясно, как вижу вас, сир. Я сам привел Цильха с самыми преданными его людьми, чтобы он быстрее пресек начавшиеся беспорядки. Этот слуга дрался как черт. Я убежден, что простой смертный драться так не может. Наверняка часть дьявольской силы барона фон Рункеля, да горит его душа в аду вечно, перешла на его слуг. Наша шпионка в доме барона утверждает, что в тот же день, придя домой, они вдвоем перебили пятерых наших гвардейцев, как будто те были беспомощными котятами.

— Я действительно начинаю верить, что мы столкнулись с продавшими душу дьяволу, — произнес король. — Я еще сомневался, когда мне рассказали, как этот еретик расправился с людьми покойного Цильха в Новгороде. Но слишком много свидетельств. Я объявлю перед битвой, что пленивший Рункеля получит вотчину подо Псковом и, если он рыцарь, — графское достоинство. Если же это удастся людям низкого происхождения, все они будут возведены в рыцари и получат деньги. Поймавшие живьем его слуг также будут награждены. Особенно мне нужен этот Артем Александров. Поймавшие его живым получат такое же вознаграждение, что и за барона.

«Проклятье, если бы этот Паоло вовремя сообщил мне обо всем, что связанно с этим делом, и привлек бы к аресту языческого шпиона Цильха, все пошло бы по-другому, — думал король. — Наверняка этот проклятый Артем успел обратить в свою веру Рункеля и убедил продать душу дьяволу. Так этот проклятый барон и сумел обрести столь выдающиеся способности в бою. Но какой идиот Паоло! Отправить на захват эмиссара грозной языческой державы и наверняка колдуна монаха и десяток ополченцев. Надо было взять минимум пять верных рыцарей, да еще нескольких монахов, настоящих, а не таких, как этот гомик Франциск, которые бы молитвой отвели колдовские чары. Но сейчас чем меньше людей будут знать о столь опасном человеке, тем лучше. Как хитер. Пробрался в город под видом убогого. За прибывающими рыцарями и купцами мы следили, но чтобы в убогом при церкви увидеть столь опасного врага! На будущее это надо будет учесть».

— Если этот барон действительно столь искусен в бою, захватить его живым будет не так уж просто, — вступил в разговор граф. — Я успел познакомиться с Цильхом незадолго перед его кончиной и наблюдал его упражнения с оружием. Не скрою, от человека низкого происхождения я такого не ожидал. Своим искусством он превосходил многих рыцарей. И если простолюдину удалось сразить его в поединке, то сколь же искусен хозяин этого слуги.

«Знал бы ты, кто там слуга, а кто господин», — злобно подумал король, но спокойно ответил:

— Конечно, вы правы, граф. Цильх поражал меня своим искусством боя. Не скрою, именно глядя на него, я поверил в возможность формирования войска из людей низшего сословия. Его неподражаемое умение сражаться убедило меня, что из простолюдинов могут получаться воины. Что же, принесшие мне труп барона получат тысячу талеров в награду и по двести талеров за тела слуг. Но все-таки я хочу получить их живыми.

— А зачем было вообще пытаться арестовывать этого слугу за два дня до переворота? — спросил граф.

— Во-первых, — начал Франциск, — наша шпионка доложила, что он занимается фехтованием со вторым слугой барона и стал дружен с ним. Нам об этом он не докладывал. Мы решили, что это может свидетельствовать о его измене, и почли за благо арестовать, пока он не наболтал лишнего. Во-вторых, он должен был стать главным свидетелем по обвинению своего хозяина в дьяволопоклонничестве. В-третьих, мы планировали заманить барона на следующий день в здание резиденции инквизитора якобы для дачи поручительства за своего слугу, обвиненного в изнасиловании его служанки, и там арестовать. Мы решили, что присутствие барона при Гроссмейстере в момент переворота может быть опасно.

«Знал бы ты настоящую причину, по которой его хотели арестовать, — снова подумал Иоахим, — в штаны бы наложил. Я один знаю всю правду. И уж я смогу использовать это к своей выгоде и удовольствию». Король откинулся в кресле. В его мозгу уже созрел план сладкой мести. Тех пятерых… Нет, в тот день будет казнено много его врагов. Публично. Этот день увенчает его восшествие на престол. Но эти пятеро, ненавидимые великим христианским королем, основателем новой династии, так просто не умрут. Нет. Им не отрубят головы, их даже не повесят. Им вспорют животы и намотают кишки на барабан. Им переломают конечности, а потом отрубят по отдельности. И только у четвертованных отрубят головы. Головы же будут выставлены на стене замка. А тела необходимо сжечь и прах развеять по ветру. Сжигать их живыми не годится. Сжигаемый в самом начале казни может задохнуться дымом и лишить короля удовольствия лицезреть его мучения. «А может быть, сварить на медленном огне?» — подумал король. Надо каждому найти отдельную, самую мучительную и позорную казнь. Последним умрет Гроссмейстер Альберт. Он должен видеть мучения других и своим страхом искупить те годы унижений, которые прожил инквизитор под его властью. Перед ним погибнет барон фон Рункель. Этот интриган, судьбой заброшенный в Ингерманландию. Мелкий человечишка, возомнивший, что может править страной, предназначенной ему, Иоахиму. Перед ним рыцарь Вайсберг, своим внезапным нападением на гвардейцев сорвавший столь прекрасно выверенный план заговора. Перед ним слуга Рункеля, этот Питер, его верный пес. Нет, смерть слуги Рункеля перед своей казнью должен увидеть этот щенок. Паршивый служка, подсунутый ему в постель тайным агентом Альберта. Этот агент выдал своего шпиона на первом же допросе. «Черт, а ведь этот лягушонок вначале действительно вызвал у меня страсть, — подумал король. — Паршивец, я заставлю его визжать от ужаса, прежде чем он окончательно заплатит за свое предательство». Вначале в список казнимых был включен и сам агент, следивший за инквизитором. Но последний начал так активно сотрудничать с новыми властями, что уже был освобожден из-под ареста и получил место в следственной канцелярии. «Похоже, его ждет карьера, — подумал король. — Как же его зовут? Все время забываю. Тень какая-то». Жаль, что не удастся казнить самого страшного сейчас врага. Этого Артема Александрова. Он бы с удовольствием намотал его кишки на барабан. Но нельзя. Шпионы из неведомых могущественных языческих стран не каждый день попадают в плен. Поэтому, если удастся захватить его живым, он проведет в пыточных камерах столько, сколько будет нужно, чтобы узнать все о пославшем его. А потом, возможно, придется использовать его как посредника. «Жаль, — подумал король, — я бы с удовольствием увидел его смерть, но политика есть политика».