Тайная тетрадь - Магомед Бисавалиев

больше остальных. Он был превосходным стрелком и наездником, его рука не дрогнула в бою с врагами, но была история, связанная с ним, что повергла в шок всех хиндалальцев. Долго шушукались по дымным саклям Дагестана об этом поступке ГIусманилава, и никто не мог ни спросить у него об этом, ни дать чёткого, вразумительного ответа и объяснения тому, что он сделал.

Дело было вот как.

ГIусманилав с отрядом своим возвращался после очень удачного набега в Кахетию. Потери были незначительные, а добыча — завидной. Было предвечернее время, когда всадники приближались к речке у подножья горы. Большое стадо коров с крутого спуска рвалось на водопой. А перед стадом стояла и отгоняла посохом коров с тропинки женщина средних лет с босыми ногами, в потрёпанном, пожелтевшем от солнца и дождей платье. Лицо её было измождённым, брови с трагическим изломом, будто какая-то давняя беда навсегда изменила её черты. Было невозможно представить, что она может улыбнуться или обрадоваться.

Её муж, аульский пастух, собирал оставшуюся позади часть стада. Заслышав стук копыт и лязг оружия, пастух поднял голову, увидел отряд, рассмотрел предводителя и опустился на землю, будто ноги перестали его держать. ГIусманил Нурмухаммад поравнялся с женщиной, отгонявшей стадо, придержал коня и несколько секунд всматривался в её лицо. Её лицо исказилось как от невыносимой боли, она в растерянности то смотрела на всадника, то отводила глаза. ГIусманилав, развернувшись в седле, подхватил один из хурджунов, развязал, вытащил рулон пёстрой, нарядной и очень дорогой ткани. Цветастая парчовая лента выплеснулась на пыльную тропу, легла волнами, ГIусманилав саблей отсёк половину, сделал женщине рукой знак, мол, это тебе, забери, завязал хурджун и, не оглядываясь, двинулся дальше.

Лошади били копытами по каменистой тропинке вдоль Аварского Койсу, всадники с большой добычей добрались до Унцукуля. Но непонятная встреча не давала людям покоя. «Кто эта женщина?», — спрашивали шёпотом друг у друга молодые воины. И кто-то из старших ответил: «Она была ГIусманилаву женой». Их поверг в шок поступок предводителя ГIуманилова, не должен был он так поступить.

А история там была такая.

Много лет назад ГIусманил Нурмухаммад женился на девушке из уважаемого в Унцукуле рода. Внешне она была очень мила, ходили просить её руки много влюблённых джигитов. Но, когда узнали, что к ней решил свататься ГIусманилав, все отступили, его слава и доблесть взяли верх, да и отец девушки предпочёл уважаемого жениха. ГIусманилав её очень любил, но жизнь его протекала в набегах и походах в Закавказье. Возвращался оттуда с богатой добычей, был безгранично счастлив тем ночам, которые проводил возле возлюбленной. Это было вознаграждением за опасные походы и стычки с врагом. Так воспринимал ГIусманилав жизнь и жену-красавицу. Пошёл он в очередной раз в Кахетию со своим отрядом в поисках добычи и вернулся с очередным успехом.

Была поздняя осенняя ночь, когда ГIусманилав с другом остановились возле аула. Вершины гор казались серебристыми в лунном неверном свете, а в долинах лежал мрак. Всадники спешились, подвели лошадей к роднику и встали рядом, поговорить о своих планах на ближайшее время. Затем друг Нурмухаммада попрощался и, ведя коня на поводу, зашагал в нижнюю часть аула.

А Нурмухаммад направился к себе, к любимой жене, на которой женился прошлым летом. Лишь цокот подков коня Нурмухаммада нарушал полуночную тишину спящего аула. Когда он повернул в сторону отцовского дома, то заметил внизу, у годекана, два мужских силуэта. Слышны были отдельные слова из их беседы. Нурмухаммад остановился. В ночной тишине отчётливо прозвучало его имя: ГIусманил Нурмухаммад.

Он привязал коня к столбу, легко ступая, подошёл поближе к говорящим и прислушался. Сперва они говорили о славе и доблести ГIусманил Нурмухаммада, о его подвигах и тут один добавил: «Как получилось, что жена такого прославленного храбреца принимает у себя по ночам вшивого пастуха?» Красная ярость застлала глаза ГIусманил Нурмухаммада. Пальцы закаменели на рукояти сабли. Душа его кричала, ему хотелось убивать, рассекать надвое. Сначала вот этих двоих, а затем пойти по селу, взмахом сабли забирая жизни всех, кто говорил или знал о его позоре. Но тут будто прохладная рука опустилась ему на плечо. Кто-то ему сверху сказал ему: «Сабру» (терпение)!!!

Нурмухаммад решил во всём лично убедиться. Если окажется неправдой, снести голову этим двоим, если окажется правдой… Он направился к дому, привязал коня и постучал рукояткой плети в дверь. В комнате засуетились, будто кто-то спешно одевался, и через небольшой промежуток времени дверь отворилась. Нурмухаммад перешагнул порог, тусклый свет лампады едва разгонял мрак, из которого выплыло к нему красивое белоснежное лицо, распущенные длинные косы и чёрные, словно угли, глаза.

— С возвращением, мой любимый, — пробормотала жена и обняла Нурмухаммада. Он виду не подал, не спросил, почему она открывает дверь, не зная, кто за ней, почему нет на ней чохто, а вошёл в дом, снял оружие, подал жене.

Та приняла его привычным ловким движением и повесила на гвоздь.

Прошла мучительная ночь в раздумьях. Когда рассвело, Нурмухаммад помолился и поручил жене приготовить еду на несколько дней, чтобы снова отправиться в поход на Кахетию.

Когда первые лучи осеннего солнца осветили большую веранду дома ГIусманил Нурмухаммада, всё уже было готово. Привели коня, Нурмухаммад ласково, как и раньше, попрощался с женой и отправился в путь. Ему казалось, что все аулы внутреннего Аваристана смеются за его спиной над позором, который терпит некогда прославленный герой. «Смыть это надо лишь кровью, да и кровью смоется ли?» — думал Нурмухаммад. Убить пастуха и жену несложно, это ведь может сделать любой, даже трус, который не способен больше ни на что. Неужели то же самое должен повторить я, ГIусманил Нурмухаммад, который не дал усомниться в своей отваге никому: ни врагам своим, ни друзьям?

В десятках километрах от дома он остановился. Отпустил коня пастись, а сам лёг под старым дубом. Короткий осенний день казался ему долгим как год. Наконец пришла долгожданная ночь. Нурмухаммад оседлал коня и направился в сторону родного аула. Ему казалось, что луна светит ярко, как никогда раньше. Шум Койсу превращался то в плач, то в смех, и ГIусманилав всё время оглядывался, словно кто-то окликал его сзади. Он спешился возле годекана, за квартал до отцовского дома привязал коня и, стараясь держаться в тени, по узким аульским улочкам прокрался к самым своим дверям.

ГIусманилав рукояткой плети постучал в дверь. Услышал какой-то шум, будто что-то упало. Потом шуршание, топот ног, и всё замерло. Он опять постучал. Раздались лёгкие шаги, и дверь открылась. У порога стояла жена. Она была в чохто и одета,