Максимы и мысли. Характеры и анекдоты - Себастьен-Рош Николя де Шамфор

обернулись к г-ну де*, словно спрашивая его, не позабавит ли он их тоже какой-нибудь эпиграммой. «Нет, — с наивным видом ответил де*, — мне нечего вам прочесть: все мои знакомые живы».

* * *

В свете порою можно встретить женщин, занимающих положение более высокое, чем им полагается по рангу. У них ужинают вельможи и знатные дамы, бывают принцы и принцессы, и всем этим вниманием к себе они обязаны только тому, что стяжали известность любовными похождениями. Они — своего рода девки, заслужившие признание у порядочных людей, которые как бы по молчаливому уговору ездят к ним с визитами, поскольку такие визиты никем не принимаются всерьез и никого ни к чему не обязывают. К числу таких женщин, на нашей памяти, относились г-жа Бризар, г-жа Каз и многие другие.

* * *

Однажды г-н де Фонтенель, которому было в то время девяносто семь лет, наговорил кучу любезностей г-же Гельвеций, юной, прелестной и только что вышедшей замуж. Затем, направляясь к столу и проходя мимо этой молодой особы, он не заметил ее. «Вот видите, как мало можно верить вашим комплиментам, — упрекнула его она. — Вы идете мимо и даже не смотрите в мою сторону». — «Сударыня, — возразил он, — глянув в вашу сторону, я уже не прошел бы мимо».

* * *

Однажды, в последние годы своего царствования, Людовик XV, будучи на охоте, плохо отозвался о женщинах — его, вероятно, чем-нибудь рассердила г-жа Дюбарри. Вторя ему, маршал де Ноайль тоже стал поносить женщин и заявил, что, употребив их по прямому назначению, с ними следует немедленно расставаться. После охоты хозяин и слуга оказались у г-жи Дюбарри и г-н де Ноайль наговорил ей кучу любезностей. «Не верьте ему!», — воскликнул король и повторил все, сказанное маршалом на охоте. Г-жа Дюбарри разгневалась, и тут де Ноайль заявил: «Сударыня, я действительно сказал это королю, но имел при этом; в виду не версальских, а сен-жерменских дам». В Сен-Жермене[405] жили тогда его собственная жена, г-жа де Тессе,[406] г-жа де Дюрас и т. д. Анекдот этот я слышал от очевидца, маршала де Дюраса.[407]

* * *

Герцог де Лозен говаривал: «Мы с господином де Калонном часто и довольно горячо спорим. Но так как оба мы люди бесхарактерные, то каждый торопится покончить дело миром; первым обычно сдается тот, кто быстрее находит благовидный предлог к отступлению».

* * *

Когда король Станислав назначил пенсионы нескольким бывшим иезуитам, г-н де Трессан осведомился: «Не соблаговолит ли ваше величество сделать что-нибудь и для семьи Дамьена[408] — она прозябает в самой безысходной нужде?».

* * *

Однажды Фонтенель — ему было тогда уже восемьдесят лет — любезно подал некой молодой и красивой, но дурно воспитанной даме оброненный ею веер, который она приняла с крайне высокомерным видом. «Ах, сударыня! — воскликнул Фонтенель. — Как вы расточительны в своей суровости!».

* * *

Г-н де Бриссак,[409] одурев от сословной спеси, частенько именовал господа бога «всевышним дворянином».

* * *

Кто хочет кого-нибудь обязать, кому-нибудь оказать услугу, но не умеет сделать это со всей возможной деликатностью, говаривал М*, тот почти всегда старается понапрасну: он не найдет пути к сердцу человека, а сердце-то и нужно завоевать. Такой горе-благодетель похож на генерала, который, взяв город, дал бы вражескому гарнизону укрыться в цитадели и тем самым свел бы на нет свою победу.

* * *

Г-н Лорри, врач, рассказывал, что однажды его вызвала к себе прихворнувшая г-жа де Сюлли и рассказала ему о дерзкой выходке Борде. Тот якобы объявил ей: «Вы здоровы, но вам нужен мужчина — и он перед вами» — и тут же предстал ей в не слишком пристойном виде. Лорри постарался оправдать собрата и наговорил г-же де Сюлли множество почтительных комплиментов. «Дальнейшее мне неизвестно, — добавлял он. — Знаю только, что она пригласила меня еще раз, а потом вновь прибегла к услугам Борде».

* * *

Аббат Арно когда-то качал на коленях маленькую девочку, ставшую потом г-жой Дюбарри. Однажды последняя сказала ему, что хотела бы оказать ему какую-нибудь услугу, и прибавила: «Только представьте мне памятную записку». — «Памятную записку? — подхватил он. — Вот она, извольте: „Я — аббат Арно“».

* * *

Брейский кюре несколько раз переходил из католичества в протестантизм и обратно. Когда его друзья удивились такому непостоянству, он воскликнул: «Это я-то непостоянен? Я склонен к измене? Ничего подобного. Мои убеждения всегда неизменны: я хочу оставаться брейским кюре».

* * *

Как известно, король прусский позволял кое-кому из приближенных быть с ним на короткой ноге. Особенно злоупотреблял этим генерал Квинт Ицилий.[410] Накануне битвы при Россбахе[411] король заметил ему, что в случае поражения уедет в Венецию и сделается врачом. «Вот прирожденный человекоубийца!», — отозвался Квинт Ицилий.

* * *

Шевалье де Монбаре[412] довольно долго жил в каком-то провинциальном городе. Когда он вернулся, друзья стали его жалеть — ему ведь, наверно, пришлось там вращаться бог знает среди кого. «Ошибаетесь, — возразил он: — хорошее общество в этом городе такое же, как повсюду; зато дурное — просто превосходно».

* * *

Некий крестьянин поделил все свое убогое достояние между четырьмя сыновьями, а сам стал жить то у одного, то у другого из них. Однажды, когда он вернулся, погостив у очередного сына, его спросили: «Ну, как тебя там приняли? Как с тобой обходились?». — «Как со мной обходились? — отозвался он. — Как с родным сыном». Не правда ли, изумительный ответ в устах такого отца!

* * *

В одном обществе, где находился и г-н Шувалов,[413] бывший любовник императрицы Елизаветы, зашел разговор о какой-то истории, связанной с Россией. «Поведайте нам ее, господин Шувалов, — попросил бальи де Шабрийан. — Она, без сомнения, вам известна: вы же были госпожой де Помпадур у себя в стране».

* * *

Когда в день своего бракосочетания граф д’Артуа вел молодую супругу к столу, он указал ей на теснившихся вокруг чинов их придворного штата и заявил: «Все, кого вы здесь видите, — наши слуги». Фраза эта, произнесенная так громко, что многие ее услышали, стала крылатой, хотя она лишь одна из тысячи ей подобных. Но даже мириады таких словечек не помешают французской знати всеми правдами и неправдами наперебой домогаться мест, равнозначных должности лакея.

* * *

«Чтобы понять, что такое дворянство, — говорил М*, — достаточно вспомнить, что нынешний принц де Тюренн знатнее просто господина де Тюренна,[414] а маркиз де Лаваль