Сказание о Мануэле. Том 1 - Джеймс Кейбелл

Наоборот, дон Мануэль теперь раскрыл в себе бесценный дар оратора, и в каждом местечке, которое они занимали, он выступал с яркими обращениями к оставшимся в живых обитателям (прежде чем их повесить), призывая всех здравомыслящих людей бороться против военного самодержавия Асмунда. Кроме того, как указывал Мануэль, это была борьба, какой свет еще не видывал, борьба за мирное детство. Никогда еще, как он выражался, не велось войны ради того, чтобы покончить с войной навсегда и гарантировать прочный мир, и никогда люди не сражались за столь славное дело. И на всех эти возвышенные мысли оказывали благоприятное воздействие.

— Как чудесно ты говоришь! — обычно восклицала в восхищении госпожа Ниафер.

А Мануэль странно смотрел на нее и отвечал:

— Я зарабатываю тебе на дом, моя милая, на жалованье твоим слугам, и однажды эти словесные драгоценности увековечатся в настоящей диадеме. Теперь я понимаю, что одна моя бывшая знакомая была права, указывая на разницу между человеком и остальными животными.

— Ах да! В самом деле! — очень серьезно сказала Ниафер, не придавая словам никакого особого значения, но в целом делая вывод, что они с Мануэлем беседуют о чем — то поучительном и благочестивом. Теперь, став графиней Пуактесмской, Ниафер была набожной христианкой, и никто нигде не питал более искренней почтительности к серьезным слухам.

— К примеру, — продолжила Ниафер, — мне рассказали, что твои прелестные речи произвели такое впечатление на Филистию, что королева Стультиция предложила союз и обещала послать тебе легкую кавалерию и стенобитные машины.

— Правда, она обещала их послать, но так этого и не сделала.

— Тем не менее, Мануэль, ты вскоре обнаружишь, что моральной поддержке нет цены. И, как я часто думаю, в конце концов это самое главное.

— Да — да, — нетерпеливо сказал Мануэль, — у нас повсюду уйма моральной поддержки, а здесь прекрасных речей, а на юге есть святой, творящий для нас чудеса, но именно у Асмунда великолепная армия безнравственных негодяев, и они в грош не ставят мораль и риторику.

Так что сражения продолжались всю весну, и в Пуактесме они казались очень важными и беспримерными, какой война обычно видится людям, участвующим в ней: тысячи людей были убиты, к огорчению их матерей и возлюбленных, а весьма чисто и жен. И наблюдалось рядовое количество не имеющих себе равных зверств, измен, грабежей, поджогов и тому подобного, а выжившие воспринимали свои муки настолько серьезно, что забавно думать, каким неважным все это оказалось в итоге.

Поскольку эта выдающаяся резня имела место давным — давно, то перенесенная боль не стоит рассказа сегодня даже для невнимательного слушателя о схватке рыцарей при Пердигоне, или о тогдашней знаменитой битве лудильщиков, или повествования о том, как несгибаемые синдики Монтора были посажены в тюрьму военнопленных и казнены по ошибке; да и истории о том, как норманны сожгли понтонный мост в Манвиле; и как Асмунд расхаживал по прогоревшей насквозь балке при ужасной осаде Эвра и, упав с высоты почти в сотню эллей прямо в скопление своих врагов, сломал ногу, но дрался так доблестно, что целый и невредимый вырвался от них; и как близ Лизуарта безоружные крестьяне отбили нападение сторонников Мануэля косами, вилами и кольями.

Время смыло значительность этого древнего героизма так же, как непрочная краска смывается с дешевой ткани. Поэтому летописцы поступают мудро, когда отмахиваются некрещеными перьями от эпизода в Бельгарде, касающегося храбрых сиенцев с их зеленым ядом и деяний Антипапы, а бумагу приберегают для увековечивания замечательного способа, которым мрачный Тохиль — Вака обложил в Пуактесме налогом в ливр каждую дымовую трубу.

Сегодня даже невозможно проявить горячий интерес к тем, когда — то всех поразивших горшкам с расплавленными серой, жиром и негашеной известью, которые выливали на стены Сторизенда, к недовольству Мануэлевой рати. И хотя это была весьма героическая война, с выставлением напоказ всех разновидностей высшего нравственного начала и самыми звучными выражениями, используемыми с обеих сторон, ей почему — то не удалось вызвать ни реформацию, ни гибель человечества. А после завершения убийств и всеобщего разорения мир продолжал существовать во многом так же, как делал это после всех остальных войн: со смутным представлением о том, что безо всякой выгоды были потрачены время и силы, и убеждением, что бесчестно об этом говорить.

Посему достаточно сообщить, что везде наблюдалось множество смертей и несчастий и что в июне граф Тохиль — Вака был схвачен и убит с весьма жуткой игривостью необычным образом использованной раскаленной кочергой, а войско Мануэля было разгромлено и рассеяно.

Глава XXVI

Сделка с аистом

Дальше Мануэль, изгнанный из Пуактесма, отправился со своей женой в Новогат, бывший уже почти семь лет столицей Филистии. Королева Стультиция, шестая по счету на троне с таким именем, приняла их весьма радушно. Она долго беседовала с Мануэлем с глазу на глаз в комнате со стенами, облицованными изразцами, и потолком, инкрустированным аксиомами морали, составленными из светлых оловянных букв, что позволяло легко заменять эти аксиомы. Стультиция сидела за бронзовым пюпитром. На ней были розовые очки, а у ее ног дремала любимая игрушка — слепая, маленькая, но очень толстая сучка по кличке Удача.

Королева по — прежнему считала, что можно заключить союз против герцога Асмунда, как только в Филистии будут созданы соответствующие общественные настроения, но это займет время.

— Имейте терпение, мой друг, — сказала она, и это было легко сказать преуспевающей, великой государыне, удобно сидящей у себя во дворце в короне и очках под сенью собственных дымовых труб, застекленных крыш, колоколен, куполов, башен и зубчатых стен.

А между тем у Мануэля и Ниафер не было даже свинарника, чтобы предаваться рекомендуемой добродетели. Поэтому Мануэль навел справки и узнал, что королева Фрайдис переехала в свою резиденцию на Саргилл — самый удаленный из Красных Островов.

— Мы отправимся к Фрайдис, — сказал он Ниафер.

— После того, как ты с ней обошелся? — спросила Ниафер.

Мануэль улыбнулся сонной улыбкой, в которой был весь Мануэль.

— Я знаю Фрайдис лучше, чем ты, моя милая.

— Да, но можешь ли ты на нее полагаться?

— Я могу полагаться на себя, а это более важно.

— Но, Мануэль, у тебя есть еще одна подружка в Англии. И хотя Господь знает, что я и видеть ее не хочу, но в Англии мы могли бы, на худой конец, получить все удобства…