Сказание о Мануэле. Том 1 - Джеймс Кейбелл

…Я приношу детей безупречными, милыми и беспомощными тем, кто вчера были детьми. А в конце концов время искажает, жизнь портит, а предусмотрительность изувечивает, и я с печалью вверяю принесенное мной тем, что сталось с принесенными мной вчера. В старину детей приносили в жертву медному испепеляющему богу, но время осуществляет более утонченные гекатомбы, ибо Молох умертвлял сразу. Да, Молох, будучи божественен, убивал так, как убивает пес — в ярости. Но время сродни коту, ему близка ирония. Поэтому жизнь искажает, портит и изувечивает; жизнь беспричинно оскорбляет и унижает свою добычу, прежде чем ее поглотить…

…Я приношу детей безупречными, милыми и беспомощными и оставляю их переживать предначертанное им. Ежедневно я приношу в этот мир красоту, невинность, благородство и веру детей. Но жизнь не может найти занятий, или, скорее, средств существования, для этих изящных существ, которых я ежедневно приношу, поскольку, возвращаясь, я всегда нахожу, что жизнь свела на нет это превосходство в тех, кто вчера были детьми, и что этих добродетелей не обнаружить ни в одном взрослом человеке. И мне бы хотелось, чтобы Яхве сотворил меня орлом, стервятником или еще какой — нибудь ненавистной хищной птицей, содействующей менее горестным убийствам и более разумному истреблению, нежели я.

На это дон Мануэль своим серьезным и сухим тоном ответил:

— Теперь я, несомненно, понимаю, почему твое занятие считают, так сказать, невыгодным вложением средств. Но, в конце концов, твои дела меня не касаются, поэтому я и не намереваюсь их критиковать. Вместо этого давай избежим возвышенных обобщений, и расскажи — ка мне лучше, когда я смогу увидеть троих моих сыновей.

Затем они обговорили вопрос получения детей: Мануэль все время ходил по меловой линии и вскоре обнаружил, что мог бы иметь, если б захотел, трех девочек вместо одного мальчика, так как спрос на сыновей был в три раза выше спроса на дочерей. Для Ниафер сразу стало очевидно, что получение пяти детей вместо трех является выгодной сделкой. Мануэль же сказал, что не желает никаких дочерей: за них несешь очень большую ответственность, а он не намерен переживать по этому поводу. Затем вновь заговорила Ниафер, и, когда она закончила, Мануэль захотел двух мальчиков и трех девочек. После чего аист подписал пять векселей и были выполнены остальные необходимые формальности.

Аист сказал, что с помощью одной маленькой хитрости он мог бы доставить одного ребенка в течение дня.

— Но как давно вы женаты? — спросил он.

— Ох, целую вечность, — ответил Мануэль с тихим вздохом.

— О нет, мой дорогой, — сказала Ниафер, — мы женаты всего семь месяцев.

— В таком случае, — заявил аист, — вам лучше подождать пару месяцев, так как у моих клиентов не в моде такие ранние посещения.

— В общем, — сказал Мануэль, — мы хотим все сделать в соответствии со вкусами Филистии, вплоть до следования такой непостижимой моде.

Мануэль договорился, что обещанного ребенка аист доставит на Саргилл, поскольку, как он сказал аисту они до конца лета будут проживать там.

Глава XXVII

Прибытие на Саргилл

Затем Мануэль и Ниафер вышли в море и после двухдневного путешествия прибыли на Саргилл к гостеприимной королеве Фрайдис. О Фрайдис в это время много говорилось в связи с тем, что из — за нее погиб король Тибо, и в связи с ее равным образом роковыми отношениями с герцогом Истрийским, принцем Камвейским и тремя или четырьмя другими господами. Поэтому капитаны кораблей, к которым сперва обратился дон Мануэль, не решались идти к Красным Островам. Затем один еврей, хозяин торгового судна — тощий человек по имени Агасфер — сказал: «Кто запрещает?» — и перевез их без приключений от Новогата до Саргилла. Рассказывают, что за желтым кораблем следовал Пловец Ориандр, однако он не пытался причинить вреда Мануэлю. Так Мануэль вновь пришел к Фрайдис и имел с ней первую личную беседу в комнате, обитой черно — золотой парчой. На полу лежали белые циновки, а по комнате в беспорядке были расставлены большие медные вазы с цветущими лотосами. Фрайдис сидела на треногом табурете, беседуя с пантерой. С потолка свешивались голубые, оранжевые и красно — бурые змеи — все мертвые и набальзамированные, а посреди потолка было нарисовано лицо, не вполне человеческое, обращенное вниз с полузакрытыми глазами и ртом, полураскрытым в неприятном смехе.

Фрайдис была во всем алом, и, как говорилось, когда вошел Мануэль, с ней разговаривала золотистая пантера. Фрайдис тотчас же отпустила зверя, который дружелюбно улыбнулся дону Мануэлю, а потом высоко выгнул спину в манере всего кошачьего племени и вот так расплющился в полупрозрачную золотистую пленку и, померцав немного, исчез, словно пламя, оторвавшееся от фитиля.

— Вы просили меня обратиться к вам, милая подруга, когда вы будете мне нужны, — говорит Мануэль, с почтением пожимая королеве руку, а никому сейчас вы не нужны больше, чем мне.

— У разных людей — разные нужды, — вполне серьезно ответила Фрайдис, — но все проходит в этом мире.

— Однако надеюсь, дружба не проходит.

Она вяло сказала:

— Проходим мы, и юный Мануэль, которого я любила одним ушедшим летом, сегодня мертв так же, как яркая листва того лета. Что у вас, седеющий вояка, общего с тем юным Мануэлем, у которого были привлекательность, юность и отвага, но не было ни человеческой жалости, ни постоянства в любви? И почему я должна давать приют его беспечным проказам? Ах, седой Мануэль, вы совершенно уверены, что ни одна женщина этого бы не сделала. А люди говорят, что вы проницательны. Посему прошу пожаловать на Саргилл, где единственный закон — моя воля.

— Вы, по крайней мере, не изменились, — чрезвычайно откровенно ответил дон Мануэль, — и вы кажетесь сегодня более прекрасной и юной, чем были в ту первую ночь на Морвене, когда я вызвал вас из высокого пламени, чтобы дать жизнь созданному мною изваянию. В общем, это было давным — давно, и я больше не создаю изваяний.

— Ваша жена посчитала бы это пустой тратой времени, — заметила королева Фрайдис.

— Нет, не совсем так. Ибо Ниафер — милейшая женщина, исполненная сознания долга, и она никогда ни в чем не перечит моим желаниям.

Тут Фрайдис слегка улыбнулась, увидев, как Мануэль считает, что он говорит чистую правду.

— В любом случае, — сказала Фрайдис, — без сомнения, странно, что на следующий месяц аист принесет вашего второго ребенка женщине, покоящейся под моей крышей на моей золоченой кровати. Да, Туринель только что рассказал мне о ваших замыслах, и это действительно странно. Однако намного более странно, что ваш первый ребенок, которого никакой аист не приносил и вообще не участвовал в придании ему формы, но которого вы создали из глины по воле своей гордой юности и по подобию своей гордой юности, должен разгуливать, прихрамывая, по свету в облике высокого молодого человека, и что вы ничего не знаете о его деяниях.