«Если», 2000 № 02 - Пол Дж. Макоули

Паоло ощутил беспокойство. Эмиграция и самоубийства… Не из-за этого ли Орландо был столь мрачен? Неужто разыгрались надежды после трехсот лет ожидания?

Взволнованное жужжание растеклось по залу, тон разговоров внезапно поднялся. Герман благоговейно прошептал:

— Всплыли первые микрозонды. Уже пошла информация.

Сердце не было мудрецом, но у него хватало ума на то, чтобы ловить желания хозяев. Хотя все могли самостоятельно подключиться к библиотеке, музыка оборвалась и под потолком появилось гигантское табло с резюмирующей информацией. Паоло пришлось вытянуть шею, чтобы ее рассмотреть — неизведанное ощущение.

Микрозонды с высоким разрешением зарисовали один из ковров. Как и ожидалось: неровный прямоугольник, несколько сотен метров в длину, однако нейтринная томограмма двух-трехметрового участка показала изысканное, сложного строения полотнище, тонкое, как слой эпидермиса, но покрытое замысловатыми пространственными завитками. Паоло обратился к общей информации: весь ковер совершенно ровный, хотя и выглядит неаккуратным. Ни разрывов, ни соединений, просто его полотнище изгибается так, что кажется в десять тысяч раз более толстым, чем на самом деле.

Отдельная картина показывала микроструктуру, начиная с края ковра; зонд медленно двигался к середине. Паоло несколько секунд рассматривал молекулярную диаграмму, прежде чем смог понять ее смысл.

Ковер не был колонией одноклеточных существ. Не был и многоклеточным организмом. Он оказался одной молекулой, двухмерной, весом в 25 000 000 килограммов. Гигантское полотнище полисахарида, сложной смеси из связанных сахаров — пентозы и гексозы — с боковыми цепочками алкилов и амидов[18]. Немного похоже на оболочку растительной клетки — только этот полимер много прочнее целлюлозы, а поверхность на двадцать порядков больше.

— Надеюсь, капсулы были безупречно стерильными, — заметил Карпал. — Земные бактерии сожрали бы это с восторгом. Огромный углеводный пирог, притом беззащитный.

Герман обдумал это и проговорил:

— Возможно… Если только в бактериях есть ферменты, способные отгрызть кусочек — в чем я сомневаюсь. Но вряд ли мы об этом узнаем: если даже на поясе астероидов остались споры от прошлых экспедиций, все корабли эмигрантов в пути были дважды проверены на стерильность. Мы не завезли оспу в эту Америку.

Паоло все еще изумлялся:

— Но как эта штука создается? Как она… растет?

Герман, успевший посоветоваться с библиотекой, ответил:

— Края ковра катализируют его рост. Полимер апериодический, нет ни одного компонента, который бы регулярно повторялся. Но как будто есть примерно двадцать тысяч базисных структурных групп, различных полисахаридов, составляющих кирпичики…

Паоло видел их: длинные связки переплетенных цепочек, пронизывающих ковер по всей его толщине — двести микронов; в каждой были кубические образования, сцепленные тысячами связей с четырьмя соседними группами.

— …Даже на такой глубине океан полон радикалов[19], созданных ультрафиолетовым излучением. Каждая структурная группа превращает их в полисахариды и строит очередную структурную группу.

Паоло снова заглянул в библиотеку — посмотреть на модель этого процесса. Центры катализа, разбросанные по поверхности групп, удерживали радикалы достаточно долго для образования связей между ними. Некоторые простые сахара сразу включались в полимер; другим позволялось плавать в растворе одну-две микросекунды — пока не понадобятся. На этом уровне использовалось лишь несколько основных химических ходов, но молекулярная эволюция и должна была начать свой путь от нескольких случайных точек автокатализа, чтобы дойти до двадцати тысяч самовоспроизводящихся структур. Пока «структурные группы» плавали з океане подобно свободным молекулам, «живых форм», в которые они входили, практически нельзя было увидеть. Но соединившись, они стали двадцатью тысячами цветных кусочков гигантской мозаики.

Она поражала воображение. Паоло надеялся, что Элена, где бы она ни была, подключилась к библиотеке. Колония земных водорослей могла быть более «развитой», но в этом первобытном чудище содержалось несравнимо больше информации о вероятности создания жизни. В нем все биохимические роли исполняли углеводы, они были транспортировщиками информации, энзимами, источниками энергии, структурным материалом. На Земле ничто подобное не могло бы выжить, поскольку там есть организмы, питающиеся углеводами, и если бы имелись разумные орфеанцы, они вряд ли отыскали какую-то свою связь с такими странными предшественниками.

Карпал таинственно улыбнулся, и Паоло спросил:

— Что такое?

— Черепицы Вана. Ковры сделаны из черепиц Вана.

Герман снова обскакал Паоло с библиотекой.

— «Ван» — телесный математик XX века. Хао Ван, — сообщил он.

— «Черепицы» — любой набор форм, способный покрыть плоскость. «Черепицы Вана» — четырехугольники с краями разных очертаний, сопрягающимися с краями прилегающих четырехугольников. Можно покрыть плоскость черепицами Вана, если при каждом шаге выбирать правильную черепицу. В случае с коврами — если вырастить правильную.

Карпал кивнул и промолвил:

— Нам надо бы назвать их «коврами Вана» в честь этого математика. Его уравнения обрели жизнь через двадцать три столетия.

Паоло идея понравилась, но он выразил сомнение:

— Будет трудновато получить большинство в две трети. Это малость невразумительное название.

Герман возразил со смехом:

— Да кому нужно твое большинство? Если мы желаем называть их коврами Вана, то и будем называть. В К-Ц используются девяносто семь языков, и половину ввели после основания полиса. Вряд ли нас изгонят, если мы создадим новое наименование.

Паоло согласился, хотя и был слегка обескуражен. По правде говоря, он совсем забыл, что Герман и Карпал фактически не пользуются модернизированной латынью. Все трое распорядились, чтобы их внешние «я» усвоили это наименование и впредь воспринимали слово «ковер» как «ковер Вана», но если они сами будут произносить наименование в разговоре с другими, пусть делают обратный перевод.

Паоло выпил в честь гигантского инопланетного существа — первой формы жизни, встреченной людьми и сверхлюдьми, которая не была с ними в биологическом родстве. По крайней мере, настал конец мысли о том, что земная жизнь уникальна.

Тем не менее пока они не совсем опровергли идеи антропокосмистов. Не до конца. Те утверждают, что человеческое сознание было посевным материалом, из которого выкристаллизовалось пространст-во-время; иными словами, что Вселенная — всего-навсего воплощение человеческих мыслей. Но в этом случае и не нужно находить никаких инопланетян. Антропокосмистов не смутят ковры Вана: они будут настаивать, что эти объекты — наши физические, если не биологические двоюродные братья, неизбежный побочный продукт антропогенеза, физических законов, позволяющих создать жизнь.