«Если», 2000 № 02 - Пол Дж. Макоули

«Если», 2000 № 02

Пол Макоули

ЗАНОВО РОЖДЕННЫЕ

Нарьян, архивариус Сенша, неукоснительно придерживается своих привычек, невзирая на все, что случилось после появления в городе женщины, назвавшейся Ангелицей и прибывшей с далеких звезд. Нарьян верен своему собственному ритуалу так давно, что изменить в нем что-либо очень нелегко. Поэтому в день прибытия корабля за Ангелицей, в день, когда будет положен конец всем потрясениям — а такое обещание получили от Ангелицы ее последователи, — вернее, на закате этого дня, когда Ближний край Слияния показывается из-за диска своей звезды, а Око Хранителей начинает взирать из-за гряды Дальних гор, Нарьян пересекает площадь на окраине города и направляется к Великой реке.

Из-под его ног вырываются, струясь по тяжело дышащему мрамору, серебряные и золотые завитки, над головой снуют, вонзаясь в тающие сумерки, бесчисленные механизмы. Площадь кончается широкими ступенями, ведущими вниз по бурому склону, к реке. Голые ребятишки, резвящиеся на мелководье, оборачиваются на Нарьяна — толстого старика, тяжело опирающегося на посох. Прохромав мимо них, он спускается по уходящим в воду ступеням. Над водой остается только его лысая голова. Он делает глубокий вдох, втягивает ноздри, опускает морщинистые веки-мембраны и уходит под воду. Рев водопада на краю Вселенной повергает его сердце в привычную дрожь. Он выныривает, отчаянно отплевываясь. Ребятишки покатываются со смеху. Он снова ныряет, снова выныривает. Ребятишки шарахаются, задыхаясь от веселья. Нарьян смеется вместе с ними и поднимается по ступенькам, чтобы мгновенно обсохнуть под жарким солнцем.

Неподалеку погребальная процессия пускает по течению глиняные фонарики. Мужчины, зайдя по пояс в воду, провожают взглядами хромающего мимо Нарьяна и стучат себя костяшками пальцев по широким лбам. Их мокрые тела горят в огне заката, превратившего реку в ослепительный пожар. Нарьян благоговейно преклоняет колена, чувствуя жгучий стыд. Женщина скончалась, не поведав ему своей истории. За последние дни так происходило уже не раз. Провал за провалом.

Теперь Нарьян сомневается, удастся ли ему услышать конец истории Ангелицы. Ведь она обещала предать город огню, и Нарьян, в отличие от Дрина, верит ей.

На ступеньках сидит, скрестив ноги, старый нищий в лохмотьях, но с гордо выпрямленной спиной. Кажется, что он любуется закатом. Он бодрствует, но ничего не видит, что является максимальным приближением жителей Сенша, Заново Рожденных, к состоянию сна. На его широко раскрытые глаза наворачиваются слезы, они стекают одна за другой по жестким щекам. В уголке его левого глаза уселась полакомиться солью маленькая серебряная мошка.

Нарьян бросает в миску нищего горсть жареного арахиса, который специально носит с собой для этой цели, и идет дальше. Только дойдя до края огромной площади, где кончаются ступени и начинаются причалы, он понимает, что густая темная масса впереди — это людская толпа. Темнеющий воздух наполнен гудением сотен крохотных механизмов. Толпу сдерживает шеренга магистратов, стоящих плечо к плечу и пощелкивающих плетьми, словно отгоняя мух. Стальные наконечники плетей сверкают, алые плащи магистратов пламенеют в последних лучах заката.

Люди недовольно шумят. Взгляды их обращены вверх по течению реки. Нарьян с замиранием сердца понимает, к чему прикованы их взгляды.

На горизонте к северу от города, где широкие ленты реки и земли, сузившись, сливаются в одну точку, разгорается огонек. Это баржа с кораблем Ангелицы, которая возвращается из далекого путешествия вниз по реке, в заброшенный город. Там она нашла пристанище, а потом заставила Нарьяна внимать ее истории.

Впервые Нарьян услышал о ней от Дрина, администратора Сенша. Тот лично нанес ему визит, чтобы сообщить новость. Появление Дрина на узких улочках квартала и собрало толпу, окружившую его и не отпускавшую на всем пути до дома, где жил Нарьян.

Дрин был живым (может, несколько чрезмерно) человечком, прислушавшимся к зову совести и согласившимся занять церемониальный пост администратора в этом затерянном городе, давно покинутом его предками. Маленький, шустрый, с одной разноцветной прядью на бритой голове и с пергаментным личиком, он походил в возбужденной толпе на цветок в водовороте Великой реки. Тыл администратора прикрывали двое магистратов и робот — зеркальный боб, двигающийся в воздухе рывками, как выдавленный арбуз, подгоняемый чьими-то пинками. Над толпой барражировали механизмы помельче. Они не очень-то доверяли горожанам, и не без оснований. Слияние переживало перемены: одна раса Заново Рожденных за другой из общего числа в десяток тысяч лишалась изначального целомудрия.

Нарьян, предупрежденный нарастающим шумом, ждал появления Дрина на балконе. До его слуха долетел безупречно учтивый вопрос Дрина, усиленный механизмом, повисшим у его рта: Дрин осведомлялся, можно ли ему подняться. Толпа притихла, и его слова эхом разнеслись по узкой улице. Нарьян ответил, что всегда рад принять гостя, и Дрин сначала церемонно преклонил колена, а потом легко взобрался наверх прямо по полуразрушенной лепнине, украшающей фасад. Перемахнув через чугунные перила балкона, он уселся в кресло из железного дерева, которое обычно занимал сам Нарьян, принимая учеников. Пока Нарьян усаживался на табуретку (больше на балконе было не на чем сидеть), Дрин успел жизнерадостно признаться, что больше года не преодолевал такой большой путь, пользуясь лишь своими силами. Приняв чай и леденцы у жены Нарьяна, напуганной его появлением, Дрин добавил:

— Было бы гораздо удобнее, если бы ты занимал резиденцию, более соответствующую твоему статусу.

В распоряжении самого Дрина был просторный дворец, возвышавшийся над южными кварталами города, хотя сам Дрин проживал в резиденции посреди висячих садов, парящих над башнями дворца.

— Мое призвание требует, чтобы я жил в гуще людей. Как иначе понимать их рассказы? И как они сами находили бы меня?

— Способов много. Ты мог бы, например, размножиться в таком количестве, чтобы у любого из этих прохвостов оказалось по собственному архивариусу. Можно воспользоваться особой техникой… Прости, я забыл: ты следуешь весьма строгим правилам. Поэтому я здесь. Иначе как донести до тебя весть?

Резкость Дрина была напускной. Как и Нарьян, прекрасно читавший у него в душе, он находился здесь, чтобы служить, а не повелевать.

Нарьян признался, что не слышал ничего необычного, чем вызвал возглас Дрина: