КРАСИВЫЕ, ДЕРЗКИЕ, ЗЛЫЕ - Анна ЛИТВИНОВЫ

   И она закрыла все двери – в комнаты и кухню, оделась и присела на дорожку. Потом порывисто, чтобы не разреветься, вскочила, захлопнула дверь и бегом спустилась по замурзанной, исписанной непристойностями лестнице.

   В последний раз.

   Петька прогрел мотор ее «шестерки» и печку включил. Когда Валя подошла, он рылся зачем-то под водительским сиденьем. Вздрогнул, когда она открыла дверцу.

   – Давай, вали с моего места, – хмуро сказала Валя. – Ты сегодня пассажир.

   – А хочешь, я поведу?

   – Нет, моя машина, я и за рулем поеду.

   – Как скажешь.

   Петька вылез из-за баранки, уступил Валентине место. Он, Петька, всегда с ней такой покладистый – аж тошно. Нет чтобы поспорил хоть иногда, для драйва, для интереса. Но нет: во всем Валю слушается, дурак.

   Валентина аккуратно тронулась по свежевыпавшему снежку и вырулила на дорогу.

   Ехать на Ленинградку с Юго-Востока она решила через центр Москвы. Не имела Валентина при этом решительно никаких стратегических соображений. Просто Кольцевая уж больно темная и стремная – когда ее наконец нормальной дорогой сделают?

   Валя включила музыку – сборник ее самых любимых песен. Кассету самолично составили и записали Степан с Петькой – и подарили ей на прошлый день рожденья. В динамиках надрывался Салтыков:

Белая ночь опустилась над городом, Ветер гадает на юной листве...

   Для Вали эта песня всегда ассоциировалась со Степкой.

   Петька, словно почувствовал ее настроение, – завздыхал, завозился на пассажирском сиденье.

   Незаметно они проскочили до самого центра города. Здесь оказалось намного светлее, чем у них на окраине. Сияли в лучах прожекторов Кремль, Библиотека Ленина, Манеж. Надо же, самые главные здания Белокаменной даже подсвечивать начали, электричества не жалеют, как раньше. Может, столица и впрямь когда-нибудь, как обещают, станет ярким городом, словно какой-нибудь Лондон?

   Валя свернула с Манежа налево, на Тверскую. Прямо напротив Моссовета, у памятника Долгорукому, кучковались проститутки.

   Олегович, сволочь, ее в это племя хотел записать. Не выйдет у него.

   – Валь, – нарушил затянувшееся молчание Петька, – я тебе одну вещь хотел сказать – только ты не обижайся.

   Валентину подрезала черная иномарка, девушка резко нажала на тормоз, машину по свежему снежку слегка занесло. Валя почти профессионально вышла из заноса, сквозь зубы выругалась в адрес франтоватой иномарки: «А, чтоб тебя!..»

   Однако Петька, казалось, не заметил ее подвига. Он снова произнес:

   – Валь, знаешь что?.. – и опять замолк.

   Повисла пауза.

Стала пуганой птица удачи и не верит людским рукам, —

   запел в колонках Макаревич.

   – Ну! – поторопила товарища Валентина.

   – Валь, выходи за меня замуж.

   Она оторвала взгляд от дороги и посмотрела на него.

   – Ты серьезно?

   – Еще как.

   – Прямо сейчас, что ли? – Она попыталась перевести объяснение в шутку. – Так ведь все загсы уже закрыты.

   – Нет, не сейчас, – упрямо помотал башкой Петр. – Не сейчас, а когда все завершится. Дело наше сегодняшнее. Наша авантюра. Как бы она ни закончилась... Ну, что ты молчишь?

   – Немножко неожиданно. Дай мне время подумать.

   – А что тут думать! Что думать-то!.. – разгорячился Петька. – Ты что, Валька, разве не видишь, что происходит?.. Ведь Степка твой все равно в Маруську вгрохался. И будет с ней носиться до мамонтовых костей. Либо пока она не вылечится, либо пока копыта не отбросит. А скрипеть она, Маруська, ваша разлучница, будет, по-любому, еще долго. Сейчас, говорят, ВИЧ-инфицированные долго живут. Особенно когда их лечат. Поэтому, думаю, со Степой тебе все равно ничего не светит... А со мной...

   – Я не поняла, – усмехнулась Валя, – ты что, мне одолжение оказываешь? Степка, мол, меня замуж не берет – значит, поэтому ты как бы сжалился и берешь?

   – Да нет, Валя! – горячо запротестовал молодой человек. – Ты не так все поняла! Просто я хотел сказать, что я...

   Опять долгая пауза. Машина отстояла в пробке у Тверской заставы, а потом, когда зажегся зеленый, резво вылетела на виадук у Белорусского вокзала. Валя молчала. Она не собиралась помогать Петьке в его объяснении.

   – Понимаешь, я... – наконец продолжил он, – я... Я люблю тебя, Валька.

   Машина стремительно неслась в районе «Динамо», в динамиках наяривал Макаревич:

Вот Новый поворот. И мотор ревет, Что он нам несет — Омут или брод? Пропасть или взлет?!

   И от скорости, от песни, а пуще всего от Петькиного признания у Вали захватило дух и в крови словно забурлили пузырьки от шампанского.

   Главные и самые трудные слова были сказаны, и Петька обрел дар речи.

   – Я тебя даже не спрашиваю, любишь ли ты меня. Мне это неважно. То есть важно, конечно, но не очень. Главное – что я всегда буду тебя любить. И заботиться о тебе. Что бы ни случилось. Выходи за меня, а?

   У «Сокола» машина нырнула в тоннель. Валя вела ее на предельной скорости, километров сто двадцать – хотя лихачить было довольно глупо: не хватало им сейчас еще разборок с гаишниками.

   – Петь, – мягко сказала она, – давай поговорим с тобой об этом завтра, а? На свежую голову.

   – Завтра? Ну давай завтра, – дернул Петька плечами. – Просто я хотел, чтоб ты знала. Знала, что я люблю тебя... Ведь мало ли!.. Вдруг со мной сегодня ночью что-то случится.

   – И думать не смей, – сердито сказала Валя. – Ничего с тобой не случится. Все будет в порядке. И завтра мы с тобой будем свободными, счастливыми и богатыми.

   За пять часов до события    Степа и Маруся

   Сперва, когда они катили на псевдомилицейском «уазике» по Окружной, Степа еще напрягался из-за раскраски своего автомобиля. Но никто из участников движения не обращал на их машину никакого внимания. Вернее, обращали, но ровно такое, что и на настоящую ментовскую тачку: почтительное. Когда Степа выезжал ради обгона грузовиков во второй ряд МКАД, впереди идущие уступали ему дорогу. А те, кто в потоке ехал рядом с «уазиком», вели себя скромно, правил старались не нарушать.

   Поэтому Степан постепенно успокоился. Рулил и рулил в свое удовольствие, даже почти забыл, что у него машина такая необычная.

   Маруся сидела рядом с ним – бледная, напряженная, молчаливая.

   – Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросил Степа.

   С ума сойти, на что он стал способен. Разве раньше его когда-нибудь волновало, как чувствует себя та или иная девчонка из тех, что рядом!

   – Нормально, – вымученно улыбнулась Маруся.

   Выглядела она, краем глаза видел Степа, совсем неважно.

   Держа левую руку на руле, парень правой пощупал ее лоб.

   – Да ты вся горишь!

   – Все нормально. Такое бывает. Иногда. Пройдет.

   – О господи, только этого еще не хватало! Выпей аспирин.

   – Я уже пила. Дома.

   – Выпей еще. Аптечка на заднем сиденье. Я положил туда все, что нам может понадобиться. И аспирин тоже. – «Ага, и еще я на всякий случай добавил туда побольше бинтов, кровоостанавливающих жгутов и обезболивающего в ампулах». – И вода там есть.

   Маруся встала коленями на кожаную подушку «УАЗа», развернулась против движения и принялась шарить на заднем сиденье. Под брюками обрисовалась ее соблазнительная попка. Степе так и захотелось ее сжать или хотя бы погладить.

   – Прекрати, – сказала она. – Совершенно не то время и самочувствие.

   Она закончила возиться на заднем сиденье, развернулась и уселась обратно – с таблетками в одной руке и бутылкой воды в другой.

   – Я знаю, – вздохнул Степа, – что не время сейчас, не место... Может, тебе заодно и твое анти-ВИЧ средство принять?

   – Сегодня больше пока нельзя его пить. И все равно от температуры оно не поможет.

   – Может, вернемся домой? – шутейно предложил Степа.

   Маруся расплескала воду, которой запивала таблетку.

   – До-омой? – она обрушилась на Степу. Лихорадочно воспаленные глаза, казалось, заметали искры. – Зачем нам домой?

   Степа был не рад, что предложил это.

   – Что я там буду делать – дома? Умирать? Только без борьбы? Втихаря? Долго?

   – Ладно, ладно, я пошутил. Ты видишь: мы едем. Едем.

   Они без приключений проскочили пост на пересечении Кольцевой и Ленинградки. Гаишник внимательно посмотрел на «раковую шейку». Степа – он был в кожаной куртке, набычившийся, ни дать ни взять мент в штатском – шутливо отдал ему честь. Гаишник в ответ козырнул. Это привело Степу в веселое расположение духа. Первый раз в жизни ему салютовал гаишник.

   Маруся сползла на сиденье, съежилась, накрылась курткой.

   – Я, пожалуй, посплю.

   – Ложись назад. Я остановлю, пересядешь.

   – Нет. Я хочу здесь. С тобой рядом.

   И она свернулась в клубочек и забилась под куртку. Степа остался один на один с дорогой: поземкой, дворниками, ни фига не счищающими грязь с ветрового стекла, ослепляющими встречными фарами. Но все это – чепуха по сравнению с тем, что они задумали. Лишь бы у них все сегодня получилось. И Маруська была бы здорова.