КРАСИВЫЕ, ДЕРЗКИЕ, ЗЛЫЕ - Анна ЛИТВИНОВЫ

   Маруся лежала на спине, вытянувшись. Смотрела куда-то в темноту, в потолок, невидящими глазами. Он погладил ее по нежному, беззащитному животику. Нежность подкатила к горлу, хоть плачь. Степан тихонечко позвал:

   – Марусь!

   – А?

   – Скоро мы с тобой станем богатыми-богатыми. И будем делать все, что захотим. И тебя обязательно вылечим.

   – Хорошо бы.

   – Что значит – «хорошо бы»? Точно вылечим. Даже и не сомневайся!

   – А ты знаешь... – Она повернулась к нему, подперла голову рукой и пристально посмотрела Степану в лицо. Осеклась, начала снова: – Ты замечал...

   Он погладил ее по груди, нежно коснулся соска.

   – Перестань! Я тебе хочу одну серьезную вещь сказать! Убери руки! – приказала она.

   – Ну?

   – Ты знаешь, что Валентина влюблена в тебя?

   – В меня? Валька? Что за чушь!

   – Да, конечно, влюблена. Это все видят.

   – Ерунда полная. Мы с ней друзья просто. С детства друзья. С пятого класса. И никогда у меня с ней ничего не было! Мы даже ни разу не целовались.

   – Я знаю, что у вас с ней ничего не было. Но она ведь все равно влюблена. Ты ж ей не запретишь.

   – Глупости! Бабья дурь! – проворчал Степан, но в его голосе прозвучало куда меньше убежденности, чем минуту назад. Растерянно и заинтересованно он спросил: – Откуда ты это взяла?

   – Оттуда, что она смотрит на тебя, как собачонка. И делает все, что ты ни скажешь. Скажешь в карты играть – играет, скажешь машину мыть – моет.

   – Чушь!.. – неуверенно пробормотал Степан.

   А Маруся, не слушая его, продолжала:

   – Сказал вот деньги украсть, для меня причем, – и Валентина крадет.

   – Ерунду ты говоришь. Бредишь. И потом, какая разница! Все равно я ее не люблю.

   – Я знаю.

   – Я тебя люблю!

   – Знаю. Я тебя тоже очень люблю... Степ, – она погладила его пальчиком по голому плечу – сильному, крутому, – раз ты меня любишь, обещай мне одну вещь.

   – Проси чего хочешь.

   – Только ты не сердись и не ругайся.

   – Ну, это смотря что ты попросишь. Если, скажем, шубу или «Феррари» – это пожалуйста. Но только не сейчас, а послезавтра.

   – Нет, не нужна мне никакая шуба... И тем более «Феррари»... Ты обещай мне...

   Она закусила губу. Замолчала. Надолго.

   – Ну что? – нетерпеливо спросил Степан.

   – Обещай, – как будто через силу проговорила Маруся, – что если я умру... То есть когда я умру... ты... ты женишься на Вальке...

   – Что ты несешь! – Степан отшвырнул одеяло, вскочил с кровати. – Что ты мелешь!

   – А что... – сказала она твердым голосом, однако при этом глаза Маруси были мокры от слез. – Валентина девчонка хорошая... Очень добрая... И хозяйственная... Наверное... А главное, любит тебя... А мне тогда там, – она ткнула пальцем в потолок, – будет за тебя спокойно.

   Степан – голый, нахмуренный, раздосадованный – нагнулся к кровати и с размаху отвесил полулежащей Марусе пощечину. Выкрикнул:

   – Я не желаю! Этого! Больше! Слушать! Никогда!

   Маруся всхлипнула и заплакала.

   Степан опомнился, бросился перед кроватью на колени. Стал целовать Марусины руки. Потом отрывал их от ее лица, она сопротивлялась, но он все равно успевал целовать ее мокрые от слез щеки.

   – Прости меня, прости, – зашептал он как в лихорадке, – но я очень люблю тебя... И ты никогда не умрешь, Марусенька! Слышишь?!. Никогда!

    За девять часов до события

   Валентина вышла из своей конторы.

   Вышла – в последний раз в своей жизни.

   Ей очень хотелось забрать с собой любимую кружку с бегемотиком, которую тетя Инна привезла ей пять лет назад из Братиславы. И еще – мамину фотографию в рамочке. И еще – туфли, только этим летом купленные в магазине «Салита».

   Но она понимала: ничего такого делать нельзя. Она навлечет на себя подозрения. С какой стати, спрашивается, она забирает с работы личные вещи? Почему сегодня, вдруг? Не написав заявления об увольнении?

   И потом: допустим, взяла она со службы дорогие сердцу предметы. Ну и куда прикажете их тащить? Квартира втайне и быстро продана – за бесценок и вместе с мебелью. Выторгована только небольшая отсрочка заселения. После сегодняшней ночи домой она в любом случае больше не вернется. А брать кружку с бегемотиком на дело – и вовсе смешно.

   Валя вышла из офиса, прошла два квартала и нащупала в кармане телефонный жетон. Она специально положила его в пальто, чтобы в сумке долго не искать. Зашла в старый искореженный телефон-автомат, набрала номер.

   – Алло, Степан?

   – Да, это я.

   Голос Степки звучал, как всегда, беспечно.

   – Все у них идет по плану. Они поехали куда хотели.

   – В банк?

   – Не надо болтать таких слов, да еще по телефону! – озлилась она. – Куда должны были, туда и поехали.

   – Да ладно тебе, – засмеялся он, – кому мы нужны, чтоб нас подслушивать.

   – Посерьезней, Арбенин, посерьезней, – сказала Валя голосом их бывшей классной руководительницы.

   Степан так и прыснул.

   Валя держалась из последних сил – потому и шутила, чтобы не показать своего страха.

   А вот Степка – он, казалось, искренне радуется, что они наконец идут на дело.

   – Выедут, как намечали? – оторжавшись, спросил Степан.

   – Похоже, да. Часов в двенадцать. И еще: с ними едет босс.

   – Какой еще босс?

   – Директор нашей конторы. Григорий Олегович.

   – Ага. Своим людям он, значит, не доверяет. Хочет собственными глазами убедиться, что инкассаторы его не наколют. Что ж, тем лучше. У тебя будет шанс лично с ним поквитаться.

   – Что значит: поквитаться? – нахмурилась Валя. Ей ужасно не нравились разговоры о возможном насилии. Разговоры, которые время от времени заводили Степка с Петром: о том, что они не просто возьмут с собой оружие, но и, быть может, применят его.

   – Ну, – вывернулся Степан, – посмотришь своими глазами, как он будет извиваться, когда на него оружие наставят.

   – Не хочу я этих зрелищ.

   – Дело твое. Не хочешь смотреть – не будешь. Что ж, окейчик! Тогда мы с Маруськой выезжаем. А ты – вместе с Петро. Встретимся на точке. Не забыла, где?

   – Ничего я не забыла, – буркнула Валя. При напоминании о Маруське у нее всякий раз портилось настроение. – Ни пуха вам ни пера, голубки.

   – И вам не хворать.

   – Иди ты к черту!

   – И тебя – тем же концом по тому же месту.

   Степан повесил трубку.

   Все равно Валентине до сих пор казалось, что, несмотря на серьезность приготовлений, затеянное – не больше чем игра. Что-то вроде детских казаков-разбойников или «войнушки». Она, кстати, всегда сражалась в одной команде вместе со Степкой. Помнится, оба в ту детскую пору ходили в лидерах. Особенно когда дело касалось боевых игрищ вроде «войнушки». И так же всерьез, как сейчас, тогда разрабатывали планы, стратегию и тактику.

   И чаще всего – побеждали.

   Хотя порой и бывали убиты.

    За шесть часов до события

    Валя

   Никто из парней, конечно, не подумал, что им надо будет что-то есть и пить. И ночью, и потом утром.

   Маруська наверняка тоже не сообразила. Она вообще ни о чем не думает. Только и умеет, что на Степку своими влюбленными зенками смотреть. И страдать. Коза!

   Поэтому последние часы, что провела Валентина в собственной квартире, ей не пришлось рефлектировать и прощаться со своими мягкими игрушками, книжками и любимым диваном. Она резала колбасу, сыр, делала бутерброды. Варила кофе, настаивала чай, разливала по термосам. Может, и хорошо, что ни минуты не было времени, чтобы предаваться бесплодным размышлениям, прощаться с жилищем, где прошла, почитай, вся жизнь, и реветь.

   Петька зашел за ней ровно, как договаривались, в восемь. Удивился:

   – Ого, ну и сумок у тебя.

   – А как ты хотел? – окрысилась Валя. – Еда – раз. Питье – два. Цивильная одежда – три. В чем мы завтра по Хельсинки ходить будем? В маскхалатах и тулупах?.. Давай, хватай вещи и тащи в мою машину.

   Валя еще раз прошлась по квартире и погасила везде свет. На самом деле тяжелее всего было расставаться с цветочками. Ведь засохнут они без нее, помрут. И неизвестно, кто сюда въедет. И непонятно, нужны будут новым хозяевам ее цветы или, что скорей, отправят они их на помойку. И не попросишь соседку Наташку последить за ними, поливать, как когда она в отпуск уезжала. Конспирация, блин. Да и незачем больше следить за ними – все равно сюда, в свою любимую квартиру, она больше не вернется. И вдруг Вале ужасно захотелось, чтобы ничего у них не получилось. Чтобы что-то им с Петькой и Степаном помешало и они не успели б ничего предпринять. И все в ее жизни пошло бы как прежде.

   «Все равно, как раньше, ничего не будет, – напомнила она себе. – Степан влюблен в Маруську, а меня в ближайшие выходные Григорий Олегович, благодетель, подложит под какого-то хрена с горы. Он опять сегодня намекал, что «пришла пора платить по векселям». Да-а, ничего не скажешь: достойная карьера для выпускницы Плешки».