Нина «Золотоножка» - Юрий Комарницкий

В несколько прыжков Борис Семенов достиг кромки подземелья и с опаской прикоснулся к полотну. Ничего не произошло. «Ну что ж, даст Бог, это будет моя последняя кража», — прошептали его губы. Резкими движениями острого ножа он отделил полотно от рамы, перешагнул через маленького человечка, который все еще пребывал в глубоком забытьи, и направился к лазу.

У монолитных стен возле ног античных скульптур тускло мерцали камни и золотые монеты. Больное воображение Павла Космакова требовало выхода. Золото и драгоценности, некогда упакованные в ящики и сумки, он насыпал вдоль стен, превращая подземелье в кусочек сокровищницы индийского раджи.

Баха понимал, здесь, где собраны такие богатства, обязательно витает злой дух. Тем не менее, в безумной лихорадке он наполнял карманы драгоценностями. Когда его нога уже коснулась лепестка винтовой лестницы, хлесткий звук выстрела прорезал вековую тишину подземелья. Обожгло ухо. Баха оглянулся. Маленький человечек стоял на коленях и целился в него из нагана… Не чувствуя боли, Семенов в считанные секунды выбрался на поверхность первого горизонта, захлопнул люк, и в металлическое кольцо загнал дугу амбарного замка.

ОХОТНИЧИЙ АЗАРТ

— Баха опять нас прокатил, — мрачно сказал Харасанову Василий. — За ним не заржавеет урвать с Космакова куш по второму разу. Думаю, он теперь с чемоданчиком денег катит в свой родной Питер.

Они ожидали Семенова уже больше семи часов. Нарастало раздражение.

— Не думаю. Он действительно хочет вырваться из этого бедлама, а я пообещал ему в придачу хорошие бабки.

Василий хмыкнул.

— Плохо ты знаешь уголовников, Костя. Наказать, извини, лоха для хоть единожды отсидевшего, засчитывается как подвиг.

— Знаю, знаю, сам сидел, — бросил раздраженно Харасанов. — Допустим я лох, но ведь ты, бывший уголовник, так бы не поступил. Я имею ввиду обмануть, наколоть, чтоб засчиталось. Может, Борис Семенов такое же исключение из правил как и ты?

— Словно в подтверждение этих слов дверь в помещение главпочтамта открылась. Грязный и взлохмаченный в комнату ввалился Баха.

Впервые за долгие месяцы лицо Василия Коваленко озарила улыбка.

— А ты оказался прав, Костик. Приятно осознавать, что у меня есть последователи.

То ли от страха, то ли от нетерпения что-то сказать, Баха дрожал. Заикаясь, протянул Харасанову сверток:

— Это-это она, бе-бежим, ловите машину!

Харасанов понял: произошло что-то невероятное. В таком состоянии Семенов не был даже в тот момент, когда Василий фактически приговорил его к смерти.

— Что произошло, говори толком где ты был.

Баха немного успокоился.

— Выйдем на улицу, за домом я видел беседку, там и поговорим.

Когда Борис Семенов развернул сверток, ошеломленные, они долго не могли прийти в себя. Еще через мгновение Баха задыхался в могучих объятиях Харасанова.

— Как это тебе удалось, ты не представляешь какой ты молодец, — ликовал Харасанов, не замечая, что глаза Семенова вылазят из орбит, а цвет лица приобретает сероватый оттенок.

Харасанов отпустил Баху и опять склонился над полотном.

— Смотри, Василий, даже воображение Гойи не создавало кистью на холсте столь поразительных существ. Когда всматриваешься в эту картину, испытываешь ощущение словно путешествуешь в далеких мирах, бросает в холод.

Баха продолжал нервничать: изумруды и сапфиры прожигали карманы. Но больше всего он испытывал страх, вспоминая близко посаженные, болотного цвета глаза Космакова. Интуиция совершенно отчетливо подсказывала, что оборотень выйдет невредимым из подземелья, хотелось побыстрее уехать из этого поселка, этой страны.

Он рассказал Харасанову и Василию о своих приключениях в шахте, умалчивая о сказочных сокровищах подземелья. При одной мысли, что друзья захотят увидеть сказочные богатства, волосы вставали на голове дыбом. Также он умолчал о таинственных пауках, исчезающий в черном квадрате, имеющей свойства видоизменяться, картины. «Мне необходимо все забыть, — твердил сам себе он. — Я хочу все забыть!»

Спустя полчаса зеленый джип, проглатывая километры, мчался по целинной дороге в сторону Кустаная. Глотнув из плетенной бутылки, Семенов немного пришел в себя. Алкоголь смазал реальность, он осмелел.

— Надеюсь, Константин, вы оцените по большому счету услугу, которую я вам оказал. Да, обратите внимание на мое ухо…

Пуля из пистолета Космакова вырвала клок кожи.

Харасанов похлопал его плечу. Более часа с его лица не сходила улыбка, хорошее настроение всецело овладело этим человеком.

— Получите миллион, Семенов. Плюс маклерскую контору «под ключ» в Нью-Йорке. Кроме всего, как и обещал, я куплю у вас ваше знаменитое полотно. Или вы изменили решение?

Даже в пьяном состоянии Баха испугался.

— Что вы, я согласен, и очень вам благодарен. Но у меня к вам есть огромная просьба. Дело в том, что у меня есть родная сестра. В свое время я сделал из нее преступницу, фактически обрек на мытарства по лагерям. Недавно мне приснился сон, якобы она ожидает меня у нашего общего друга. У него дача под Питером. Я боюсь с вами расставаться, поэтому прошу поехать со мной.

Василий скептически улыбнулся.

— А ты случайно ничего не замыслил, Баха?.. Может, хочешь нас грохнуть?

Еще через мгновение в груди у Василия что-то перевернулось. Он прокашлялся и сказал:

— Извини, брат, сболтнул не подумав. Как говорил Высоцкий, а я дополнил: «Ты нам всем уже все доказал». Конечно, поедем в Гатчину.

Аэробус Алма-Ата — Кустанай — Санкт-Петербург, словно сытый кашалот дремал в кустанайском аэропорту. Не желая рисковать, Харасанов все же настоял выбросить оружие за полчаса до отлета в пруд.

— Прилетим в Питер, я раздобуду новые пушки. В ДЛТ на Невском можно гранатомет купить, — успокоил Василия Баха.

— Что ж, будем надеяться, что Космаков со своей бандой нас не снимут с рейса, — улыбнулся Василий. — Этот оборотень похлеще индейца Джо, уверен, выберется из шахты, — угадал мысли Семенова, чем до смерти его напугал.

Только когда гигантский крылатый «кашалот» уверенно поплыл в синеве казахстанского неба, они вздохнули легко.

Харасанов ни на секунду не выпускал из рук чертежный футляр, в котором находилась картина. «Охотничий» азарт постепенно проходил. Теперь ему больше всего хотелось рассмотреть шедевр наедине в деталях, а затем обрадовать автора. С борта самолета Харасанов отбил Францу телеграмму, чтобы тот немедленно прилетел в Санкт-Петербург, указал время и место встречи.

Поехать на Украину Харасанов боялся. Российская ленивая снисходительность и казахстанский примитивизм не могли сравниться с волчьей хваткой «младшего брата». За волнующим мелодичным языком украинцев добродушием и гостеприимством стоял жесточайший прагматизм и ни с чем несравнимая алчность. Показать Францу его гениальное творение он решил в российском городе Санкт-Петербурге.

МОСКВА НАДОЕЛА

Золотоножка еще раз проверила нет ли за ней хвоста, и окончательно успокоилась. Безусловно, она знала, что рано или поздно с этими людьми ей придется столкнуться опять. Но здесь, в шикарном городе, эти мысли отходили на задний план. Москва удивляла ее после перестроечным размахом, огромными деньгами, которые здесь крутились. Днем она посещала музеи и выставки, а вечером, сменив наряд монашки на экстравагантное платье, совершала экскурсии по ресторанам.

Красивая, раскрепощенная женщина привлекала внимание. Вышколенные боссы посылали к ней своих телохранителей с роскошными презентами. Шикарные вина и корзины с цветами молчаливые швейцары уносили в предварительно заказанные такси. Иногда она разрешала садиться за свой столик людям, которые ей нравились. Женщине необходимо разнообразие, но дальше кокетства дело не шло. В удобный для себя момент Нина уходила в туалет, оттуда через минуту-другую выходила в нахлобученной на бок кепи легкомысленная девушка в брючном костюме, которая едва тащила огромную спортивную сумку.

Через две недели праздная жизнь Золотоножке успела надоесть. В тот же день она купила билет на «стрелу», удобно примостилась в комфортабельном кресле, и отправилась в Питер.

Странный сон увидела Нина Золотоножка по дороге в Питер. Из темно-серого мрака свинцового забытья вдруг ярче и ярче стали вырисовываться золотые купола города Яра. Она знала этот город, помнила его людей. Вот, сверкая лучезарной улыбкой, выходит из зеленого сада и направляется к ней Григорий Бешлей. Свинцовые краски рассеялись. Над ее головой ярчайшее солнце, голубое небо, зелень садов. Григорий Бешлей подает ей букет из поразительных по красоте алых роз и говорит: «Ты будешь счастлива, Нина… Главное, ты свободна, а счастье тебя ожидает за третьим поворотом от Божьего Храма».