Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний - Вениамин Александрович Каверин

– Это будет сделано, – сказал Вася. – Даю честное слово. Но почему вы заговорили о смерти?

– Потому что теперь я убедился в том, что твое мужество равно твоему светлому разуму. Потому что я верю, что ты не отступишь и даже, может быть, победишь. Судьба подарила мне долгую жизнь, но было бы нерасчетливо умереть, не дождавшись твоего появления на свет. Надо, надо оставлять за собой надежду или хотя бы ее тень. Ты тень моей надежды, вот почему я сейчас назову это имя.

Ворон распахнул крылья, гордо поднял голову с хищным окостеневшим клювом, и открылась усталая, как устает металл, серо-стальная грудь.

– Верлиока! – громко каркнул он.

Раздался пронзительный свист – как будто флейта взяла самую высокую ноту, – и остро мелькнувшая в воздухе стрелка ударила Ворона в грудь.

«Верлиока, Верлиока», – отозвалось эхо и, вернувшись, побежало вдоль придорожных кустов. И там, где оно пробегало, листья свертывались и желтели, а между ветвями, отшатнувшимися с отвращением, оставался черный выжженный след.

Ворон шагнул вперед и с полуопущенными крыльями остановился, шатаясь. Вася бросился к нему, хотел поддержать, но жизнь уже покидала свинцово-тяжелое тело умирающей птицы. Перья теряли зеленовато-металлический блеск, огромные плоские глаза с желтым зрачком еще смотрели, но уже ничего не видели, свет дня, отражавшийся в них, угасал, ноги судорожно подкосились.

Васе показалось, что, умирая, он простился с ним, прошептав какое-то иностранное слово.

– Vale!

Это значило по-латыни «прощай!».

Глава XXIII,

в которой Кот Филя пугается пятен на солнце

Никому, к сожалению, не известно, как полагается хоронить слонов, оленей, альбатросов и других благородных птиц и животных, не говоря уж о неблагородных. Но Вася просто вышел из затруднительного положения. Неподалеку виднелся высокий холм, на котором росли молодые дубки, находившиеся – это было видно с первого взгляда – в прекрасных отношениях. Вася и Кот поднялись на холм, вырыли могилу и положили на сухое песчаное ложе старого Ворона, и в смерти сохранившего спокойный, представительный вид. Филя, который не столько помогал, сколько мешал хозяину, постоял возле могилы на задних лапках – это был, очевидно, почетный караул, и, к своему удивлению, Вася убедился в том, что лапками он трет глаза, едва удерживаясь от слез. Над сложным вопросом – ставить ли над покойником крест – Вася задумался: старик об этом его не просил. Но отметить его могилу было решительно необходимо. И Вася вспомнил, что путешественники в таких случаях складывают гурий – так называется каменная пирамида, отмечающая место гибели товарища или покинутое становище.

С помощью Кота, который так усердно работал, что даже вспотел, потеряв свой ослепительно-розовый цвет, Вася соорудил гурий над могилой сурового, рыцарски-благородного старика, поручившего ему исправить ошибку природы. Перед гурием они постояли – торжественная минута молчания – и, сверившись с компасом, отправились – нет, не отправились, а рванулись – к неведомому городку, отмеченному крошечным пятном на географической карте.

Здравствуйте и прощайте, леса и перелески, летящие по сторонам дороги! Привет, грозовая туча, как будто надвигающая огромный железный шлем на ясный лик утреннего неба! Мы уйдем от тебя, свинцовый дождь, которым она без суда и следствия собирается хлестать ни в чем не повинную землю. До свидания, глупые собаки, встречающие нас громким лаем и кидающиеся под колеса! До свидания, проспавшие зарю петухи в мелькнувшей справа деревне и откликнувшиеся в левой, – кто знает, может быть, на обратном пути мы еще увидимся с вами?

– Непременно увидимся! – кричит Кот. – Ведь ваше кукареку, я надеюсь, значит «желаю счастья»!

Прощайте, долины, лощины, ложбины, луга, горы, – к сожаленью, у нас нет времени, чтобы полюбоваться вами! Ведь время не останавливается, оно летит вместе с нами. Не проезжала ли, не пролетала ли мимо вас девушка, которая невольно заставляет всех улыбаться?

Вот и новый привал, короткий отдых в тени – и снова дорога, и новый привал уже превращается в старый и остается далеко позади. Прощай, уходящее сияние дня, здравствуй, медленно темнеющее небо! Покажи нам свою звездную карту, ведь мы не забыли, как любовались ею через волшебные стекла телескопа. Может быть, в эти минуты и наш Платон Платоныч рассматривает ее, чтобы убедиться в том, что никуда не убежало созвездие Пса и что Большая Медведица по-прежнему нежно заботится о Малой. Как-то он? Небось беспокоится, тоскует? Полярная звезда, скромная умница, мы с тобой старые знакомые, скажи нам, пожалуйста, ведь мы не сбились с пути?

Девушки на заправочных станциях, не надо спрашивать, почему мы торопимся! Вы только ахнете – такое, грозно насупившись, брякнет вам Кот.

Поднажми, милый «москвич», ведь ты знаешь, что нам нельзя терять ни минуты! Кто знает, что случилось с Ивой? Жива ли она? Кто знает, какие замысловатые уловки, какие коварные ловушки подготовил для нас Верлиока?

Верлиока, Верлиока! Как бороться с тобой? Какие еще никому не известные волшебные средства и силы разведать, придумать, найти, чтобы освободить от тебя усталую, добрую землю?

Почему дорога, что ведет в Шабаршу, вдруг стала изгибаться, как вопросительный знак? На этот вопрос решительно отказался ответить указатель, который с удивлением рассматривал Вася. Было ли то намеком на хитрость и изобретательность шабаршинцев? Или дружеским советом серьезно задуматься, прежде чем за вами шмякнется, неумолимо отрезая прошлое, полосатый шлагбаум?

Высокий костлявый дед, почему-то повязанный красным бабьим платком с торчащими концами, вышел из дорожного