Начало конца комедии - Виктор Конецкий

Мне вдруг захотелось бросить моря и океаны к чертовой матери и лежать, подперев голову рукой, на диване, и чтобы рядом было мягкое женское. И еще почему-то подумалось, что в этих мертвых холодных автомобильных трупах когда-то было тепло, и в этом автомобильном тепле было зачато много новых автолюбителей.

Все время, что я созерцал окружающее и мыслил, химик стоял, сложив руки на груди и бессмысленно уперев взгляд в пышный поролоновый двуспальный матрас. Матрас развратно валялся среди консервных банок. Его владелец, возможно, лишился супруги и отправил матрас на помойку, чтобы не терзаться воспоминаниями о мягком женском.

-- Разрешите и мне уйти на судно, -- наконец сказал химик.

-- Вам уже поднадоела заграница? -- спросил я.

-- Мне холодно! -- сказал химик. -- Чего он там так шумит?

Елпидифор, действительно, трепыхался на ржавом Эльбрусе и гремел там железом, как Прометей цепями. И орел должен был на этот шум прилететь.

И прилетел. Елпидифор вдруг затих, и сверху донесся хриплый шепот:

-- Ложись, товарищи! Ихний луноход катит!

-- Кто катит? -- спросил химик.

Я объяснил, что луноходом в наш космический век моряки со средним образованием называют машины спецназначения.

На повороте дороги показался полицейский сине-бежевый "форд" с мерцающей на крыше синей лампочкой.

-- Кошмар какой-то! Кафка! -- сказал химик. -- Будем ложиться?

-- Сядем, -- сказал я.

Мы сели на американский матрас, задрав коленки выше головы, -- поролон оказался замечательно мягким. И на некоторое время я почувствовал успокоение, которое испытывает гусь, засунув легкую голову под крыло: полицейский автомобиль исчез за близким бурьяном и кустиками горчицы. И появилась надежда, что он нас тоже не видит.

Но Елпидифор разрушил гусиные иллюзии, доложив хриплым шепотом:

-- К вам!

Себя Пескарев почему-то отделил от нас с химиком.

-- Кошмар какой-то! Накрылась кафедра! -- сказал ученый и нацепил на нос пустую оправу от очков.

-- Спокойно! -- сказал я по капитанской привычке.

-- Карта не прет, -- сиди, Пескарев, на горе: оттуда виднее, как других раздевают, -- с партизанским хладнокровием сказал с Голгофы Елпидифор преферансную прибаутку, и мне показалось, что он там хихикнул. И я не мог не позавидовать его хладнокровию и способности к юмору в страшный момент.

Мягкий рокот супермотора и шелест шин приближались.

-- Боже милостивый! -- простонал кандидат. -- Нужна мне была эта экскурсия!

-- Заткнитесь, так вас и так! -- сказал я, теряя вежливость. -- Кто мог знать, что Пескарев настолько глуп, что полезет на эту свалку?

Елпидифор громыхнул железом над нами.

-- Не двигайся, бога ради! -- попросил я.

-- Я на аккумулятор сел, а он заряженный! -- прошипел Елпидифор. -Заряженные аккумуляторы выкидывают -- вот сволочи! Посиди тут!..

Рокот мотора затих, близко зашуршали шины по гравию, и прямо перед нами выдвинулось из зарослей бурьяна и горчицы блестящее крыло полицейского "лунохода". Вероятно, для опознания с вертолетов или из космоса на крыше его, кроме вращающихся синего и красного устройства, был еще огромный белый номер "611", а всевозможные мелкие номера и надписи располагались по периметру. За рулем же располагался детина из тех, кому кровати строят по заказу, а гроб таким вообще не требуется, потому что, на мой взгляд, подобные детины никогда не дохнут -- даже и при собственном желании. Во лбу детины горела здоровенная металлическая блямба с гербом Филадельфии. Пистолета тридцать восьмого калибра видно не было, так как он его еще не достал. Детина жевал жвачку и смотрел куда-то мимо нас. Из его "лунохода" доносилась через открытое окно музыка. Я воспринимал ее как реквием, хотя это было что-то более современное, типа: "Я рожден, чтобы задать вам перца!"

Холодный ветер стонал в Монблане железа за нашими спинами. С потревоженной колесами прошлогодней растительности осыпалась труха.

-- Шериф? -- промямлил химик одними губами. Полицейский же и я молчали.

Вообще-то, существует простое правило для того, чтобы не дать повода для общения с вами незнакомому человеку -- ну, например, пьяному на трамвайной остановке или полицейскому в чужой стране. Никогда не глядите им в глаза. Это простецкое правило, как и все вообще правила, нетрудно запомнить, но мучительно выполнять.

Шериф жевал резинку и тянул резину замечательно. Он чувствовал себя полностью в своей американской тарелке, тем более что их автомобиль -- это уже и не средство передвижения, а служебный кабинет на колесах с тормозом или гостиная с карбюратором на амортизаторах.

Полицейское молчание, извиваясь, тянулось к нам, ощупывало нас шершавым хоботом мамонта, пощипывало потаенные бугорки и прыщики в дальних и темных закоулках наших душ.

-- Скажите ему что-нибудь! -- прошептал изнемогающий химик.

-- А чего ему говорить? -- прошептал я в ответ.

-- Ну, поздравьте его с праздником! -- прошептал изнемогающий химик. -Какой у них праздник?

-- Заткнитесь! -- прошипел я, не разжимая зубов. Но ученого наоборот вытошнило со страху полным

запасом его английской грамматики и американских;;

слов: Гуд бай хау ду ю ду олл раит, сэр!

Полицейский детина даже перестал жевать резину,

потом спросил:

-- Щведы? -- и плюнул изжеванной жвачкой в

ближайший "кадиллак" с мощью пневматического

ружья или аэродинамической трубы. Розовый комок жвачки расплющился на "кадиллаке" в пленку микронной толщины.

-- Что он говорит? -- спросил химик, сжимая мое колено,

-- Он спрашивает, шведы мы или нет, -- объяснил я химику. Меня сильно тянуло стать шведом. Кандидат, оказывается, испытал то же извращенное желание.

-- Скажите, бога ради, "да"! -- пробормотал он.

-- Русские! -- сказал я, потому что не мог так уж сразу стать Мазепой и продать предков.

-- Бродячую собаку здесь не видели? -- спросил полицейский с невозмутимостью мамонта, которого только что извлекли из вечной мерзлоты.

-- Нет, парень, -- сказал я, с исключительной волей продолжая прятать глаза, только теперь я упер взгляд в далекую рекламную женщину.

-- Извините! -- вежливо сказал полицейский, очень длинно выругался, и его автомобиль тихо, как взбесившийся карибу, прыгнул из сорняков на дорогу и исчез за поворотом со скоростью молоденького привидения.

-- Что он сказал? -- спросил кандидат наук.

-- "Почеши свой зад разбитой бутылкой", -- перевел я полицейское ругательство со вздохом облегчения.

-- Кошмар какой! -- сказал химик. -- Он нас наверняка сфотографировал!

-- Да он лап с руля не снимал, -- сказал я. -- Уберите наконец дамский велосипед с носа!

-- При их-то технике! -- воскликнул химик, снимая оправу с носа. -- Они из пуговицы фотографируют!

-- За подмогой поехал! -- донеслось с небес. -- Торопиться Пескареву надо!

-- Вы как хотите, а я пошел, -- понижая голос до таинственного шелеста, сказал химик. -- Шериф здесь наверняка какую-нибудь электронную подслушивающую штуковину оставил!

--Но-но, -- сказал я, поднимаясь с матраса. -- Никуда вы один не пойдете. Здесь полно бродячих собак. И успокойтесь, Сергей Исидорович. Вы еще должны судьбу благодарить. Быть может, вы сейчас будущего президента Соединенных Штатов видели и с ним познакомились, -- продолжал я ободряющим тоном. Сергеи Исидорович все-таки первый раз был за грани

цей, его нервное состояние можно было понять, и не следовало сердиться, наоборот, следовало ученого развлечь, зарядить оптимизмом.

-- Эхма, разводного ключа нет! -- донесся повеселевший голос Елпидифора. Одновременно с верхотуры доносились звуки какой-то целенаправленной человеческой деятельности -- там звякало и ритмично поскрипывало железо.

-- Президент? Какого президента? -- переспросил химик.

-- Американский писатель Эрскин Колдуэлл, -- начал объяснять я, аакуривая и разминая закаменевшие члены, -- утверждает, что в этой удивительной стране множество политических деятелей начинали с ловли собак. Бели уж на то пошло, гак большинство известных сенаторов, членов конгресса и президентов начинали здесь политическую карьеру именно с этого. Вряд ли, Сергей Исидорович, мы найдем здесь хоть одного крупного политика, который раньше не занимался бы ловлей собак.

-- Не говорите ерунды! Не может этого быть! --огрызнулся Сергей Исидорович, кутая горло. -- Я несколько другого мнения о политических деятелях США, Не забывайте, им хватило ума вступить на путь мирного сосуществования!

-- Политика здесь, по мнению Колдуэлла, странная вещь, -- сказал я. -То, что во всяком другом деле обязательно, к ней никаким боком не подходит. Политический деятель здесь начинает карьеру, ну, допустим, собаколовом, а не успеете оглянуться -- и он уже перемахнул через это.

-- Ваши разговорчики вечно какие-то двусмысленные, -- сказал ученый холодным и тихим, как вода в омуте на Колыме, голосом и повертел головой, ища подслушивающие устройства.

-- Вон идут спасатели, -- сказал я. -- Скоро обо всем этом вы будете вспоминать с улыбкой.