Шлейф - Елена Григорьевна Макарова

сам по себе, и, если помогать, то по взаимному согласию. Проволочки эти нервно расстраивали отца, единодушно избранного организатором, и он корил мать: «Это все ты виновата — втянула меня в содом».

Федя осип, видать, в телеге надуло, и из-за потери голоса отказался посещать супретки, крутить с той, которую предписывала ему деревенская молва. После двух отказов с его стороны последовал разрыв, хотя на третьи игрища он ответил согласием. Не предполагал он, что народ тутошний такой щепетильный и что раз не взял девку на песни, это все равно что по уху дал.

К тому же девка эта кого-то имела, а он был настроен на серьезное чувство, без мытарства и ухажерства, что не вяжется с идеей любви. И все же раздразнила она Федю, и он произвел попытку. В финале он послал ее на те три буквы, на которые она сперва уселась, задрав до пупа юбку, и когда вот-вот уже, — соскочила, как щука с крючка.

Но при чем тут русские?

«А при том, что они единственные пошли на такой эксперимент как советская власть, да только голодным и раздетым трудно признавать полезность такого дела. Но, даже если он будет неудачным, можно наметить несколько положительных штрихов.

1. Несомненно, в деревне пробудился интерес к политике, науке. Читают газеты. Слушают ораторов. Сами пытаются говорить. Знакомы с собраниями. Горячо обсуждают аграрные вопросы. Если после коммунизма будет власть лучше, они вдвойне будут счастливы своим положением и сознанием, что были участниками событий, если власть окажется хуже — оценят коммунизм». 2. На ошибках люди учатся. Будущее поколение постарается иначе провести социализм.

Из ошибки с девкой Федя выводы сделал, а из полезного вышло одно — приставить упавшую ограду к сельсовету.

Одним на земном шаре нам будет трудно

Деревня с котомками и город с чемоданами пока еще не выработали единую походку, шли вразброд.

Вечерело. Сыновья Якова Абрамовича поджидали берлинский поезд на платформе.

Блистали снежинки на рельсах под лучами только что зажегшихся фонарей. Сновали разносчики газет, бабы торговали горячими бубликами.

Поезд, на котором должен был прибыть родитель, опаздывал.

— Все-таки надо выяснить, в чем дело, — переминался Володя с ноги на ногу. Холодно. И сколько еще ждать? Он же специально прибыл из Москвы, чтоб устроить отцу сюрприз.

— В столице, небось, кальсоны не поддевают, держат фасон… Вот и мерзнешь, как заячий хвост, — подтрунивал Анатолий над младшим братом. — Ничего, — похлопал он его по плечу, — вот займем место на международной арене…

— И что тогда? — спросил Володя, доставая портсигар из внутреннего кармана пальто.

— Заработает диспетчерская служба с заграницей, будет сообщать о задержках. — Вот ты куришь на людях, — вздохнул Анатолий, глядя на брата с папиросой во рту, — а моя прячет мундштук в лифе. Чуднáя женщина, хочет детей. Я — нет. Крайне занят.

Толя — человек-молния. Сверкал на фронте, во время Октябрьской революции и при обороне Петрограда от Юденича, на II съезде Советов… Университет за два года закончил. Три европейских языка, китайская история… Не до детей ему.

Сбегав в здание вокзала, Володя узнал у носильщиков, что берлинский поезд задерживается на час, и братья отправились в буфет. Шустрый половой принес штоф, рюмки, два ломтика хлеба и разрезанный пополам соленый огурец.

Выпив за здоровье папеньки, Анатолий достал из-за пазухи «Международную жизнь».

— Только из типографии! Найдешь меня, зачитаешься.

«К настоящему времени уже вполне выяснилось, что интересы Франции и Англии, французского и английского капитала не только не совпадают, но в основных чертах противоположны. С первого взгляда наиболее резко англо-французское противоречие ощущается в области первичных экономических интересов, непосредственно затрагивающих широкую массу населения вообще и буржуазии в частности. Англия — промышленная страна, которой ее собственного хлеба хватает только на семь недель»…

— Брось, я похвастать хотел, а ты и впрямь увлекся… Давай за Диккенса! — Анатолий разлил по последней. — Чарльз еще когда говорил, что представительный строй в Англии потерпел полный крах. Английский снобизм и английское раболепие делают участие народа в государственных делах невозможным. С тех пор как миновал великий семнадцатый век, вся эта машина пришла в совершенную негодность и находится в безнадежном состоянии.

Чокнулись, выпили, занюхали хлебом, захрустели огурцами. Без буржуазного выпендрежа, от которого с детства скулы сводило, по-простому.

— Пока готовимся к Генуе. Увидишь, если удастся упрочить отношения с Германией, Англия с Францией последуют нашему примеру. У капиталистов-то разногласия не в идеологии, а в экономике. Еще Диккенс сказал, что «лучшие поручители — это деньги и товары». Уладим дела с Европой, возьмемся за Китай.

— Но это же феодальная страна! Как она перешагнет в социализм, минуя капитализм?

— Посмотрим. Будем действовать умно — заполучим огромную державу.

— А зачем она нам?

— Одним на земном шаре нам будет трудно, Володя.

МЮД

— Тя нявярня бядяшь сямяяться, ня