Проклятие скифов - Сергей Пономаренко

Началась война с Германией, и Василий чуть было не оказался в армии, но благодаря связям профессора его оставили в покое. Жену Ольшанский теперь звал не Эльзой, а Элизой и всем рассказывал, что под этим именем она была записана после рождения в церковно-приходской книге. Василий постепенно укреплял свои позиции в университете, фактически став правой рукой профессора. Археологическая экспедиция в одесские степи летом восемнадцатого года, где он был начальником, а профессор научным руководителем, по сути была его экзаменом на зрелость, и казалось, он был близок к успеху, к которому другие шли десятилетиями, — он открыл неизвестное захоронение скифов, отличающееся от других, обнаружил золотую диадему, возможно являющуюся символом царской власти у скифов, и это могло быть открытием мирового уровня!

Успокоенный уверенностью профессора, считавшего, что происходящая революционная смута в стране временна, а наука вечна, к тому же ученые нужны любой власти, Василий не заметил наступивших перемен, за что жестоко поплатился — золотые и серебряные предметы из скифского захоронения попали в руки бандитов.

Вернувшись в Киев, Василий сообщил профессору о находке и пережитых злоключениях, гибели Николая. Вначале профессор разбушевался, устроил Василию разнос за неправильные действия, но неожиданно сник, смолк, стал его избегать. Вскоре университет закрыли, и Василий оказался на улице — нечем было платить за жилье. Профессор вместе с красавицей женой уехали в Польшу, где думали пересидеть грозные события, а Василий остался один на один с суровой действительностью. Чтобы как-нибудь выжить, ему пришлось пойти работать подручным на пилораму. Тяжелая физическая работа забирала все силы, но спасала от мрачных дум — привычный мир обрушился, и Василий оказался никому не нужен. Редкие весточки из дому не внушали оптимизма — родителям было трудно, и они рассчитывали на его помощь.

Озлобленный на новые времена, Василий надеялся, что они недолговечны, и вскоре все вернется на круги своя. Он радовался, слыша об успехах войск генерала Деникина, особенно когда в Киев вошла Белая гвардия, и впал в глубокое отчаяние, когда те отдали город большевикам. В последний момент он чуть было не вступил в Добровольческую армию, и только страх, что придется стрелять, ходить в штыковые атаки, когда сталкиваешься с неприятелем лицом к лицу, удержал его от этого шага. От постоянного недоедания и тяжелой физической работы он постарел, выглядел намного старше своих лет, никто бы не поверил, что ему нет еще и тридцати. Вот тогда он и встретил своего бывшего студента, а ныне — красного командира. Тот сжалился над бывшим преподавателем и помог ему устроиться писарем в штаб полка — не хватало грамотных. Вот так получилось, что Василий, будучи сердцем с белыми, оказался в армии красных. Привычка доводить любое дело до конца, пунктуальность и исполнительность вскоре создали ему репутацию хорошего, знающего специалиста. Разгром войск Врангеля в Крыму послужил для него сигналом, что надо принять новую жизнь или погибнуть. Он выбрал первое и вступил в партию большевиков. Вскоре его отправили работать в ЧК, затем преобразованную в ГПУ НКВД. Вот так из фанатичного ученого-историка Василий превратился в следователя-чекиста, беспощадно борющегося с врагами советского строя.

— Откуда вам известно, что меня может заинтересовать эта диадема? — Взгляд у Василия Ивановича стал колючим.

— От Иванишина. Мир тесен, и события только на первый взгляд независимы одно от другого, беспорядочны и случайны. Каждое из них имеет свою цель и запланировано, причем не хуже, чем планирует ВСНХ.

Василий Иванович выругался про себя. Иванишин — его бывший коллега, с которым он сблизился больше, чем с остальными. Вечерами они часто играли в шахматы, после партии распивали традиционную «четвертушку». Однажды засиделись дольше обычного, и под влиянием нахлынувших чувств Василий рассказал о своей прежней жизни. Археология была уже далеким прошлым, и маловероятно, что когда-нибудь он к ней вернется.

Рассмеяться в лицо этому олуху, вертевшемуся как карась на сковородке, еще не знающему, что известно о его левоэсеровском прошлом и о полученных им от Троцкого именных золотых часах? Он проходил по делу о заговоре троцкистов, но можно его привязать к контрреволюционной Польской военной организации, раз он был так близок к Косиору. Второе предпочтительнее, и руководству понравится — оперативно прореагировали на разоблачение нового заговора врагов советской власти.

Василий Иванович не был настолько кровожадным, чтобы взваливать на невинного человека тяжкое преступление, влекущее за собой высшую меру революционной справедливости или четвертак лагерей, что равносильно смерти. На самом деле это было его тайной местью за разрушенное прошлое, за то, что не стал уважаемым профессором истории, имеющим свой дом, семью и достаток, а вынужден копаться в грязном белье тех, кто приложил свои силы к разрушению старого и построению нового. «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…» — пели они, а теперь, вызвав к жизни силы хаоса подобно тому, как неосторожно выпускают джинна из бутылки, сами стали жертвами насилия. Для них историческая наука — это политизированная цепь событий, которая требуется исключительно для выведения закономерности прихода настоящего, и им нужны лишь ученые, укладывающие ее в прокрустово ложе марксизма-ленинизма, отсекающее все лишнее. А ведь благодаря исторической науке уже можно увидеть будущее этого настоящего, ведь Великая французская революция отправила на гильотину вслед за королем и аристократами самих революционеров. Они, будто скорпионы в банке, старались как можно скорее уничтожить себе подобных, так как главная награда в этой борьбе — не революция с ее эфемерными целями, а получение власти. Василий Иванович упивался отведенной ему ролью. С одной стороны, он старательно выполнял свою работу, как того требовало руководство, с другой — мстил за несбывшиеся надежды. Он внимательно изучил дело Свирида Коржунова — у того были руки по локоть в крови — и подвести этого зверя под высшую меру считал делом справедливым и нужным.

Ему вспомнилась археологическая экспедиция, раскопки, несходящие мозоли от лопаты, мечты о будущем, вечерние чаепития с Николаем и его смерть. Николай не был похож на вора, но почему скифская диадема оказалась у него, а не среди упакованных находок? Нахлынувшие воспоминания, несмотря на их трагичность, оставили в нем ощущение, будто он прикоснулся к чему-то хорошему и доброму, к тому, что было несвойственно окружающему его миру. Он посмотрел на свои пухлые и нежные ладони, которые почти два десятилетия не знали тяжелой физической работы. Диадема из скифского захоронения была символом того времени, когда он работал не за паек и другие материальные блага и не из-за страха, а из желания сделать что-то важное, нужное людям, обществу. Василий Иванович понял: несмотря на смертельную опасность, он не сможет отказаться от скифской диадемы. Прожито полжизни, но самое значительное в ней было связано именно с этой находкой.