Русский национализм и Российская империя: Кампания против «вражеских подданных» в годы Первой мировой войны - Эрик Лор

В начале 1916 г., как раз когда нехватка рабочих рук в деревне стала наиболее острой, масштабные конфискационные планы начали активно реализовываться. Военные власти еще более усугубляли ситуацию. Например, командующий Кавказским военным округом издал предписание с требованием, чтобы все враждебные подданные покинули территорию округа после завершения конфискации, таким образом обезопасившись от того, что они будут работать на своих бывших землях или наймутся в работники к другим сельским хозяевам. Последовавший в мае 1915 г. приказ военных властей, запрещавший продажу конфискованной земли с целью сохранить ее для распределения среди героев войны, также серьезно усложнил работу гражданских властей и вовсе разрушил уверенность в том, что отчужденные земли не останутся заброшенными до конца войны. Этот приказ не был официально отменен до 10 июля 1916 г., несмотря на множество писем с жалобами от чиновников МВД{363}.[124]

Более важные последствия, чем даже сама конфискация, имела волна паники, прокатившаяся по населенным немцами районам после того, как были опубликованы списки тех, чья земля подлежала конфискации по декабрьским указам 1915 г.. Согласно планам, многие из конфискаций требовалось осуществить до осеннего сбора урожая 1916 г. В результате многие фермеры не видели смысла вообще сажать яровые культуры в 1916 г. Опубликование конфискационных списков на основании узаконений февраля 1915 г. и решение Совета министров в марте 1915 г. отказать в кредите фермерам немецкого происхождения вынудили многих отказаться от посевов яровых и озимых уже в 1915 г.{364} Отказ в кредите имел особенно разрушительные последствия, поскольку немецкие фермеры-колонисты вели капиталоемкое хозяйство и зависели от ежегодных краткосрочных ссуд на покупку семян, удобрений и необходимого инвентаря. По данным одного широко распространенного отчета, 1,5 млн. дес. земель колонистов в течение 1915 г. остались незасеянными, что привело к падению урожаев зерновых на 150 млн. пудов[125].{365} Для данного года это составило более половины всего сокращения посевных площадей в Российской империи (за исключением районов, занятых противником){366}.[126]

Узаконения декабря 1915 г. еще более усугубили и без того ставшую опасной ситуацию. 24 марта 1916 г. член Государственного Совета П.В. Каменский утверждал, что около 2 млн. дес. в Екатеринославской, Херсонской, Харьковской и Таврической губерниях остаются незасеянными{367}.[127] Ожидалось, что такое сокращение посевных площадей приведет к снижению урожайности на 200 млн. пудов зерна только в четырех южных губерниях. Если включить эти данные в общеимперский контекст, общее снижение урожайности зерновых в 1915 г. составит 344 млн. пудов{368}.[128]

Опубликование списков подвергнутых экспропроприации лиц также вызвало массовые распродажи живого и мертвого инвентаря, семенного зерна, скота и другой движимой собственности{369}. Столкнувшись с выплатами за свое имущество в виде неликвидных именных свидетельств Крестьянского банка, репрессированные фермеры вполне логично старались перевести все, что у них еще оставалось, в наличные деньги. Продавать землю частным лицам было рискованно, поскольку банк имел право аннулировать сделку и действительно нередко так и делал, реализуя свое преимущественное право покупки, сохранявшееся за ним в течение трех месяцев после проведения частных сделок или аукционных торгов. Не удивительно, что немцы в этой ситуации продавали все содержимое своих ферм подчистую. Мясозаготовители во множестве появлялись в районах расселения германских колонистов и за бесценок скупали крупный рогатый скот, овец, свиней и даже высокопродуктивных молочных коров. В населенной преимущественно меннонитами Молчанской волости Симферопольского уезда Таврической губернии в первые месяцы 1916 г. было продано 37% лошадей и 18% всего молочного скота{370}. В результате этих массовых распродаж, когда земли окончательно перешли в руки новых владельцев, те часто испытывали нужду в необходимом инвентаре, тягловом скоте и оборудовании для мельниц, маслобоен и иных предприятий. Даже когда данные виды имущества оставались на местах, чиновники докладывали, что новым владельцам нередко требовались оборотные средства и соответствующая квалификация, чтобы управляться с машинным оборудованием маслобоен, мельниц, селекционных питомников и других предприятий на полученных фермах{371}.

Помимо экспроприации немецких землевладельцев, декабрьские указы были нацелены на полное удаление вражеских и враждебных подданных со всех важных постов и изоляцию от всех значимых видов деятельности в деревне. Важное положение одного из указов требовало скорейшей ликвидации всех фирм и предприятий, работавших в сельской местности, если хотя бы один из их совладельцев подпадал под действие репрессивных мер. Это положение включало в себя сотни мельниц, предприятий по обработке сельхозпродукции, винных заводов и других, обслуживавших нужды как проживавших здесь немцев, так и окружающих крестьянских общин других национальностей.

Все малые, средние и крупные сельскохозяйственные предприятия, расположенные в сельской местности, оказались так или иначе затронуты законами военного времени. В марте 1916 г. Министерство торговли и промышленности отчиталось о том, что в сельских районах уже выявлены 400 фирм, на которых начат процесс ликвидации, причем это была лишь часть предприятий, подлежащих закрытию по декабрьским указам 1915 г.{372},[129] Среди этих предприятий было 26 фабрик, производящих сельскохозяйственный инвентарь, до войны выпускавших продукции на 116 млн. руб. ежегодно, а также несколько мельниц, производивших 14 млн. пудов муки ежегодно{373}. В некоторых районах было остановлено производство в целых отраслях. Например, в Подольской губернии в середине 1916 г. было остановлено крупное текстильное производство вслед за массовыми увольнениями и экспроприацией собственности вражеских подданных и панической распродажей ткацких станков и другого оборудования{374}. Положение Совета министров, принятое в августе 1916 г., гласило, что все строения, принадлежавшие общинам немцев-колонистов, должны быть конфискованы и переданы Крестьянскому банку, что вело к нарастанию ущерба{375}.

Одним из наиболее серьезных последствий разрушения мелкой сельской промышленности стал резкий рост цен на помол зерна по всей южной России, включая Волынь и другие территории со значительной долей расселения вражеских подданных{376}. Владельцы сельских предприятий, столкнувшись с неминуемой ликвидацией, предпочитали распродавать все оборудование и инвентарь, а не дожидаться компенсационных выплат по значительно сниженным ценам, да еще и в виде казначейских обязательств, не подлежащих передаче в течение двадцати пяти лет.

Более того, одна из статей декабрьских указов требовала увольнения вражеских подданных немцев из штатов предприятий, общественных организаций и с государственной службы и приводила список из двадцати конкретных типов должностей, причем находящихся на других должностях вражеских подданных работодателю позволялось увольнять по своему усмотрению{377}.[130] Дополнительное положение 20 февраля 1916 г. требовало увольнения всех российско-подданных иммигрантов немецкого происхождения и вражеских подданных с должностей управляющих. Статистики подобных увольнений не существует, однако отдельные упоминания и архивные источники указывают на большой размах этого явления по мере того, как ментальность чисток (purge mentality) расползалась по всей стране[131].

Подобные действия стали применяться и к представителям других национальностей. Около 220 тыс. болгар проживало в сельских поселениях на Украине к началу войны. После того как в октябре 1915 г. Болгария вступила в войну на стороне Центральных держав, Совет министров распространил действие всех ликвидационных указов на болгарских подданных. Вскоре после этого местные административные учреждения, управляющие промышленных заведений и общественные организации по всему югу России начали спонтанно увольнять болгар с работы, даже если они являлись российскими подданными. Этот процесс принял такие масштабы, что Совет министров был вынужден действовать, чтобы его хоть как-то замедлить. Отмечая, что многие губернии с большим процентом болгарского населения находились в весьма трудном положении из-за нехватки рабочих рук, Совет министров постановил, что дальнейшие увольнения и высылки применимы лишь к считающимся «действительно опасными» и не занятым сельскохозяйственным производством лицам{378}. На практике МВД было вынуждено периодически рассылать специальные напоминания о том, что вражеские подданные — болгары временно освобождены от действия некоторых репрессивных мер, а российско-подданные болгары вообще не подлежат действию никаких ограничительных указов.