Сожженные мосты - Александр Маркьянов

Тут я покривил душой. Скорее всего, открыто подошел и ударил бы, дал бы пощечину. И потом ушел бы из училища.

— Они говорят — чтобы повелевать, надо научиться подчиняться.

— Это верно. Но телесные наказания — это бесчестие…

И тут остановились турбины…

Турбины остановились одновременно, на этой модели Сикорского их было две, происхождение свое они вели от военных образцов и славились надежностью. Но тут они остановились — моментально, неожиданно. Просто привычный, давящий на нервы гул, разбавленный хлопаньем винта, вдруг исчез — и наступила странная, оглушающая тишина…

— Держитесь!!!

Вертолет еще летел по инерции, но уже начинал заваливаться на нос.

В два прыжка я оказался у перегородки, отделяющей пилотов от салона, там была дверца — я почти выломал ее, открывая…

— Авторотация! Быстрее!

Какая к чертям авторотация — оба пилота уже возносили молитвы Аллаху. Проклятые арабы, сколько с ними в армии, на флоте намучались. Если русский борется за жизнь до конца — то эти начинают Аллаху молиться.

В носовом остеклении вертолета уже ничего не было видно — только стремительно приближающаяся бурая вода залива. Бурая настолько, что сразу понятно — мелководье и недалеко от берега.

Успел включить авторотацию — хотя было уже катастрофически поздно, вертолет падал с безумным креном. Последнее — вырубил электропитание, «вырубил массу» — так говорят пилоты. Мы падали носом вперед — самое плохое, первым по воде ударит винт, осколки в разные стороны полетят, остается надеяться, что вертолет бронированный. Выправлять было уже поздно.

— Держитесь!

Вертолет с размаху ударился об воду, кувыркнулся — но полный кувырок не дали сделать врезавшиеся в воду лопасти несущего винта. Конечно, они не выдержали — лопнули с чудовищным треском — но дело свое сделали.

Меня бросило на борт вертолета, с размаха, в глазах потемнело от боли. Но я успел сгруппироваться, и даже не потерял сознание. Люки вертолета были задраены, сам вертолет провернуло, он лежал на боку и быстро, поразительно быстро тонул. Хотя воздушный пузырь в салоне еще сохранялся, но то скорее плохо — несколько метров вниз и давление воды просто не даст нам открыть аварийные люки.

Черт…

Полуидя, полуползя, перебираясь как обезьяна по салону, верней по тому, что от него осталось — два кресла сорвало с крепления, одним из них накрыло принца, я добрался до аварийного люка. Рванул — и …

Ничего…

— Твою мать! — со всего голоса заорал я.

Старая добрая поговорка, бытующая среди нижних чинов, помогла и на этот раз — со второго рывка, такого, что чуть не оторвались пальцы — люк отошел и вода хлынула в салон грязным бурым ливнем…

— Ваше высочество!

В таких случаях никогда не следует выбираться из вертолета сразу — вы просто не сможете это сделать, вода врывается внутрь под давлением, она просто не пустит вас. Надо немного подождать, пока давление вне салона вертолета и внутри него сравняется — и только тогда выбираться. Если же запаниковать — смерть.

Выругавшись, двинулся вперед. Отшвырнул кресло — принц был жив, он вцепился в кресло и даже не отстегнул ремень безопасности после удара об воду. Мертвенно-бледное лицо и исполненные безумия глаза. Он тонул, знал что тонет — и не делал ничего, чтобы избежать своей участи.

Сунулся рукой в бурлящую воду, нащупал застежку ремня как раз в тот момент, когда голова принца скрылась под водой. В ушах шумело — врывающаяся в корпус вертолета вода все больше и больше сжимала остатки воздуха.

Рывком поднял принца с кресла, как следует, встряхнул.

— Приди в себя! Надо выбираться!

Принц ничего не ответил — он смотрел на меня и в его глазах была та же самая паника…

— Пошли! Вдохни глубоко и задержи дыхание! Вдохни и задержи дыхание, иначе не выберешься!

Принц истово закивал, так что кажется немного — и голова оторвется.

Воздуха становилось все меньше, он пах бензином, водорослями. Был еще какой то запах — противный такой, сырой. Времени оставалось все меньше — несколько секунд и воздуха в корпусе не будет вообще.

— Готов?! Не вдыхай, пока не будешь на поверхности — иначе умрешь!

На сколько мы уже погрузились? Пять метров? Десять? Больше?

Принц судорожно хватанул ртом воздух…

— Смирно! — заорал я на английском.

Подействовало — принц автоматически встал по уставной стойке, прижав руки — и я, присев и обхватив его, толкнул вверх, в люк. На какой-то момент он застрял — даже холодом по душе прошлось, но нет. Еще толчок — и Хусейн покинул злополучный вертолет.

Мне воздуха уже не осталось — но мне он и не был особо нужен. Одно из развлечений училища — кто дольше всего продержится на дне бассейна без воздуха, только на том, что есть в легких. Из нас, будущих диверсантов, меньше пяти минут не было ни у кого.

Погрузились мы на удивление неглубоко — я это понял, как только сам прошел люк и глянул наверх. Чуть-чуть, совсем немного — но солнце еще пробивалось сюда, в эту толщу воды. Здесь оно не светило — просто вода выше была чуть светлее, чем внизу, там, куда медленно погружался вертолет. Метров семь, восемь — для диверсанта-подводника пусть и бывшего это не глубина, даже декомпрессия не нужна. Да и какая ко всем чертям декомпрессия…

Принц!!!

Принца я нашел, когда перед глазами уже поплыли разноцветные круги — просто ухватился за одежду. Принц тонул, как я и опасался, воздуха он явно попытался хватануть — на глубине. Перехватившись поудобнее, я начал подниматься вверх, к Солнцу, таща за собой и наследного принца Персии…

Вынырнул — как пробка, жадно хватанул воздух, до боли в глотке — раз, другой, третий. Хорошо то как! Когда живешь — просто живешь, на службу ходишь, бумаги пишешь, тебе это и неведомо, каким счастьем может быть простой глоток воздуха.

Перевернул принца — скверное дело. Не дышит. Ну и как мне прикажете реанимационные мероприятия в воде проводить, если начну — не удержимся на воде, утонем.

Вертолет!

С вертолета, того самого вооруженного Сикорского заметили нас, он шел на предельно малой, направляясь прямо к нам. Едва брюхом на воду не садится — этак то он нас под воду загонит…

— Выше! Выше! — заорал я, замахал рукой. Удивительно — но пилот вертолета меня понял, взял повыше. Но все равно низко — уже сейчас вода рябью покрылась…

Вертолет навис над нами подобно громадному шмелю, от воя турбин можно было оглохнуть, вода покрылась рябью и начала двигаться — зависшая машина выдавливала воду из-под своего брюха…

Тогда я еще не был достаточно осторожен. Произойди это месяцем позже — я бы уже десять раз подумал, стоит ли в такой ситуации привлекать внимание вооруженного вертолета, рискуя получить пулеметную очередь сверху. Или все-таки стоит доплыть до берега самому? Но и доплыть в этой ситуации, с принцем на руках я не смог бы.

Сверху сбросили трос — обычный трос. Кое-как прицепил к нему принца — на конце был крюк, сделал что-то вроде петли, пропустил подмышками, чтобы охватывало туловище. Сам повис на руках, цепляться было уже не за что. Секунда другая — и трос пошел вверх, унося нас из этого дерьма…

Экстренные реанимационные мероприятия в вертолете дали эффект, когда я уже перестал надеяться. Принц внезапно закашлялся, извергая из себя воду, которой он наглотался, потом что-то сказал на фарси, на своем родном языке. Начальник охраны — как я и предполагал, никто из охраны толком реанимировать в таких ситуациях не успел — бросился к своему подопечному, а я устало привалился к борту вертолета, несущегося над Тигром.

Ноги не держали…

Какого черта произошло? На кого было покушение? На меня? Смешно — кто я такой, чтобы на меня вот так вот покушаться? Я ж только что верительные грамоты вручил. Да и потом — кто мог знать, что я полечу именно на этом вертолете, это же вертолет принца Хоссейни.

Значит — покушение было на него. Остается только один вопрос — как.

— Искандер… — принц Хоссейни прокашлялся и теперь судорожно хватал воздух, поддерживаемый с обеих сторон офицерами охраны, которые так толком ничего и не сделали — Искандер, скажи, у тебя есть брат?

— Нет, сударь, брата у меня нет.

— Теперь есть…

04 июня 2002 года.

Международный аэропорт. Багдад

Когда то давно, когда только стали строить аэропорт — его вынесли за пределы города, вместе с резиденцией генерал-губернатора Месопотамии[91] и казармами казаков. Там же построили то, что потом стали называть «русский двор» — городок, где жили только русские, огражденный стеной. Сейчас же получалось так, что самолеты заходили на посадку прямо над дворцом губернатора, а рядом с аэропортом, губернаторской резиденцией и русским двором высилась мрачная твердыня тюрьмы Абу-Грейб, из тюрьмы превращенной в нечто вроде дома предварительного заключения. Как это называлась — следственная тюрьма. Здесь уголовников не было — одни исламские экстремисты. Поскольку в стороны расти было некуда — здание тюрьмы росло вглубь, прирастало подземными этажами. В тюрьме вели следствие, пытали, вешали, расстреливали — хорошее соседство для резиденции генерал-губернатора? На мой взгляд, очень хорошее — тот, кто занимает это место и эту должность не должен забывать, к чему приводят его приказы и распоряжения. «Черные воронки» — машины, свозящие людей в этот ад, не дадут ему забыть. И никому не дадут забыть. Да, это зло, согласен. И я даже не могу утверждать точно — меньшее ли это зло, по сравнению с тем злом, которое причинят исламские экстремисты, если не бороться с ними. Для того, чтобы узнать это точно — надо развалить страну. Тогда узнаешь точно.