Пенальти - Альберт Кантоф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Франсуа должен был признать, что образ добродетельного капиталиста, который спешит на бирже помочь предприятию, атакованному бессовестными хищниками, вполне шел этому горячему итальянцу, чей взгляд остановился на его спутнице — взгляд мужчины, знающею толк в женщинах и при любых обстоятельствах уделяющего им внимание. Рошан представил ее:
— Доминик Патти, фоторепортер.
Он добавил, обращаясь к Луи Жомгарду, который привык его видеть на футбольных полях в сопровождении не столь привлекательного помощника:
— Брюньон подхватил какой-то вирус. К счастью, мадемуазель смогла заменить его в последний момент. Она собралась на скорую руку.
Карло галантно склонился к руке гостьи.
— Очень красивую руку… Под стать фигуре, которой позавидовали бы наши танцовщицы… Если вы когда-нибудь захотите сменить профессию…
Все рассмеялись. Официанты принесли дополнительные стулья. А те, кто уже сидел за столом, прикидывали возможные последствия такого завершения обеда.
Мэр-депутат не видел никакого подвоха в присутствии Доминик, которую он до сих пор не встречал, но был раздражен тем, что Рошан привел с собой фотожурналиста. Он предпочел бы только беседу, содержание которой всегда можно опровергнуть или, в крайнем случае, смягчить, если понадобится.
Жан-Батист де Ла Мориньер, напротив, распустил перья как павлин. Фото настранице самой крупной региональной газеты в компании с первым должностным лицом города и импресарио всемирно знаменитых артистов, имена которых приводят в трепет простых смертных, казалось ему бесценной поддержкой. Разве может после этого пост президента клуба ускользнуть от него? Он был ободрен и тем, что Жомгард, известный своей осторожностью, согласился столь открыто «засветиться». Ему даже приходило в голову не держит ли мафия на мэра каких-нибудь компрометирующих документов?
Франсуа достал блокнот и ручку из бесформенных карманов своего старомодного плаща, который он не оставил на вешалке, а почти нежно повесил, сложив, на спинке стула.
Единственным человеком, который задавался вопросами относительно спутницы журналиста, был Карло.
Как только было произнесено имя Доминик Патти, он почувствовал тревогу.
Роль мнимого фоторепортера ни на минуту его не обманула. По той простой причине, что он сам отметил галочкой ее имя в предложенном ему списке — по совету продавца итальянских машин, того, у которого было золотое кольцо в ухе. Тот сослался на решительный и честолюбивый характер молодой женщины: это позволяло путем телефонных звонков использовать ее, чтобы посеять беспокойство, а может быть, и раздоры внутри руководящего комитета футбольного клуба. Теперь Авола считал подобный ход ошибкой, ибо пришлось убрать ту девку, с которой должна была встретиться в Париже именно эта особа. Все это было весьма подозрительным, и ему не нравилось, что чек «Чейз Манхэттен Бэнк» мог быть запечатлен объективом фотоаппарата «Никон».
Вопросы, задаваемые Франсуа, и ответы сменяли друг друга. Речь шла только о стратегии спасения спортивной ассоциации Вильгранда и причинах, побудивших иностранца принять в ней участие. Авола повторил то, что уже сказал мэру-депутату, сообщив предполагаемую сумму частных инвестиций. После этого дела претендента на пост президента клуба должны будут пойти как по маслу. Луи Жомгард, удовлетворенный представленными гарантиями и тем, что этот обед, ввиду присутствия представителей массмедиа, уже не может быть истолкован как некий сговор, довольствовался тем, что одобрительно кивал.
Доминик не знала, что итальянец, которого она находила довольно обаятельным, разоблачил ее. Вынужденная молчать, она с трудом сдерживала вертевшиеся у нее на языке вопросы. Она хотела, чтобы Франсуа заговорил о самоубийстве казначея клуба. Хотя бы для того, чтобы взглянуть на лица трех остальных. А также о кратковременных остановках Паулы Стайнер в городском отеле и ее загадочной смерти. Она добавила бы сюда и поломку автомобиля Пьера Малитрана и спросила бы под конец, не боятся ли они сами пострадать от тех бед, которые, кажется, обрушиваются на отдельных лиц, стоящих за кулисами футбольного клуба.
Но, несмотря на ее выразительные взгляды, Франсуа придерживался строго спортивной тематики, заставляя ее кипеть от негодования. Теперь она кусала губы — предложение сыграть роль фоторепортера исходило от нее. Те, с кем они собирались беседовать, могли посчитать странным, что двое журналистов, по идее конкурирующие друг с другом, решили вдруг ни с того ни с сего поделить сенсационную информацию между собой. А вот соединение слова и образа должно было показаться им вполне естественным…
Франсуа поднялся и спрятал записную книжку, ручку и портативный магнитофон в карманах своего видавшего виды плаща, совершенно не коснувшись загадок, ответы на которые Доминик надеялась получить. Она вынуждена была скрепя сердце последовать примеру своего спутника, когда вдруг ей пришло в голову, что в ее руках, быть может, оказалась нить Ариадны — на пленке аппарата «Никон». Инстинктивно она схватила рукой свой фотоаппарат, висящий на груди, словно боясь, что его могут отнять.
Этот жест не ускользнул от Карло, взгляд которого гипнотизировал Доминик. Чтобы освободиться от охватившего ее беспокойного, хотя и не такого уж неприятного чувства, она принужденно засмеялась, словно осуждая свой собственный, показавшийся ей самой нелепым вопрос.
— У меня что, прыщ на носу?
Веселый огонек вспыхнул в черных и пытливых глазах итальянца.
— Вы слишком красивы и умны, мадемуазель, чтобы беспокоиться о таких мелочах. Вы упрекнули бы меня, если бы мой интерес к вам ограничился только вашей внешностью. Прошу вас: не стоит меня недооценивать.
— Он все понял, как только ты произнес мое имя.
Доминик вела свой «ренджровер» в потоке машин, раздувая от гнева ноздри и не уступая никому дорогу.
— Этот тип любит дергать за ниточки марионеток. Но если он думает, что сможет заставить меня задирать ноги, как своих «герлз», то ошибается!
Франсуа иронически заметил:
— А мне кажется, что он произвел на тебя впечатление.
Уязвленная, она крутанула руль и едва вывернула его обратно, чтобы не столкнуться с едущим рядом «рено».
— Волнистые волосы и жгучие глаза — это впечатляло, может быть, наших бабушек. А я предпочитаю помятых интеллигентов вроде тебя.
Водитель «рено» догнал их в заторе и проорал в открытое окно:
— Эй ты, задница!
Доминик одарила его своей самой радушной улыбкой и прокричала в ответ:
— Педик!
Затем она направила свой вездеход в открывшийся просвет, промолвив со вздохом:
— Может быть, это и не так, но душу я облегчила. — И снова стала серьезной: — Как ты считаешь, твой фотограф сможет сейчас проявить пленку?
Рошан пожал плечами.
— Если не заупрямится, как бык. А то может и послать к черту.
Доминик философски заметила:
— Значит, он не такой уж податливый, твой напарник.
Брюньон, с заспанным лицом, слегка одутловатым после тяжелого сна и отнюдь не одного стаканчика белого вина, в напяленных второпях полотняных мятых брюках и шлепанцах, открыл дверь. Он вытаращил глаза, увидев Доминик на лестничной площадке, где пахло супом.
— Я вкалывал полночи. И теперь отдыхаю.
Доминик понимающе взглянула на него, протянув руку.
— Не извиняйтесь. Чтобы получать фотографии такого качества, как делаете вы, надо немало потрудиться.
Польщенный фоторепортер покосился на ее «Никон».
— Вы тоже из нашей братии?
Доминик скромно опустила глаза.
— Я бы не осмелилась так сказать, господин Брюньон.
Тот проворчал:
— Зовите меня просто Фернан.
Франсуа был потрясен, глядя на Доминик. «Боже, она сумела охмурить этого старого медведя». Брюньон повел их в свое жилище. Одна из двух комнат служила ему лабораторией. Ногой он засунул под разобранную кровать свои носки и трусы и тогда уж спросил:
— Чем могу быть полезен?
Она протянула японскую камеру.
— Я сделала три фотографии, которые нам срочно необходимы. Если это вас не очень затруднит…
Брюньон уже готов был сдувать с нее пылинки.
— Все будет готово моментально.
Он обратился к Франсуа:
— Ты знаешь мою квартиру. Приготовь кофе для мадемуазель…
Доминик придала своему чуть хрипловатому голосу всю возможную нежность.
— Спасибо… Зовите меня просто Доминик.
Франсуа был готов влепить ей пощечину. Куда девалась ее минутная слабость? Она снова облачилась в свою броню, чтобы вступить в бой. И легко приспособилась к новой обстановке. Ей все отлично удалось: даже этот неотесанный Брюньон отправился в свою лабораторию, промолвив, перед тем как закрыться:
— Идет. Одну минуточку, Доминик.