Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс

валикам и подушкам. Кеме сидит и радушно хлопает лежащего рядом льва, который в ответ неохотно рыкает и приподнимает лапищу, будто собираясь смести приставалу с ног. Кеме смеется лишь громче, остальные ему вторят. Спиной к Соголон в обнимку с длинным посохом сидит старик – худющий, все ребра можно пересчитать. Рядом развалился немолодой семикрыл; без своей мотни на голове он блестит лысиной. Бок о бок с ним сидит кто-то в доспехах, похожих на те, что у Кеме. А рядом дама в длинном платье с золотыми полосками; ткань такая тонкая, что сквозь золото просвечивает тело. Мимо Соголон к ним протискивается какая-то молодая, видная; Соголон принимает ее за служанку, но она смело, как ровня усаживается рядом со стариком.

– Соголон, познакомься с моими друзьями, – говорит Кеме.

Первым оборачивается старик, и Кеме начинает с него:

– Это Алайя. Не удивляйся, если где-нибудь в Малакале или Миту ты встретишь такого же, как он. Скорее всего, это будет его близнец.

– А если таких восемь или больше, то всё равно близнец? – интересуется старик.

– Больше восьми – это уже инцест, а не близнец, – поправляет соседка, и угол опять взрывается хохотом.

– Эту злодейку, что рядом, зовут Бимбола.

– Каждую бабу, видящую мужика насквозь с его дурью, клянут не иначе как злодейкой, – усмехается Бимбола и глазами указывает Соголон местечко, куда можно сесть.

Кеме продолжает:

– Семикрыла ты знаешь, но, наверное, впервые видишь его лицо. А слева от меня Берему, лев с самой гадкой пастью во всем Фасиси. Да, зверюга?

Лев снова издает утробный рык.

– А вот справа… Справа от меня та, кого бы вам лучше не знать.

Из темноты что-то шлепает Кеме по голове, сбоку.

– Женщина, чем ты меня, черт возьми, сейчас угостила?

– Тем, чем угощают Берему, – является в поле зрения та, видная. – Я Ому. А ты кто будешь? – спрашивает она гостью.

– Я Соголон.

Кеме смотрит на старика и спрашивает:

– Ну так что, Алайя, как там наш Король?

– Дворцу служишь ты. А я всего лишь гриот.

– Который знает о власти новости, неизвестные даже ей самой?

Алайя дважды стучит посохом по ковру.

– Король все думает свои думы, – возглашает он, и лев рычит.

– Да. Берему, напомни ему, чтобы не раскидывал дерьмо, – подает голос один из сидящих.

– Ничего, – успокаивает Ому. – Представь, что мы у тебя в спальне.

– Помолчи, – одергивает ее Кеме.

– Я ничего и не говорю.

– Зато думаешь. Берему, а что скажешь ты?

В ответ снова рык, затем урчание, а затем звук, которого Соголон от льва никак не ждала.

– Людям наверху, в небе, нет дела до Короля, кем бы он ни был, – говорит Алайя.

– В каком смысле?

– В смысле, что ваш принц держит себя так, будто корона у него уже на голове, а Король все глубже погружается в свои неясные думы. Две ночи назад он их почти уже завершил. Впервые за три луны принц явился во дворец, а его никто не вызвал. И тут Кваш Кагар решил, что надо бы поработать еще, даже встал и сделал несколько шагов, пока его не уложили обратно в постель. Видели бы вы лицо принца, когда Короля увозила колесница. Взгляд был такой, что можно плавить им серебро.

– Колесница далеко его не увезла, – вполголоса рассказывает Бимбола. – В Тахе его сняли с девки, как только она под ним затихла. Прямо среди улицы, а ему и наплевать, что его видели. Так после этого сангомины нашли ее дом и спалили дотла. Только на этой неделе те ублюдки-деточки…

– Бимбола, – встревает Кеме.

– Отстань, я говорю как есть, – отмахивается она. – С тех пор, как этот бесогон заполучил себе уши Аеси, и с тех пор, как Аеси провел его на верхи вместе с его выводком, Фасиси живет на острие ножа. Демоны носятся, бесчинствуют, подгребают всё, что хотят. Вы бы видели их на рынке, как они хапают всё, на что положат глаз! На прошлой неделе одна женщина возмутилась, так один из них отжег ей язык. Другой снес голову мужчине только затем, чтобы люди это видели. И боги да будут вам в помощь, если вы просто окажетесь у них на пути, ибо тот из них, кто не наступит, тот пройдет вас насквозь, чтоб лопнуло сердце! Счастье, если вы отделаетесь всего-то оторванным пальцем. Судей не зовите, они просто не придут. Демоны распоясались окончательно, не знают удержу. Всё королевство под ними стонет.

– Это не они распоясались, это кто-то дал им распоясаться, – высказывает предположение Алайя.

– Что же станет с этой землей, когда наш Король…

– Ому, замолчи, – требует Кеме.

Берему ревет.

– Ты тоже замолчи! – говорит ему Кеме.

Лев поднимается, недовольно фыркает и уходит в соседнюю комнату.

Алайя поворачивается к Соголон:

– Это лев говорит: «Перестань быть таким трусом».

– Ему повезло, что это он, иначе я бы полоснул ножом прямо по его морде, – горячится Кеме. – Как он, бесы его забери, осмеливается назвать меня трусом?

– Tu loju, – говорит вполголоса Бимбола.

– Мое лицо не горячее! – отмахивается Кеме и делает глоток пива.

Ому с прищуром смотрит на Соголон и спрашивает:

– Ты, девочка, наверное, метишь стать у Кеме второй женой?

Кеме что-то кричит, но Соголон не слышит. «Вторая жена». Фраза пронзает голову навылет, покидает ее, возвращается и снова вылетает. Разум не знает, что на это ответить. Только и может, что впускать и выпускать это слово.

– Бедняга и с первой-то едва управляется, – усмехается Ому.

– Ому, не корчи из себя злючку.

– Я не корчу. Если бы я затевала выходку, я бы тебя предупредила.

Соголон растерянно смотрит на сидящих справа. Стариканы улыбаются, но ничего не говорят, остерегаясь соседских ушей. Бимбола в это время отлучается к стойке долить кому-то еще пива. Гляньте на него. Конечно же, у него есть жена, может, даже две. Ну а тебе-то какое дело? Между ним и тобой нет ничего, кроме легкого ветерка. Соголон хочется быть большой женщиной, которая уже понимает большие женские вещи. А это… Это заставляет ее ощущать себя просто девчонкой. Нет, не девчонкой – дурочкой. И даже не ощущать: какие могут быть ощущения у бесчувственного полена?

– В каком из девяти миров ты сейчас обретаешься? – говорит ей на ухо Ому. Соголон не отвечает. Воздух нестерпимо разрежен, нечем дышать, и вообще ей хочется уйти, скрыться, лучше бегом.

За стеною грохот, рев, крики, рычание, снова грохот, уже как при драке, топот бегущих ног. Бегущего кто-то или что-то преследует, затем резкий удар не то об дверь, не то об пол. Никто не знает, что