Моя профессия – убивать. Мемуары палача - Анри Сансон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Необыкновенное волнение не замедлило овладеть молодым человеком.
Он с трудом вдыхал горячий воздух воспламененной атмосферы, и время от времени горестный вздох поднимал его грудь.
Коломба пробормотала несколько слов, которые потерялись среди шума бури.
– Коломба, Коломба! – воскликнул вдруг Шарль дрожащим голосом, – умереть – так быть убитыми на груди друг друга. Разве это не единственное вознаграждение, которое может даровать нам Господь Бог за все наши испытания? Пусть грохочет гром, завывает буря, разверзается земля под нами! Если я только унесу тебя таким образом в вечность, я благословлю молнию, я благословлю бурю, я благословлю дождь этот, подобный потопу!
Молодая женщина подняла свою голову с груди своего спутника.
– Не говори так, Шарль, – сказала она в сердцах, дрожащим от волнения голосом, – Шарль, ты оскорбляешь еще теплые останки.
Но Шарль не слушал ее.
Он казался во власти безумного упоения, как будто пламя бури перешло в его жилы.
Он опустил поводья; его шпоры, вонзенные с неистовством в бока лошади, понуждали животное к отчаянному бегу. В сумраке ночи они мелькали, подобно призракам, которых нес на крыльях вихрь.
В то же время его объятия душили Коломбу; он прижимал ее к своему сердцу с невыразимой страстью, горячие уста его, подобно жгучим угольям, прикасались к ее лбу.
В эту минуту молния избороздила тучу и в продолжение мгновения осветила своим лучезарным сиянием сумрак ночи.
Из уст Коломбы раздался крик ужаса, потому что, увидев над собой бледное лицо, наклонившееся над нею, встретив его дикие, налитые кровью глаза, устремленные на нее подобно грифу на пташку, которую он собирается проглотить, ей показалось, что она видит перед собой демона.
Сверхъестественным усилием она старалась вырваться из объятий Шарля и соскочить с лошади, но ее как будто удерживали железные цепи.
– Шарль, Шарль, милосердия ради, прошу тебя, – шептала она задыхающимся голосом, – именем брата, именем Господа Бога заклинаю тебя!
Шарль отвечал проклятием.
В ту же самую минуту молния, как бы повинуясь его призыву, разорвала облако и разразилась над окрестностью: их окружило целое море пламени; в десяти шагах от них старая яблоня пошатнулась на своем основании и рухнула на землю.
Конь, взбесившись, встал на дыбы, опрокинулся назад, прежде чем седоки могли дать себе отчет о происшедшем.
Сильный толчок вырвал Коломбу из объятий моего предка.
Он встал весь в ушибах, покрытый ранами, но думал о Коломбе и не чувствовал, как струилась кровь из ран.
Напрасно искал он ее подле себя.
Он звал ее.
Никто не отвечал ему; он только слышал, как падали потоки дождя на землю, да стук копыт лошади, которая, поднявшись на ноги, пустилась по направлению к городу.
Тогда у него на голове волосы встали дыбом, он чувствовал, как смертельный холод пробегал по его жилам.
Он не решался протянуть руку, ему казалось, что она коснется покойника.
Он даже не смел думать, потому что его первой мыслью было, что Коломба убилась при ужасном падении. Это продолжалось только мгновение, но чтобы стать способным мыслить, он должен был сделать усилие, как будто бы хотел поднять весь свет.
Наконец он вспомнил, что на том месте, где он упал, дорогу окаймлял небольшой ровчик; он скорее бросился, чем сошел в него; он нашел там тело Коломбы, но оно было неподвижно, даже казалось бездыханным.
Он напрасно пытался привести ее в чувство; все его старания были тщетны, как и мольбы, рыдания, крики, раздирающие сердце, которыми он призывал к себе на помощь и которые ветер со свистом разносил по воздуху.
Тогда он взял Коломбу на руки и побежал через поле, не зная, в какую сторону направиться, – до такой степени расстройство овладело его рассудком.
В те минуты, когда он пробегал мимо изгороди, ветви раздирали его лицо, но в то же мгновение он заметил огонек, мерцавший между листьями деревьев сада, в который он проник, не чувствуя боли. Он бросился в ту сторону, нашел дверь, выбил ее ударом ноги и, изнуренный ужасными ощущениями вечера, из-за потери крови, изнемогая под тяжестью своей ноши, упал без чувств на пороге.
Он долго не приходил в себя.
Когда к нему возвратилось сознание, то его рассудок сбивался, как будто голова его опустела; напрасно старался он вспомнить о случившемся, распознать место, в котором находился. Луч света, проникавший через высокое и узкое окно в комнату, ярко освещал его и ослеплял глаза, когда он открывал их.
Однако он заметил светлую головку молодой девушки среди потоков света, которые лучезарным венцом окружали ее голову; она сидела в глубине окна и была занята составлением из полевых цветов большого букета.
В продолжение нескольких минут он не мог оторвать взгляда от этого милого видения; неопределенное, инстинктивное угрызение совести упрекало его в том, что он обращает внимание на женщину, которая не Коломба, но он не мог сосредоточиться на другой мысли; его сердце еще не обновилось жизнью, и разум его, переполненный впечатлениями, был еще нечувствителен для ощущений.
Он, вероятно, сделал какое-то движение на своей постели, потому что молодая девушка встала и подошла к нему.
Видя ее приближение, Шарль внезапно вспомнил все то, что мгновенно исчезло из его памяти.
Это имя Коломбы.
Эти мысли выражались в страдании, с которым он произнес их.
Молодая девушка молчала.
– Коломба, Коломба! – повторял мой предок, протягивая к незнакомке руку, как бы умоляя ее своими жестами.
Тогда он почувствовал, что две горячие слезы упали на его руку; он видел, как на нем остановились прекрасные глаза, из которых пробивались слезы с выражением нежного сожаления.
Потом, встав на колени перед деревянным распятием, помещенным над камином, молодая девушка начала молиться.
Эти слезы, эти мольбы незнакомки имели хотя свое немое, но трогательное красноречие; мой предок понял, что Коломбы не стало: силы оставили его и, убитый горем, он во второй раз потерял сознание.
Сильная лихорадка овладела им.
Когда моральное страдание достаточно сильно, чтобы расстроить всю физическую силу человека, то принцип спасения находится в причине самого зла. Когда жизненная сила ослабляет и способность, которой обладали чувства сообщать свои впечатления существенным частям тела, мало-помалу сглаживаются, может показаться, что, внушенная неизмеримой опасностью, эта последняя возмущается и отказывается касаться всего, что не относится к ней.
Шарль лежал в ужасном бреду.
Затем он впал в какое-то состояние бессознания, продолжавшееся несколько дней.
В первое время этого оцепенения ему чудился не раз грациозный образ молодой девушки, наклонившейся над его изголовьем и
