Новый год со спецэффектами - Валентина Андреева

Дверь в котельную была распахнута настежь. По маленькому помещению гулял ледяной сквозняк. Карл Иванович по-прежнему лежал на полу. С вытаращенными, но ничего не видящими глазами. Я неуверенно заявила, что очередной этап беспамятства – результат воздействия свежего воздуха. После длительного кислородного голодания. Не долго думая, Наташка заставила нас приподнять бедняге ноги и принялась лупить его по щекам. Он не выдержал и пришел в себя.

– Подушку! – скомандовала нам Наташка, и плачущая Машуня полетела выполнять приказание. Вернулась она буквально тут же. Я только и успела, что заметить отсутствие рядом с тапками Карла Ивановича белого фарфорового бокала.

– Зачем ты мне суешь этого монстра? – возмутилась Наташка, отпихиваясь от притащенной Машуней подушки. – Три стаи кур на нее извели, не меньше. Я не для отца, для окна просила. Сюда надо поменьше, а эту тащи в холл. И захвати какое-нибудь покрывало, пора вывозить Карла Ивановича в свет. Я имею в виду – этот свет! – особо подчеркнула она для Машуни. – Он нам нужен живым. Как свидетель действий своенравной двери котельной. Уверена, ее где-то заклинило, и она сама открылась от крайней степени удивления, ну как рот открывают, когда наша Василиса Михайловна бросила мужа и полезла на волю проторенным путем – в окно.

В суете и хлопотах мы не заметили, что на улице окончательно посветлело. Вторая безумная новогодняя ночь нервно перетекла во второй безумный новогодний день.

3

– А где же пирожные? Я только маленький кусочек съела, – капризно поинтересовалась слегка пьяная и окончательно оттаявшая Василиса Михайловна. Довольно отвратная смесь – сладкий чай с изрядной дозой коньяка довершил лечебное действие, и Машунина мама вновь воспряла к жизни и душой, и телом. В отличие от жены, Карл Иванович, красный и тихий, лежал на диване под пуховым одеялом и отрешенно думал о своем. Свернувшись клубком, в ногах у него мирно спал Бармалей. Рядом на полу пристроилась выпущенная под залог хорошего поведения выгулянная и накормленная Денька.

Вопрос Василисы Михайловны вызвал оживление у Машуни и Натальи. У первой – от любопытства, у второй – от чувства справедливости.

– Ваши пирожные в потемках слопало то существо, которое украло из котельной белый фарфоровый бокал, – пробурчала я. – Да вы его сами видели – в котельной. Перед тем как спешно покинуть помещение через окно. Почему вы сбежали?

– Ирина! – В голосе Машуни слышалась укоризна, но я решила ее не замечать.

– Вас испугала открывающаяся дверь? Вы кого-то видели?

Василиса Михайловна захихикала. Вполне мирно. Впрочем, это хихиканье довольно быстро перешло в стадию бурных рыданий. Наташка насупилась и краем глаза оценивающе посмотрела на Карла Ивановича. Скорее всего, задумалась над вопросом, не стоит ли в качестве мер профилактики надвигающейся истерики надавать и Машуниной маме по щекам. Папа уже свое благополучно получил. Результат налицо и на лице. Поразмышляв, подруга решила отказаться от радикальной меры и просто шарахнула кулаком по столу так, что чашки подпрыгнули. Рыдания сразу оборвались и перешли в категорию икоты. Машуня тут же забормотала:

– Икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого… Извините. Народный заговор для детей. Маме надо отдохнуть. Пусть вздремнет пару часиков, а потом и поговорим.

– Я сидела себе и сидела, – продолжая икать и всхлипывать, неожиданно заговорила Василиса Михайловна. – Смотрела, как она (кивок в мою сторону) из окна свалится. А дверь стала медленно открываться… – Женщина прервалась и глубоко вздохнула. В глазах заплескался ужас. – И на пороге… Она же умерла давным-давно. Ей и перед смертью-то лет девяносто было…

– Девяносто три, – проскрипел с дивана Карл Иванович.

– Катерине? – с недоверием переспросила я. Остальные были способны только слушать. Тем более что Мария поперхнулась.

– Да при чем тут Катерина?! – ожила Василиса Михайловна. У нее даже икота прекратилась. – Вот пристала со своей Катериной! Девяносто три было бабке Варваре. Колдунье местной. – И умолкла.

– Она, случайно, не в старом доме с провалившейся крышей жила? Недалеко от вас, если идти прямо по дороге?

Вместо Василисы Михайловны, прокашлявшись, ответил папа Карло:

– Именно в нем. Ее и при жизни-то боялись, а после смерти вообще это место за километр обходили. Суеверие, знаете ли…

– Фига себе, суеверие! – сурово изрекла Наташка и икнула. А следом за ней и я. – Тьфу ты, нечистая сила! Машка, это ты наколдовала своим народным заговором: «С Якова – на всякого!» Набралась от бабки Варвары гадостей по соседству.

– Да я и видела ее сто лет назад всего несколько раз и то мельком, издалека. Она днем на улицу не показывалась. Старенькая была. Не понимаю, почему ее колдуньей прозвали. Специально не хотела о ней вам рассказывать. И так сплошные глюки.

– Раз бабка на улицу не показывалась, значит, и не нагулялась! – резонно заметила Наташка. – Василиса Михайловна, вам надо было намекнуть старушке, что она ошиблась адресом. Боюсь, что вы просто слегка вздремнули, вот вам она и привиделась…

– … специально открыв для этой цели дверь котельной, – дополнила я и старательно пристроила свою чашку на Наташкино блюдце. – Надеюсь, умерла она своей смертью?

– Не зна-аю, – Машуня слегка задумалась. – Никто не знает, как она умирала. В деревне догадывались, что она слегла, но никто не решался ее проведать. Хотя вроде бы ей «скорую» вызывали, только она так и не доехала, машина по пути три раза ломалась, а врача со злости чуть кондрашка не хватила – сердце. Говорили, что в момент ее смерти по деревне шквальный порыв ветра пролетел. У кого забор повалило, у кого еще что… Сочинили, наверное.

– Не сочинили, – опять проронил с дивана Карл Иванович. – Она тяжело умирала. Как всякая колдунья. Дня три кричала. Некому было передать свой опыт и знания.

Затаив дыхание, мы с Наташкой ждали продолжения, но его не последовало. Карл Иванович, приложив усилия, повернулся набок – лицом к спинке дивана. Недовольный этим маневром кот зашипел, но не спрыгнул. Пытливо посмотрев на хозяина, решил, что тот угомонился, и сам устроился поудобнее.

Машуня удостоила спину отца ироническим взглядом:

– Папа, можно подумать, ты сам при этом присутствовал! – И доверительно нам сообщила: – Нас тогда вообще на даче не было. Мы в конце августа в Москву переехали. Осенью здесь очень тягостно. А потом мама тяжело заболела, да и я вслед за ней. Мы на пару в больнице лежали.

– Машуня, согласись, что за короткое время мы стали свидетелями не одного странного проявления, – вполне миролюбиво сказала я. – Раньше что-нибудь подобное случалось?

– Нет. – Это было сказано с некоторым оттенком возмущения. – Здесь у меня и Алька выросла. И лично я до сих пор пребывала в твердом убеждении, что лучшего места в Московской области не найти.

– А у кого вы этот дом купили?

– Смешно сказать, у Алексея Романовича, отца Рената. Мама была лучшей подругой его первой жены. А ему самому дом достался в наследство от тетки.

Василиса Михайловна на этих словах вздрогнула и щедро полила скатерть остывшим чаем из чашки. Опомнилась, схватила кучу салфеток и приложила к луже.

– Да, – глубокомысленно заметила она, улыбнулась своим воспоминаниям и с осуждением добавила: – Сапрыкины оседлостью не отличались. Вечно лазили по горам. Дача была им в тягость, они редко сюда наезжали, да и то только на шашлыки. Карлуша приобрел ее уже тогда, когда Машеньке лет семь было. Только заниматься ей не мог – денег не хватало, со стройматериалами тяжело, да и болела я. Дом долго стоял заброшенным. А в наследство Алексею он достался не от тетки, а от Ренаты. Здесь до самой смерти жила сестра ее матери. Вредная была старуха, но гостеприимная.

– А в каких отношениях она была с бабкой Варварой?

– Да ни в каких. Та тогда еще бабкой не была. Вначале ругались по-соседски. У Варвары была коза, шаставшая к Вере Алексеевне в огород. Отсюда и повод для ссор. И только когда у Веры Алексеевны за одну ночь сдохли все куры в курятнике, та прямо обозвала Варвару ведьмой. После этого они совсем не общались, тем более что тетка Ренаты была завистливой, а Варвара безбедно жила – от клиентов отбоя не было. Кому отвороты, кому привороты, а кому от болячки избавиться… Пересяду-ка я в кресло. Устала. Да и надоели эти воспоминания. Что толку о старом толковать?

Закусив губу, Наташка проводила Василису Михайловну напряженным взглядом, затем перевела его на свою чашку с крепким чаем и сделала то, от чего меня отчаянно перекосило: подвинула к себе банку с растворимым кофе и, аккуратно отмерив две чайные ложки с горкой, одну за другой погрузила в чай. Затем отодвинула банку и с довольным видом принялась помешивать содержимое чашки. Я не сразу поняла, что подруга перепутала кофе с сахарным песком – только одновременно с ней. Или на пару секунд раньше, когда она отхлебнула свой коктейль и с вытаращенными глазами понеслась его выплевывать. На этом ее чайная церемония закончилась. Обвинив меня в ее собственной неосмотрительности и моей личной несообразительности, она постепенно успокоилась. Схватила чайную ложку и принялась старательно возить ее по столу. Мы с Машуней, как завороженные, следили за маршрутом передвижения чайного прибора.