Вор с черным языком - Кристофер Бьюлман

мне нос, если захочет, и лицо мое станет плоским, как блюдце. Поэтому я решил приоткрыть рот, чуть-чуть.

– Шире, – велела она, надавив чуть сильней, и я почувствовал, как кожа между губой и носом начинает расходиться.

Пришлось опустить подбородок ниже. Адептка засунула нож мне в рот, прижав язык плоской частью лезвия.

– Не шевелись. Мне нужно, чтобы ты слушал меня, а не болтал сам. Гильдия послала меня передать тебе инструкции. Не кивай. Просто моргни два раза.

Я удержался от кивка – с ножом во рту это было бы не слишком разумно – и только дважды моргнул. Я понял, что уже встречал эту женщину. Именно она унесла мешок с моими деньгами в Доме Гильдии Берущих в Кадоте. Все татуировки были при ней. Страха у меня поубавилось, и я немного расслабился. Не то чтобы поверил, что меня не убьют, просто был сейчас абсолютно беспомощным, как овца, и ничего не смог бы с ней сделать. Хоть какое-то облегчение.

– Кинч На Шаннак, я помогу тебе выплатить долг перед Гильдией. Твое настоящее задание – не принести магические талисманы, а доставить меня в Аустрим вместе с этой лишенной чувства юмора спантийкой. Что делать дальше, я скажу тебе уже на месте. Ты должен кое в чем помочь мне, но в чем именно – тебе пока знать не нужно. Только учти, что это приказ Глубокой Тени Холта и успех принесет тебе признательность и богатство, а неудача – боль и смерть. Моргни два раза, если понял.

В Гильдии было всего одиннадцать Глубоких Теней, и они правили своими тайными королевствами как изнаночные монархи. Сказать «Глубокая Тень Холта» – это все равно что сказать «истинный король Холта».

Так что я моргнул.

– Вот и хорошо. Мне пришлось показаться тебе на глаза, чтобы ты не бросал кота. Оставив его здесь, ты оставишь и меня. Утопив его – утопишь меня. А если я умру, Кинч На Шаннак, Гильдия немедленно узнает об этом, и ты позавидуешь моей смерти. Теперь я уберу нож. Если хочешь что-то спросить – спрашивай, но знай, что я не люблю вопросов.

– Всего один, – сказал я, как только нож покинул мой рот, оставив на языке отчетливый металлический привкус.

Адептка молча посмотрела на меня.

– Этот кот – просто кот?

– Да, просто кот. Но учти, что я вижу его глазами, слышу его ушами и управляю им, когда хочу.

– Я думал, он слепой.

– Он слепой, а я нет.

– Значит, ты видишь меня, когда я думаю, что вокруг нет никого, кроме слепого кота?

– Да, вижу.

– Постараюсь не задумываться об этом.

– Я тоже.

Она встала во всей покрытой рунами красе и подбросила нож вверх так, что он застрял в потолке.

– Ты ужасающая женщина, – сказал я.

– Тебе даже не представить насколько.

Я взглянул на ее татуировки. Еще в Доме Вешателя я обратил внимание, что руки адептки были сплошь черными, от кончиков пальцев до плеч, но понятия не имел, какую магию они несут, как не знал ничего о циферблате, изображенном у нее на груди. Там были надписи на разных неизвестных мне языках, хотя я понимал, что они означают: «вверх», «удар копытом», «флакон дыхания». Все это я видел лишь мельком, не задерживая взгляда. Иначе она могла догадаться, что я Шифр. Никто не должен этого знать, если я не хочу прожить оставшуюся жизнь растолстевшим и сгорбленным в обложенной подушками клетке.

– Ну что, насмотрелся? – спросила адептка, решив, что меня привлекло ее голое тело.

Пусть так и думает.

– Да, неплохо.

– Неплохо? Лучше, чем все, до чего ты сможешь дотронуться, Шутник.

– Как твое имя?

– Я его уничтожила.

– Тогда как мне тебя называть?

– Сеста.

– «Шестерка» по-истрийски?

– Думаешь, самый умный? Мне было столько лет, когда я стала убийцей.

– И кого ты убила – жука?

– Свою сестру.

– Наверное, матери было несладко.

– Пожалуй, я все-таки сбрею твой нос. Хочешь еще что-то сказать?

Я помотал головой.

– Отлично.

Она сунула палец в рот и выблевала кожаный мешочек. Достала из него платье и оделась.

– Найдется что-нибудь поесть? – спросила она.

Я показал, где лежит еда, и она сожрала все, то и дело поглядывая на меня. Съела даже припасы Гальвы и Норригаль. Потом вытрясла из меня денег на еду и отправилась на рынок. Видимо, за месяц в облике кота она сильно проголодалась.

Когда она вышла быстро и плавно, как тень облака, я посмотрел на Обормота. Он зевнул и загнул язык. Важно прошелся через комнату к засохшему куску селедки и проглотил его.

– Спасибо тебе за то, что привел это в мою драную жизнь!

21

Старые друзья

Мы покинули Пигденей, когда море было спокойным, а в холодном сером небе кружили, кричали и пикировали чайки. В гавани «Суепка бурьей» казалась такой же надежной, как земля, и я начал надеяться, что плавание будет не самым ужасным. Когда мы поднялись на борт, капитан Евар Болщ едва кивнул нам. Он стоял на корме, беседуя со своей первой помощницей, морловянкой по имени Коркала. Эта сурового вида женщина так коротко остригла серо-стальные волосы, что можно было легко рассмотреть все шрамы на ее голове. Именно она заправляла всеми делами на «Суепке».

Перед тем как мы отчалили, она расплатилась с чиновником из Гильдии мореходов, худым пустозвоном в грязной шерстяной куртке. А еще Коркала следила за порядком на корабле, и, как я вскоре выяснил, ей была по душе эта работа. Она всегда держала при себе дубинку с устрашающим бронзовым кулаком на конце. Не такую большую, чтобы ее можно было назвать булавой, но и не настолько маленькую, чтобы быстро забыть, как больно она бьет даже сквозь засаленную кожаную или меховую одежду моряков.

Когда корабль вышел из гавани, а Пигденей сжался в толстую и красивую кучку кирпичей вдали, капитан кивнул Коркале на нас троих, стоявших на палубе.

Она подошла и заговорила на едва понятном холтийском:

– Мы никак не сделай вам безопасный на палуба. Канаты ходи туда-сюда, балки ходи туда-сюда, больно-больно бей, волны тяни сухопутный под вода, очень холодный. Лучше всегда сиди внизу, с другие, да? Да. Лучше скажи город добрый радость, пока мы стой в гавань, а когда город уходи вниз, под вода, вы тоже уходи вниз, под палуба, чтобы не мешай, вместе с другие. Палуба не безопасный. Запомни, что я вас предупреждай.

– Спасибо, – сказала спантийка. – Мы будем очень осторожны. Мы не будем вам мешать.

Я никогда не слышал у нее такого мягкого акцента. По сравнению с этой китобойкой с запада она говорила словно холтийский ученый. Коркала кивнула