Время Культуры - Ирина Исааковна Чайковская

В России, как известно, нужно жить долго, только в этом случае ты можешь победить в споре с предшественниками.

Мы не знаем, предлагали ли Осип и Надежда Мандельштам молодой Эмме Герштейн «брак втроем», но она написала об этом на старости лет, и опровергнуть ее некому. Евтушенко оспаривает мнение умершего Бродского. Тот считал его виновным в своей высылке из страны, полагал, что именно «Евтух» дал Андропову такой совет.

Был ли Евтушенко «агентом КГБ»? Уверена, что нет, но то, что был он «агентом влияния», после показанного фильма отрицать невозможно.

Столько мы услышали в нем историй о контактах поэта с сильными мира сего, когда они раскрывали ему тот или иной секрет, а он передавал сведения по инстанции, что сомнений в его «параллельной» (хотя и свободной) деятельности у нас не осталось. Да и не всем удалось в те «невыездные» советские времена объездить 170 стран!

Так ездил Маяковский, так ездила семья Бриков, в то время как остальные «сидели». А эти были «посланниками Советов», в их лояльности власть была уверена.

В одном из своих первых интервью за границей (оно только сейчас опубликовано) Бродский высказался о Евтушенко так: «Поэт он плохой, а человек он еще худший… Это такая огромная фабрика по воспроизводству самого себя».

Но там же есть и другое: «… у него есть стихи, которые в общем можно даже запоминать, любить». По словам Евтушенко, услышав «Идут белые снеги», Иосиф сказал: «Женя, это останется».

А ведь действительно останется.

Как часто двух творцов разделяет стена недружественности, нелюбви, а порой и зависти. Евтушенко читает свои стихи под названием «Зависть».

Соломон Волков комментирует: «Евтушенко в это время 23 года, Бродскому 15». А стихи кончаются так: «Мне не забыть, что есть мальчишка где-то, И он добъется большего, чем я».

Можно говорить о «соперничестве» с обеих сторон, каждый из них был ни в чем не похож на другого, и стать таким, как соперник, не сумел бы при всем желании…

У Евтушенко есть козырная карта: к нему в руки попало письмо Бродского, адресованное президенту Квинс-колледжа, которого Иосиф просит не брать Евтушенко на работу, тот-де «антиамериканист». Сильный, убийственно сильный аргумент против Бродского, проявившего, по словам Волкова, рудимент «советского человека»…

Когда-то Пушкин в «Выстреле» показал, как Сильвио, завидовавший обласканному счастьем графу, продемонстрировал благородство и широту души, сначала заставив его выстрелить по себе второй раз, а затем отказавшись от своего выстрела. В конце фильма Евтушенко — актерствуя или искренне? — чуть не плачет: «Почему так происходит? Какая-то дьявольщина!»

«Я входил вместо дикого зверя в клетку», — читает в финале Евгений стихи Иосифа, а голос Бродского — чудесная находка режиссера — накладывается на чтение Евтушенко. Два поэта читают одно стихотворение.

Я бы назвала этот фильм и этот финал «попыткой примирения». Может быть, не очень последовательной попыткой, но явственно обозначенной.

А символом примирения и посредником между двумя поэтами — живым и умершим — выступает в картине Соломон Волков. Тяжелая роль ему досталась — выслушивать жалобы, наскоки, суровые обвинения и самооправдания, но и быть тем, кто поднимает бумажный стаканчик со спиртным на пару с расчувствовавшимся Евтушенко и провозглашает: «За двух поэтов!».

Фильм, как я сказала, получился неровный. Главный его нерв и смысл сосредоточился в последней части. Не очень оправданной показалась мне некоторая избыточность изобразительных кадров, в которых Волков то присутствует на скачках, то сидит на берегу океана, то лежит с книжкой на траве, а то приходит в часовую мастерскую. По-моему, не помогает это смыслу, а отвлекает от него. Есть в первых двух фильмах очень знакомые нотки, присущие Первому каналу. Имею в виду резкие политические оценки, шаблонные формулировки, примитивную символику. Хорошо, что в третьей серии этого нет.

А именно она — главный магнит для любителей поэзии.

Хочется думать, что картина будет первой ласточкой, оповестившей, что к Первому каналу российского ТВ возвращается интеллигентный зритель.

Лев Толстой как зеркало нашей жизни

11.01.13

Суд. Тюрьма. Каторга. Вот что проходит перед нами в фильме «Воскресение», снятом в 1960–1962 гг. Михаилом Швейцером по роману Льва Толстого (сценарий Евг. Габриловича).

Вечно повторяющийся «русский сюжет». И подумалось: зачем писать об «узниках Болотной», о Наде Толоконниковой или о Михаиле Ходорковском, если есть Толстой и есть снятый по его роману прекрасный фильм Швейцера? Посмотрим-ка его еще разочек, поучимся у классика, чей роман внимательно и любовно перенесен на экран Михаилом Швейцером.

Суд

Нет, Швейцер, родившийся в 1920-м то ли в Перми, то ли в Пензе, в лагере не сидел, уцелел в годы войны и террора, но не зря, нет, не зря он выбрал для экранизации «Воскресение».

Тюрьма

Сумел снять картину вовремя, протащив ее через узкую щель «оттепели». В конце 1960-х, возможно, снять бы такой фильм уже не дали. А так — вот она на экране извечная российская троица: суд, тюрьма, каторга.

Все как положено: суд — неправый, тюрьма — бесчеловечная, каторга — со всеми каторжными прибамбасами.

Толстой писал роман о «воскресении» человечьей души. Молодой офицер Нехлюдов (одно из самоназваний Льва Николаевича), приехав к тетушкам в деревню, обольстил юную полувоспитанницу-полугорничную, пригретую старыми девами, — Катюшу Маслову.

Случилось это весенней ночью, в оттепель, под звон капели (сцены сказочной поэтичности!) Наутро сунул Катюше красненькую — и был таков.

А через семь лет, будучи присяжным на процессе об отравлении купца, узнал Катюшу в обвиняемой — девушке «из заведения».

Каторга

Суд приговаривает Катюшу к четырем годам каторги, хотя она не виновна. Все время суда внутри Нехлюдова идет работа совести, он посещает Маслову в тюрьме, хлопочет за нее и в итоге едет за ней на каторгу.

Роман многажды переписывался и переделывался автором. Первоначальный конец — женитьба Нехлюдова на Катюше — показался Толстому фальшивым.

В окончательной редакции Маслова отказывается от предложения Нехлюдова и становится женой «политического» Владимира Симонсона. Создатели фильма избегают «отсебятины», точно следуют за книгой, разве что в конце нет Нехлюдова, читающего Евангелие, герой долго смотрит вслед уходящему по зимнему тракту этапу, а затем едет в другую сторону.

В чем же смысл рассказанной нам истории?

Смысл один — загляни в себя! Да, вокруг зло, и Швейцер великолепно показал, кто судит Маслову. Судья, то и дело взглядывающий на часы, — его ждет свидание в гостинице с гувернанткой. Обвинитель, проводящий свободное время в