Под крылом ворона - Анастасия Безденежных

нет, у него много работы, знаешь ли. Из-за твоего братца, между прочим. Весь колдовской Сиэтл взбудоражен.

— Лучше пусть придёт Леннард Лоусон, у которого деликатности меньше, чем у быка?

— А ты считаешь себя главным мальчиком, да?

Кристофер вздохнул — просто не будет, а у него не так много времени. В конце концов, его другу плохо, и он хочет знать, что с ним! Впрочем, возможно, о матери Кейтлин сейчас сможет рассказать больше. Он мог бы сейчас надавить, заставить рассказать правду… Кристофер поймал себя на мысли, что ему это даже доставит некоторое удовольствие, и самому же стало не по себе. Отец использовал колдовство в бизнесе, умело надавливал в важных переговорах, незаметно, но для собственной выгоды.

Кристофер считал, так нельзя. И чем больше размышлял об этом, тем больше приходил к мысли, что мог в чём-то понять охотников. Разве он был счастлив от того, что владел колдовством? Или Эндрю? Или взять те мрачные тайны в доме Шеанны?

Когда все они стали теми, кто убивает, не считаясь с чужой жизнью, кто готов взметнуть тайные силы этого мира ради собственных целей?

Но так или иначе, Кристофер не позволит тронуть его семью, пусть тот тысячу раз прав.

— Нет, Кейтлин, — Кристофер пододвинул к себе стул и уселся верхом. — Но мне надо знать.

— Или, может, ты теперь сговорился с ними? А?

— И к чему мне это? Что мне может дать Лоусон с его фармацевтикой? Не увиливай от темы. Что тебе — или всем вам — известно о матери, которая покинула вас так давно?

— А что известно тебе о… Матери?

Кристофер услышал в её интонациях оттенок восхищения и трепета. Кейтлин затушила сигарету и подошла ближе, наклонилась, облокотившись локтями о спинку стула. Её тёмные глаза были так близко, что Кристофер мог видеть в них тени колдовства, связанного со смертью.

Он вспомнил, как она рисовала на его коже корни деревьев, как жужжала машинка, и тихий шёпот на языке, которого Кристофер не знал, околдовывал. Как и тогда, Кейтлинсейчас стояла близко, едва не касаясь его.

— Видимо, Мари тебе не говорила. Спроси как-нибудь свою сестру, я не очень люблю читать лекции. Что касается нашей с Дугласом матери — он не знает, так что спрашивать бесполезно. Каждый год она присылала мне открытку. Нет, никаких намеков на город или что она скучает. Пустые весточка, что она о нас не забывает.

— И ты ничего не сказала Дугласу?

— Нет. Видишь ли, в каждой открытке я чувствовала смерть. И мне становилось не по себе. Я не хотела, чтобы это коснулось и Дугласа.

— Отец знал?

— Я показала ему самую первую открытку — и он выхватил её у меня из рук и сжёг сразу. Я просила, я умоляла этого не делать, пусть даже не было никакой надписи, одно только имя, но я верила, что так мама просит прощения. Другие я не показывала.

Кейтлин горько усмехнулась и указала пальцем на стол, на котором лежала стопка потёртых открыток. Кристофер легко мог представить, как она их перебирает, раз за разом, гадает, значат ли что-либо картинки на них, где мать купила их. Он почти увидел маленькую девочку, по ночам прятавшую под подушкой такие сокровища.

И всё-таки Дуглас тоже имел право знать, если, конечно, Кейтлин не считала себя самой обиженной.

— Уверена, ты захочешь их посмотреть. На этом всё. Мне больше нечего сказать. Я не знаю, где она сейчас, и в последний год открытки не было.

— Почему ты вспомнила про Матерь?

— Спроси у Мари. Это она любимица Шеанны. Счастливая семейка Уолтонов, а.

Кристофер не стал уточнять, что значили её слова — вряд ли бы услышал что-то приятное. Он осторожно взял открытки со стола, удивившись толстой пачке — за столько лет их накопилось немало. Может, и Дугласу она что-то отправляла?

И не скрывает ли Кейтлин ещё что-то?

Сухо попрощавшись, Кристофер вышел в тихий осенний дождь, раздумывая, как выйти на охотника. Ему надо узнать про Красную Охоту и зачем она нужна теперь — самому, а не с чьих-то слов. И для этого лучше всего встретиться с Одетт.

Кристофер никогда не скрывал, что любит скорость и машины. Мари шутила, что его увлечение разорит семейный бизнес, а Эндрю изредка напоминал, что брат едва однажды не уехал слишком далеко от них всех.

Кристофер умело и уверенно вёл машину по ночным дорогам Сиэтла в сторону рынка. Одетт сказала, что её всегда можно найти там, а заодно и узнать новости. А Кристофер хотел пока подумать, и лучше всего это получалось в дороге.

Вечерние улицы стелились под колёса, и в приоткрытое окно было слышно, как шуршат шины по асфальту. Уже поздно, и машины почти не встречались. Кристофер включил аудиосистему и запустил диск группы брата, который всегда возил с собой. Голос Эндрю звучал иначе в записи, да ещё на вокале, чем в жизни. Эндрю пел о спасении от самых тёмных мест и одиночестве в городе, полном огня. «Герой-никто» — интересно, он подал эту идею автору текста или тот писал о себе?

Кристофер расслабился и откинулся на сиденье, руки в кожаных перчатках спокойно лежали на руле. Он уже думал о том, как войдёт в квартиру, где Мари погружается в видения или пьет пряный чай. Ему всегда нравилось возвращаться к ней, а она спокойно ждала так, будто в любой момент брат возвращался вовремя.

Короткий взгляд в зеркало заднего вида — и Кристофер напрягся.

Его преследовали.

Тёмный внедорожник с прямыми линиями кузова и рублеными формами, который куда больше подходил скалистой местности, чем ровным городским улицам.

Кристофер прибавил скорость, следя за внедорожником.

Тот не отставал.

Вариантов не так много — или ему хотят навредить, или поговорить. На второе он даже согласен, но первая версия развития событий ему совсем не нравилась. Кристофер подобрался, сосредотачиваясь на дороге, чувствуя, как приятное чувство подкатывает в районе живота, и часть его вопит от восторга — острые эмоции он ощущал отлично. Драйв и адреналин — возможно, ради них он однажды сел за руль.

Кристофер улыбнулся и выжал газ на полную, чувствуя, как от ускорения его вжимает в сиденье.

Ещё быстрее.

Пока дорога не сузилась, а пейзаж за окном не превратился в мазки.

К его удивлению, внедорожник не отставал и даже почти поравнялся. Кристофер вывернул руль направо в последний момент, резко сворачивая в сторону. Сердце бешено колотилось то ли от странного удовольствия, то ли от мыслей, чем всё это