Под крылом ворона - Анастасия Безденежных

его в том, что он сделал. А уж теперь, когда от щита могли погибнуть другие…

Теперь перед ним сидела невозмутимая Одетт, которая и привела старшего Уолтона к такому решению. Мог ли тот спокойно наблюдать, как гаснет его младший сын, когда появилась подсказка? Но было ли это единственным решением всех проблем, или были другие пути, просто Одетт рассказала то, что было нужно ей?

— Извини, я думала, это спасёт тебя. Никто другой не знал…

— Или не хотел говорить. Давай, скажи, зачем тебе это понадобилось? Что за вечные загадки и тайны? Может, ты по уши в них застряла и просто не можешь нормально общаться?

Эндрю злился и не скрывал этого, а воздух вокруг них накалился.

— К чему всё это ведёт, Одетт? Сильвия сказала, что эту охоту начали сами колдуны. И кто же за ней стоит? Что на самом деле нужно?

— Я правда не знаю. Я её не начинала.

— Прости, уж не знаю, чему верить. В безумные истории о колдунах? О воронах-посланниках с другой стороны? Что дальше, какие ещё жертвы?

Колдовство вонзилось в Одетт хлёстко и болезненно, и Эндрю знал это. Сощурившись, он смотрел, как она сжимается и бледнеет под его воздействием. Ему не нужны были эмоции, как Кристоферу, чтобы надавить на другого человека, достаточно было резкого выплеска. Щит сдерживал остальное. Чёрт, сейчас это даже было удобно!

Но что-то изменилось, и Одетт резко подалась вперёд, ногти с силой вонзились в столешницу, голос зашипел.

— Не смей. Так. Делать! Если мы схлестнёмся с тобой, от этого бара останутся щепки. Остынь!

Эндрю колебался пару секунд, а потом устало выдохнул. Кожу щипало, как всегда, после использования колдовства, от избытка адреналина кровь прилила, а сердце бешено колотилось. Оставаться на одном месте не было никаких сил. Он вскочил и напоследок наклонился к Одетт, чтобы шепнуть в самое ухо:

— Не смей больше подходить ко мне. Ты сама говорила Кристоферу никому не доверять. Так вот, тебе я не доверяю. Больше — нет.

— Возможно, ты и прав. Только насчёт того ворона… спроси Дугласа. Или его отца.

— Очередной ценный совет, который приведёт только к боли?

— Тебе решать.

— Чёрт дери!

Эндрю оттолкнулся руками от спинки стула и почти выскочил из бара под дождь, с силой сдёрнув куртку с вешалки. Та закачалась и едва не рухнула на пол, но он уже этого не видел. Взвинченный и расстроенный, он сам не знал, куда податься. Точно не домой, а до вечерней репетиции ещё оставалось время. Он вспомнил, как ему всегда нравилось смотреть на залив, вид воды удивительно успокаивал.

Звонок раздался, когда он не прошёл и десятки шагов.

— Да? — резко, обрывисто, на выдохе.

— Эндрю, мы можем встретиться? Это важно, правда.

— Как-то твои частые встречи не вяжутся с «давай расстанемся, так будет лучше для нас обоих».

— Это по делу.

Он хмыкнул, не зная, что ещё ответить. Горькие слова Мари после утра всплыли в голове: «она тебя не любит», и это была правда. Эндрю прекрасно понимал, но сейчас, распаленный адреналином и признанием Одетт, с тяжёлыми мыслями про решение отца и всю чертовщину с воронами, он представил хрупкую и миниатюрную Сильвию и понял, как сильно хочет её увидеть. Мимо проносились машины, он чуть не шагнул на переход на красный свет, и быстро отступил обратно.

Возможно, это и правда важно. Но он четко знал, что это всего лишь повод.

— Ладно. Где?

Сильвия предложила свою маленькую квартиру-студию, и ему не нужен был адрес. Он и так знал его наизусть. Хотя всегда удивлялся её выбору — в отличие от Эндрю, Сильвия никогда не стеснялась пользоваться деньгами семьи.

Она открыла ему почти сразу. Чёрное облегающее платье, высокие тонкие гольфы, в волосах — золотистые украшения в виде змей. Где-то в глубине её квартиры лилась мелодичная музыка, пахло лекарственными травами и чем-то резким, как от лечебных мазей. Дочь своего отца.

Эндрю не знал, подался ли он вперёд к ней первый, или только следовал за её движениями, когда взял её лицо в свои руки и поцеловал, ощущая на губах едва заметную горечь. Куда лучше всех грёз, и почти так же притягательно.

И опасно — где-то на задворках мелькнула эта мысль, но быстро развеялась.

В какой-то миг Эндрю прижал Сильвию спиной к стене и поднял её руки вверх, его руки держали крепко, а взгляд блуждал по всем изгибам тела.

— Я могу остановиться прямо сейчас.

— Нет! Не надо.

Он отпустил её, чтобы стянуть с себя мешающую кофту. Их руки шарили друг по другу, Сильвия лихорадочно возилась с ремнём его джинсов, пока он нащупывал собачку молнии на её платье.

Вздрогнул, не сдержав судорожный вздох, когда Сильвия просунула ладошку в наконец расстегнутую ширинку, а сам с наслаждением провёл по её груди. Казалось, не было тех болезненных дней с бессонными ночами, когда сердце ныло от тоски. Она была сейчас здесь, тёплая и податливая его движениям, проводила пальцами по рёбрам, окутывала собственным запахом и желанием.

Она потянула его за собой, и Эндрю стоило усилия воли не остановить её в прихожей, прямо там, но он последовал за ней, не отрывая взгляда от стройных бёдер и обнаженной спины, не перетянутой линией лифчика, только в мелких родинках.

Он успел заметить, как в комнате мерцали свечи, которые так любила Сильвия, прежде, чем рухнуть вместе с ней на кровать, сбивая с себя джинсы, как ненужную преграду для прикосновений. Эндрю хотел чувствовать её всю — нежную кожу, кончик языка, потяжелевшую от его умелых ласк грудь, как и она — его.

Когда целовала его и извивалась змеёй, вдыхая разгоряченный между ними воздух.

Когда направляла его руки по своим бёдрам, выгибаясь навстречу.

Когда позволяла водить восьмёрки в ложбинке между груди, трепетно касаться тонких ключиц.

Сейчас Эндрю действительно ощущал себя ураганом, созданным из желания любви, из страсти и чувств, плененным каждым движением гибкого тела под собой, беспорядком, в котором волосы рассыпались по плечам Сильвии.

Отдавался наслаждению, которое она приносила ему, и сам хотел стать наслаждением для неё. Мир вздымался и опускался вокруг, как океан, а они переплетались телами, ошалевшие друг от друга. Как возлюбленные, которые встретились после долгой разлуки.

По крайней мере, так казалось самому Эндрю, когда он вошёл в неё одним движением, вызвав громкий стон наслаждения. Сильвия пьянила и увлекала, проникала ощущениями, как медленный яд — или все лучшие грёзы.

Самообладание покинуло его, когда почувствовал дрожь её тела, и, казалось, их тела расплавились