Мир уршада - Виталий Сертаков

— Зачем? — Просьба мне показалась обычным любопытством, но я не стала возражать. Редкий смертный держал в руках подарок уршада. А нам с Кеа ведь предстояло полюбить друг друга. Я открыла сундучок и поднесла его к носу нюхача.

Кеа смотрела на переливы хрустальных граней так долго, будто впала в транс.

— Я должна его запомнить, — тихо пробурчала она. — Если что-то случится… на всякий случай, понимаешь? Если его похитят у тебя, я снова смогу его найти. Женщина-гроза, я спрошу кое-что, это важно. Тот человек, или те люди, которым ты несешь Камень… зачем он им?

Забавно все повернулось. Забавно и немного страшно. Уродка из корзины задала мне тот же вопрос, который я совсем недавно задавала ей.

— Чтобы попасть на четвертую твердь, — сказала я.

— А зачем вам туда? — Кеа и не думала смеяться.

— Чтобы вернуться и научить людей жить в мире. Матери волчицы уверены, что на четвертой тверди сосредоточена вся мудрость и вся благость вселенной, которой не досталось нам.

— Тогда я спокойна, — Кеа прикрыла свои прекрасные девичьи глазки. — В конце концов, какая разница, кто первый попадет в рай, верно, Женщина-гроза?

— Зато я не спокойна, — до бестолковой Марты Ивачич вдруг начинает кое-что доходить. Как будто на колени падает давно потерявшийся, остро недостающий лист из рукописи. Я вспоминаю слова Рахмани, которые он сказал мне на Плавучем острове. Тогда я не придала его словам значения, поскольку мои мысли и мое тело были заняты совсем иными откровениями. — Я не спокойна, Кеа. Откуда мне знать, что ты пустишь меня в рай, если попадешь туда до меня?

12

БРАТ-ОГОНЬ

Хозяин постоялого двора, рыжий, заспанный и толстый, как пивная бочка, не проявил ни малейшего удивления, когда из-под вороха старых тряпок, набросанных на дно саней, вылез смуглый худой мужчина с закрытым лицом, в унтах и оленьем полушубке, вдобавок с кожаным рюкзаком и двумя мушкетами в чехлах. Седеющие жесткие кудри гостя были убраны под шерстяную шапочку, нижняя половина лица закутана в шарф. Мужчина передвигался не так, как горожане, и совсем не так, как коренные жители Тьмы, венги. Он словно переливал себя при каждом шаге, не оставаясь ни в одной точке больше песчинки времени.

Хозяин заведения многое повидал и привык не показывать своих чувств. Два коротконогих венга, доставившие беглого на внутренний двор, затравленно оглядывались. В том, что они привезли беглого, рыжий толстяк не сомневался. Где-то он его уже встречал, но в иной одежде и с открытым лицом.

— Мне нужен Снорри, — поклонившись, веско произнес Рахмани. На открытой ладони он протянул хозяину кошель с серебром. — А еще мне нужно, чтобы этих людей проводили обратно в город, и чтобы с ними ничего не случилось.

Сгенхьолд взвесил кошель, кивнул кому-то в приоткрытую дверь и тяжело вздохнул.

— Нет здесь никакого Снорри, — отведя глаза, процедил он. — Твоя же физиономия мне знакома. Если явился вынюхивать, лучше проваливай. Здесь не найдется ничего увлекательного для твоего длинного носа.

— Мне нужен Снорри Два Мизинца. Если его нет среди картежников, пошли за ним.

— Не знаю такого. И в карты тут никто не играет, слышишь, ты, ищейка?

Позади Рахмани материализовались два здоровенных лба, оба в кожаных фартуках, с разделочными ножами. Маленькие венги попятились к воротам, уже оставив надежду забрать своих собак и сани, но путь им преградили еще двое мужчин, самой разбойничьей наружности. Ловцы потянулись за оружием, но один из подручных Сгенхьолда уже выхватил пистолеты. Прыщавый детина ухмылялся беззубым ртом и отворачивал лицо, потому что страшно косил.

— Как обидно, что ты не узнал меня, — сокрушенно вздохнул Рахмани. — Ну, ничего, я напомню.

Толстяк все еще держал серебро на ладони. Его сальные глазки метались, как лягушачьи головастики в пруду. Ловец Тьмы скользнул влево, рюкзак полетел в лицо одному из мясников, чехол с мушкетами — в лицо второму.

Косоглазый громила, прикрывавший ворота, поднял свою богато инкрустированную, наверняка, краденую пушку и выстрелил туда, где только что находился чужак. Над задним двором заклубилось облако порохового дыма, загоготали гуси, вскрикнули женщины в доме.

Рахмани оставался на месте, и в то же время его изменчивый контур возник сразу в трех полутемных углах двора. У рыжего хозяина затряслись щеки. Он лихорадочно вспоминал молитвы, чувствуя, что влип в историю, но не мог даже пошевелить языком. Венги тоже затихли.

Пуля разнесла в щепки доску из деревянной стены сарая. Из пролома выскочили перепуганные утки и принялись неуклюже летать по двору. Пуля из второго пистоля угодила в ногу одного из вызванных на помощь мясников. Тот выронил нож и закрутился волчком, пытаясь зажать фонтанирующую дыру в бедре. От грохота в узком каменном пространстве у всех присутствующих заложило уши.

Стрелок так и не понял, куда девалась мишень. Песчинкой позже горячая ладонь, раскаленная, как тавро для клеймения скота, ударила его в грудь. Из легких разбойника вытек весь воздух, его пронесло несколько локтей по утоптанному снегу и швырнуло спиной на окованные бронзой ворота. Никто из присутствующих не заметил, как Рахмани ударил. Он и не бил, не прикасался.

Ловец снова растекся у перекошенной дверцы свинарника, чтобы возникнуть десятью локтями левее, за колодой для рубки мяса. Там, где он только что стоял, в дерево воткнулась заточенная секира.

— Аааа! — истошно завопил кто-то серый, волосатый, кидаясь на Саади сбоку с двумя широкими ножами. Ножи впустую вспарывали воздух, пока их обладателя что-то не схватило за шею колючим раскаленным обручем и не ударило затылком о камень.

Рахмани, понурясь, разглядывал ладони. Оранжевые сполохи срывались с кончиков пальцев, закручивались нервными цветами, растекались иглами дикобраза. Губы ловца шептали формулу брата-огня…

— Стойте! — воскликнул Сгенхьолд, словно проснувшись. — Парни, прекратите! Я узнал его…

Однако драка уже перешла в неуправляемую стадию. Второй мясник, точно раззадоренный ранением товарища, вскинул над головой свой рабочий инструмент и ринулся в бой. Хозяин постоялого двора своими глазами увидел и потом неоднократно пересказывал шепотом своим дружкам, как прямо посреди толстого кожаного фартука на груди парня возникло черное пятно в форме ладони.

Рахмани даже не прикоснулся к нападавшему, он отступил к забору, выставив впереди себя руки. Завоняло паленым мясом. Схватившись за место ожога, мясник упал на спину и тонко завыл. Он пытался оторвать фартук и нательную рубаху от груди, но безуспешно. Кожа и лен приварились к телу.

Рахмани развернулся к четвертому разбойнику, который несся на него, раскручивая над головой цепь со стальным ежом на конце. Однако ловцу не пришлось использовать силу огня. Племянник Ларси щелкнул кнутом, кожаный кнут обмотался вокруг цепи, и бандит рухнул, по инерции прикатившись под ноги Саади. Он упал навзничь и с ужасом следил за молниями, скачущими между ладонями чужака.