The Попаданец (СИ) - Ли Андрюс

   - Не, я другой... - прохрипел Лешка. - Мне нравятся голые бабы и хорошее материальное обеспечение...

   Микки Рурк ухмыльнулся.

   - Конечно, ты другой, - сказал он покладистым голосом. - Ты же избранный, твою мать, это же очевидно... У тебя же прямо на лбу написано, что ты герой... Ты полон веры в свое "прекрасное далеко", хотя все прекрасное уже было... И было оно вчера... Только не с тобой, а с теми, кого вы называете вашей партийной элитой...

   - Ну, ваши крестные отцы ничуть не лучше.

   - Да, это так. Но наши предлагают нам стать частью семьи или клана, а ваши - используют вас, как дешевый ресурс для прокладки рельсового пути в страну непуганых идиотов. Ты и твои соплеменники - всего лишь грубый строительный материал, задача которого стать прекрасным основанием для чужих особняков и дворцовой роскоши.

   - Ага, а ты и твои ребята, это, значит, вершина эволюции? Вы в точности знаете, как достичь успеха, обворовывая по пути аборигенов и лохов.

   - Речь не об этом.

   - А о чем тогда речь? - лицо Алексея Владимировича Сухарева сделалось вдруг необычайно серьезным. - Если честно, то я вообще не врубаюсь, к чему весь этот разговор и куда ты клонишь?

   - Понимаешь, сынок, тебе не надо врубаться, тебе надо вырубиться.

   После таких слов Микки Рурк достал кольт 45-го калибра и нежно погладил его ствол. Он выглядел, как ангел, получивший от божественных родителей подарок на Рождество.

   - Э-э, погодь... - лицо Алексея Владимировича вновь обрело черты вполне легкомысленного человека. - Я, конечно, понимаю, что мы - русские - во всем виноваты... Да, мы не открывали Америку, чтобы принести краснокожим дикарям свою медовуху, славянские бусы и венерические заболевания. Да, мы первыми слетали в космос и зачем-то продали вам Аляску. Да, мы постоянно строим кому-то наши гребанные русские дороги, школы и больницы. Да, мы - дураки. Это ясно любому дураку... Но без нас - всем херово. Даже тебе, чувак. - Лешка неожиданно хохотнул от осенившей его мысли. - Да я, быть может, и сюда-то - к вам попал - только лишь затем, чтобы вы стопроцентно убедились в том, что так, как вы живете, так жить нельзя...

   - Это тебя нельзя! - внезапно рявкнул Микки Рурк. - А нам - можно!.. Потому что мы не открываем Америк, мы их закрываем, ибо нам не нужны проблемы с теми, кто мог бы составить нам конкуренцию в будущем.

   "Не... - подумал Лешка. - Это не Микки Рурк. У Микки Рурка на такие речи мозгов бы не хватило.

   - Ты что, тоже попаданец? - неожиданно спросил он у собеседника.

   - Тут все попаданцы, - меланхолично обронил Микки Рурк. - Одни раньше сюда попадают, другие позже, а кто-то сразу исчезает, как пыль на ветру.

   В этом месте дуло 45-го калибра поднялось на уровень Лешкиных глаз, давая четко понять, что пылью в этом мире может стать кто угодно, включая питерских журналистов.

   "Ну вот и договорились... - отметил вдруг про себя Алексей Владимирович Сухарев. - Вроде умные люди, встречаемся, спорим, отношения выясняем, пытаемся понять друг друга. А в итоге - хана."

   Однако выстрела не последовало. Вместо него прогремел мощный взрыв, за ним последовал еще один, и еще, куда ближе и опаснее предыдущих. Помещение вновь сильно тряхануло. Пальба снаружи сделалась невыносимой. Затем раздались дикие вопли, дробный топот и страшный мат, после чего заработал крупнокалиберный пулемет. Очереди звучали глухо и были длинными, как проповеди священников, взывающих к любви, миру, доброте и состраданию. Даже мелодичный блюз вдруг запнулся и заиграла старинная группа Бониэм.

   Таким образом, под звуки знаменитой композиции Daddy cool, бильярдный стол подбросило к потолку и с грохотом опустило обратно. Помещение мигом заволокло дымом, в клубах которого слышался надсадный кашель и проклятия Микки Рурка. Потом все стихло. Тишина стояла жуткая, покуда не возникли звуки работающей "болгарки". Эти звуки нарастали исподволь, просверливая мозги буквально насквозь. Комната заходила ходуном, кругом падали картины и пустые бутылки, скрипели переборки, лопались лампочки, где-то искрила проводка. Наконец, потолок над головою Лешки Сухарева вскрыли, как вскрывают консервную банку. По глазам тотчас резанул белый свет, после чего откуда-то сверху опустился здоровенный крюк башенного крана, густо облепленный оголтелыми людьми.

   - Врезаки на борту! - с новой силой прокричал кто-то за стеной.

   Этот душераздирающий крик подхватили десятки голосов, после чего стрельба вокруг резко прекратилась и завязался шумный рукопашный бой.

   Разумеется, Лешка Сухарев в бою не участвовал. Он был зрителем, как и портрет дядюшки Сэма. Он был вещью, куклой, добычей Врезаков. Его (вместе с драным креслом) ловко "взяли на крюк" и без церемоний потянули на морозный воздух. Чувствуя себя жалкой марионеткой в руках антисоциальных элементов, он даже не дергался. Разве только хрипло попросил ослабить путы, чтобы глаза на лоб не уехали.

   Просьбу, ясное дело, проигнорировали, показав попаданцу из Питера крупную жирную фигу. Однако Лешка ничуть не огорчился. Увы, он был русским человеком. А русский человек по натуре своей - добр и покладист. Он полон терпения и буквально с детства привыкает к тому, что на все его здравые просьбы редко приходят разумные ответы. А что касается насущных потребностей, то они, ядрена вошь, постоянно игнорируются...

<p>

Эпизод двадцать девятый</p>

   Там, где царствует наука,

   Все остальное бред и скука...

   ­ - Итак, начнем сначала, - в сотый раз сказал Лешке Сухареву врезак-дознаватель. - Только сперва нам бы хотелось услышать ваше настоящее имя.

   Дознавателя звали полковником Фейком. Он был высок, чисто выбрит и вонял одеколоном. Кабинет, где велась беседа, украшали два дивана, обитых кожей, неподъемный письменный стол, похожий на недостроенный амбар, внушительное кресло руководителя и одинокая табуретка для гостей. На плечах у полковника красовались погоны с золотым орлом Пентагонии. Хищный клюв птицы в точности соответствовал профилю хозяина помещения.