Хрупкое сердце - Янина Логвин

потом оборачивается в мою сторону. Не пугается, как могла бы, но смотрит хмуро – как ребенок, который ни за что не станет общаться с первым встречным взрослым. Только если сам этого захочет.

Я знаю. Таким же был.

– Мам, а кто этот дядя? Почему он пришел?

Снежная знает, что я здесь. Чувствовала с первой секунды. Но на объяснения у нее нет сил. Только погладить дочь по голове.

А то, что девочка – ребенок Алисы, сомнений нет. Глаза у малышки такие же пронзительно-голубые, как у ее мамы. Только волосы гранитно-темные. Красивая девочка. И смотрятся они сейчас с матерью, как две противоположности одного отражения – снег и графит.

– Потом, Нюша, я расскажу. Не сейчас.

Мой голос звучит изумленно и сдавленно, как будто невидимый кулак ударил в грудь и припечатал к стене, обесцветив мою реальность до серого.

– Алиса… ты замужем?!

Нет, это невозможно!

И вместе с тем я попал в чужую жизнь и вижу ее собственными глазами.

Снежная неспеша отпивает воду из стакана, запив какие-то таблетки, и отставляет стакан на стол. Отвечает негромко, но я отлично слышу нотки досады и злости в ее ровном голосе:

– Удивительно, Марджанов, что ты об этом не подумал, когда сюда входил.

– Алиса, ответь!

Но она молчит, и я отвечаю сам:

– Нет, ты не замужем. Здесь нет мужских вещей, и мне еще никто не набил морду. Значит…

– Это ничего не значит. Всё остальное – только моя жизнь, и тебя в ней слишком много для одного дня.

– Почему ты сбежала от меня? Сейчас, когда прошло столько лет?

Алиса встает и снимает промокший плащ. Опустив его на спинку стула, вновь садится, чтобы снять с ног каблуки – сначала одну лодочку, показав красивое колено, потом вторую. Отодвинув туфли, устало вытягивает ноги, и я тут же впиваюсь взглядом в ее босые ступни.

Малышка поворачивается и бежит в мою сторону. Остановившись в метре, поднимает голову, чтобы внимательно на меня посмотреть, оббегает и берет с полки тапочки. Бежит назад, подавая их маме.

– Мам, держи!

– Спасибо, Нюша. – Алиса обнимает свою дочь и целует в щеку. – Ты кушала? – спрашивает, словно они одни и меня нет. – Я оставляла для тебя ужин.

А может, меня действительно для них нет? Ведь я здесь незваный гость.

– Да… немножко, – отвечает девочка. – Я не хотела, мам. Мне было некогда! Но Вера Андреевна кушала!

– Ясно. Тогда подогрею для тебя молоко и творожную булочку. И никаких «но», Аня! Ты обещала бабушке хорошо кушать, помнишь? И вовремя ложиться спать!

– Ладно, мамочка. Я съем!

– Вот и умница, дочка.

Алиса гладит девочку по голове, встает и только теперь подходит ко мне. Смотрит с минуту, прежде чем отвечает на мой вопрос:

– Почему бежала? Я просто помню, как мы расстались. И, честно, не готова была тебя увидеть сегодня. Я бы не удивилась, если бы ты сделал вид, что мы не знакомы.

– Это невозможно.

– Возможно, если вспомнить, что в нашу последнюю встречу ты был мне не рад.

– Мам, а дядя не будет кушать?

– Нет, Нюша. Дядю ждут дома. Он… не любит булочки.

В неярком свете прихожей глаза у Алисы синие и до боли родные. И вместе с тем холодные, каких я еще не знал.

– …Ни творог, ни молоко… – продолжает она. – Ничего, что похоже на снег.

– Алиса, это не так.

– Что именно «не так»? – приподнимает ресницы Снежная. Босиком, без каблуков, ее макушка не выше моих губ. И я замечаю, как она цепляется за них взглядом.

– Всё. Меня никто не ждет. Я живу один.

Снежная качает подбородком и обхватывает себя руками. Потирает ладонью предплечье – она всегда так делала, когда мы оставались одни, и я смущал ее своим присутствием.

– Ну а я, как видишь, нет. Уходи, Марджанов. Мне нужно накормить ребенка и уложить спать, а тебя ждет твоя беззаботная жизнь.

– Алиса…

– Только не говори снова, что я скучная и правильная! – требует Снег. – Поздно! Мне давно всё равно, что обо мне думают другие. И что будешь думать ты – тоже! Я не собираюсь с тобой играть! Уверена, у тебя и без меня хватает развлечений!

Конечно, она заметила и моих друзей, и Алинку, устроившую в зале экспоцентра некрасивую сцену. Да я и сам отлично помню наше со Снежной расставание – каким жестоким идиотом выглядел в ее глазах, и сколько в них тогда было боли и разочарования.

Это помнить было хуже всего. Гордиться нечем, я действительно жил, как хотел, но Снежная и не обвиняет, она говорит, как есть – и в своей прихожей имеет на это право.

Вот только для меня она никогда не была развлечением.

Она отворачивается, а я выхожу из квартиры, с трудом закрыв за собой дверь. И это всё, на что я способен. Дальше уйти не получается.

Не тянет. Нет смысла. Нет ничего. Ни одного огня от свечи, к которому бы хотелось вернуться. Я просто не могу уйти в свою чертову жизнь, зная, что здесь, за этой дверью живет Алиса.

Не одна. И эту часть ее истории мне еще предстоит переварить.

Я подхожу к лестнице и опираюсь бедрами о перила. Стою, думая о многом. В кармане лежит телефон, пачка сигарет… Я достаю из пачки одну сигарету и закуриваю. Делаю несколько затяжек, тяжело выдыхая из легких дым, прежде чем дверь квартиры Снежной открывается, и в тонком проёме показывается ее малышка. Смотрит на меня, разглядывая, и только потом говорит:

– Дядя, не кури. Маме нельзя дышать гадостью.

Откровенно говоря, сигареты дорогие, с легким табаком, но с ребенком не поспоришь.

– Хм… да. – Я тут же тушу сигарету о металлический поручень и толкаю назад в пачку, потому что выбросить некуда. – Извини, – отвечаю девочке, пряча сигареты в карман, – больше не буду.

– И я сама умею засыпать, как взрослые.

– Мг… конечно.

Дверь захлопывается, и малышка исчезает, а мне вдруг и самому хочется набрать в легкие побольше воздуха.

Я спускаюсь по лестнице вниз и выхожу на улицу, где продолжает идти дождь. Выйдя из-под навеса крыльца, упираюсь ногами в букет, который так и остался лежать в мокрой луже.

Поддев его носком туфли, замахиваюсь и откидываю пинком подальше, дав выход злости. Я всегда играл в футбол лучше, чем дрался, но сейчас куда с большим удовольствием заехал бы в морду типу, который посмел бросить цветы под ноги Снежной.

Убил бы за это.

Дождь мочит волосы, стекает по куртке, и я сажусь в машину. Не