Агент ливийского полковника - Михаил Нестеров

– Чего тебе надо? – заиграл желваками Патрик. – Зачем ты ходишь за мной?

– Хочу поговорить.

– Нам не о чем говорить. Гусь свинье не товарищ.

– Вижу, ты не во всех вопросах поддерживаешь Стивена.

– Ты правильно думаешь. Но я подчиняюсь законам семьи, в которой живу. Стивен и себя, и каждого из нас считает избранным, лучше и чище остальных, но относится к ним с уважением.

– Стиснув зубы.

– Какая тебе разница?

– Есть разница. Ты ненавидишь меня не потому, что я исповедую политику жесткого запугивания и насилия. И даже если бы ты знал, что я состою в организации, которая планирует убийства отдельных высокопоставленных лиц, твое отношение ко мне осталось бы прежним. Корни твоей ненависти в том, что ты не можешь разорвать узы и вырваться за пределы клановой связи. Ты находишься во власти клана. У тебя есть собственное мнение и собственный голос – но часто ли его слышали в твоей родовой общине?

Андрей смотрел на Патрика не моргая, как будто гипнотизировал его.

– Тебя гложет одна-единственная мысль: получить за мою голову вознаграждение. Но это мизерная сумма по сравнению с той, что ты можешь получить... за тот же телефонный звонок Натану Паттерсону.

– Что-то я тебя не пойму, – прищурился Патрик.

– Не пригласишь меня в дом? Там я тебе все объясню.

Беседа продолжилась в просторной и светлой гостиной с современной мебелью. Андрей принял от Патрика скотч, однако не притронулся к нему, а покручивал тяжелый стакан, наполненный жгучим напитком на четверть, положив ногу на ногу, не ощущая ни капли стеснения.

– Речь идет о восьмидесяти миллионах долларов, которые ты можешь вернуть в семью.

– А они что, были в семье? – не скрывая язвительной насмешки, ответил Патрик. Он стоял в стороне в позе учителя математики, втолковывающего ученикам, в чем разность между двумя величинами.

Он повторился, не услышав ответа на свой вопрос:

– Эти восемьдесят миллионов были в семье?

– Вижу, ты понимаешь, о чем идет речь. Тебе представился шанс воспользоваться этой суммой, не упусти его.

– И что я должен буду сделать?

– Для начала присядь за стол.

Патрик выдержал короткую паузу и последовал совету гостя. Он сел так, что свет от торшера падал на его правую часть лица, а свет, струящийся из окна, освещал его левую половину.

– Вот что ты сделаешь, Патрик: сдашь меня властям, сделав упор на одну важную деталь: когда я намерен вернуться в Локерби.

– Но ты не вернешься.

– Я похож на идиота?

Патрик Херринг сделал очередную паузу, и она затянулась. Он, невольно взяв пример с гостя, стал покручивать стакан на столе и даже не заметил, как часть виски выплеснулась на поверхность. Наконец он нарушил молчание:

– Если я сделаю звонок из дома...

Рахманов перебил его:

– Да, тебе придется несладко. И чтобы уехать из дома, тебе понадобится предлог.

– Об этом я и хотел спросить.

«Он созрел, – индифферентно заметил Андрей, – и он не очень умен. Это то, что мне нужно».

– Твоя жена очень ревнива? Не спрашивай «а что?» – просто ответь.

– Вообще-то... да.

– Моя спутница заинтересовала тебя? Отвечай прямо – ты был бы не прочь затащить ее в постель?

– Прямо так прямо: да.

– Отлично. Не скрывай своей заинтересованности от жены.

– Кажется, я понял тебя. Я все сделаю. – Патрик снизошел до лестного замечания в адрес Рахманова: – Ты придумал для меня отличный предлог смыться из дома.

– Куда именно – у тебя есть идея?

– В отчий дом.

– Он в Карлайле?

– Ты обо мне многое знаешь.

– Достаточно, – ответил Андрей.

Он оставил Патрика одного во флигеле и во дворе дома снова встретился со Стивеном Макгрегором.

– Нашел общий язык с Патриком? – Хозяин покачал седой головой. – Бука. Даже мне редко удается расположить его к себе.

– Но все же удается?

– Время от времени. Но я не собираюсь его ублажать. До сей поры не могу понять: что в нем нашла Лора?..

Они замолчали. Первым нарушил молчание Рахманов – уже когда они перешагнули порог просторного и светлого гаража, в котором хранился и садовый инвентарь тоже, – и слова его заметно взбодрили Макгрегора.

– Завтра я уеду. Ненадолго, думаю. И я наперед знаю, что ты хочешь мне сказать. Мои методы привлекают внимание, но общий результат тебя устроит.

– Ну, не совсем так.

Стивен заиграл желваками. Впервые за много-много лет ему представилась возможность узнать полный, соответствующий действительности список людей, приложивших руку к гибели его старшей дочери. Что касается методов... Их чистота его не касалась. Он ответил на этот вопрос так: «В этом-то мире грязи?..»

Ему не требовались особые доказательства – он всегда подозревал в чудовищном преступлении директора «Сикрет сервис», представляя его главой фашистской СС, этим главным проводником массового террора в Германии и на оккупированных территориях. Сколько директоров сменилось с того трагического дня? Стивен Макгрегор знал точную цифру: сейчас МИ-6 возглавлял шестой по счету – сэр Трой Морган Смит, и находился он на этом высоком посту два с половиной года. И все «Смиты» были на одно лицо. Что касается последнего, в 1988 году он в качестве главы службы собственной безопасности вел параллельное расследование теракта (сведения об этом просочились в прессу), и в его команде числился человек по имени Натан Паттерсон. Он и сейчас в команде Смита...

Устойчивая преступная группировка.

Отчасти ар-Рахман привел доказательства грязных приемов «СС»: в то время, когда человек арабской внешности, похожий на ар-Рахмана, оставил адскую машинку в зале ожидания Паддингтонского вокзала, Рахманов был в нескольких шагах от дома Макгрегора. И не один, а с главным свидетелем теракта. «Вот уж кого надо беречь как зеницу ока», – подумал Макгрегор, посмотрев на окно спальни на втором этаже.

– Могу я спросить о твоих планах?

– Почему бы и нет? – Андрей пожал плечами. – Разве мы не доверяем друг другу? У меня надежные связи в Белфасте. Джон Оргайл – слышал это имя?

Макгрегор пожал плечами: «Кто же не слышал имени этого ирландского террориста?»

– Оргайл по моему заказу подготовил оружие и все необходимое для работы. Мне нужно уточнить кое-какие детали, после чего я вернусь. Дольше, чем на два дня, у Оргайла я не задержусь.

Оружие. Интересно, какое именно оружие выбрал для «работы» ар-Рахман? Возможно, это снайперская винтовка.

Сам Стивен Макгрегор считался хорошим стрелком, неплохо разбирался в огнестрельном оружии, собрал небольшую коллекцию охотничьих ружей. В далеком 1967 году, когда он проходил службу в армии, он стрелял из снайперской винтовки Enfield L42 (вскоре ей на смену придет L96 и станет образцом снайперского оружия). Стивена поразили легкость управления винтовкой, ее исключительно точный бой. Эта винтовка – сама простота: ручное перезаряжание, продольно скользящий затвор, отъемный коробочный магазин, удобная деревянная подушка под щеку на прикладе, довольно легкий спуск.

Он был уверен: ар-Рахман стреляет не хуже инструктора по огневой подготовке, а скорее – лучше. Он положит пулю точно в цель и с трехсот метров – но при двух непременных условиях: время и место. Может быть, ар-Рахман уже сейчас, образно говоря, смотрит в будущее через оптический прицел снайперской винтовки.

– Кстати, – первым нарушил молчание Андрей, – ты еще не знаешь, что Натан Паттерсон – большой поклонник долгосрочных операций. Не ошибусь, если назову одну такую операцию и скажу, что он считает ее образцовой: «Льотей».

– Как ты сказал?

– «Льотей». Эту операцию, направленную на развал коммунистического движения, разработали в недрах МИ-6.

– Честно говоря, хотелось бы знать, как внутри МИ-6 назвали операцию по развалу нашего «локербийского содружества».

– Если судьба вас снова сведет, спроси у Паттерсона об этом. – Дальше Рахманов процитировал своего куратора из ГРУ: – «Льотей» он считает венцом в делах, результат которых ожидается через тридцать-пятьдесят лет.

– Расскажи поподробнее об этой операции, – заинтересованно попросил Макгрегор и превратился во внимательного слушателя.

– Конечно, – охотно откликнулся Андрей, скрывая свою заинтересованность.

Он начал с того, что в военной разведке Великобритании пришли к выводу: прочность режима каждой соцстраны и всего содружества в целом держится на общности идеологий, руководящей роли компартии и их взаимодействии, и если лишить социалистическое общество цельной идеологии и перессорить его членов между собой, то весь монолит содружества даст трещину и вскоре начнет рассыпаться на части...

Лондон

Билл Арчер не находил себе места. Его отец страдал ревматизмом и под вечер не знал, куда девать ноги, охал и стонал, поднимая и опуская их, парил и остужал. Это надо было видеть. Билл (его полное имя Вильям) не мог сострадать отцу по той причине, что по большей части считал его болезнь надуманной, а протяжные и жалобные стоны – частью его же каждодневного представления, сводящего с ума домочадцев (обычно после ужина они переглядывались: «Сейчас начнется»). Вильям уважал Арчера-старшего и никогда не высказывал своих мыслей вслух: «Ну ты же мужик! Ты излечимый больной! Ты что, не можешь перетерпеть свою боль?» Как в известной новелле О. Генри он кроме терпения родственников испытывал на себе компрессы «из мочи молодого поросенка». Он не верил в современную медицину, а та, которой он мог доверять, тихо скончалась до того, как его стали мучить ревматические боли в ногах.