Корабль призраков: Исландские истории о привидениях - Автор Неизвестен

Когда стало подходить время обедни, Оулав стоял у окна бадстовы и умывался. Он бросил взгляд в окошко и видит, что по болоту позади туна ходит мальчик в синих носках с белыми подвязками. А на голове у него изношенная морская шляпа, порванная над глазами. Оулав не хотел упустить своего попутчика и выскочил, чтобы догнать его, но потерял из виду, и вдруг оказался в Сёйрбайре возле кладбища, и только тогда заметил, что он босиком и в одних трусах. Когда понял это, он сконфузился, повернул домой в Бьярг и в тот раз так и не явился на экзамен. Но Оулава никто не видел, потому что, когда он подошёл к кладбищенской ограде, все уже были в церкви.

Пока Оулав жил в Бьярге, он часто видел Моури, например, тот являлся перед тем, как в гости заглядывал кто-нибудь из рода Корта, — и тогда редко обходилось без приключений. Последним, кто жил в Бьярге, был Торд Аусмундссон, отец писателя Маттиаса Тордарсона и его братьев. Оулав жил у него семь лет, в то время ему было за тридцать.

В бадстове возле люка на лестницу стояла кровать, которая обычно пустовала: считалось, что когда Моури в доме, то он ложится в неё. Как-то раз Оулав загонял овец с горных пастбищ и пришёл домой поздно, усталый и запыхавшийся, и повалился на эту кровать. Среди ночи он проснулся в холодном поту оттого, что Моури стиснул руки у него на горле, словно собираясь задушить. Его отшвырнуло из кровати по направлению к люку. Оулав не видел Моури, потому что в бадстове было сумрачно, но зато хорошо его чувствовал. Оулаву было неприятно, что у него чьи-то руки на горле. Их схватка была шумной, хозяева проснулись и зажгли свет. Оулав в тот миг был уже на крышке люка. Хозяин сказал: «Оули, тебе приснился страшный сон» — и улыбнулся. А утром на сеновале, когда они наполняли корзины сеном для скота, хозяин сказал: «Этой ночью на тебя напал Моури. Он частенько объявляется тут и обычно лежит на этой кровати; ему не понравилось, что его выжили из его постели».

На хуторе Кетильсстадир на Кьяларнесе жил бонд по имени Бьяртни Сигурдссон. Его жену звали Ауса Оулавсдоттир, она была из Ирафетльского рода. Поэтому Моури часто объявлялся в Кетильсстадире. У супругов из Кетильсстадира был сын, который ещё в колыбели повредился в уме и до двадцати лет жестоко страдал. Для родителей это было тяжкое горе. Считалось, что в болезни мальчика виноват Моури.

Брат Аусы, Кристинн, жил на островке Энгей, близ Рейкьявика, и Моури пытался всё время попасть с ним на остров, но Кристинн всегда замечал его и не пускал, — и Моури так и не нанёс на островок ни одного визита.

Однажды лодка Кристинна на четыре человека стояла у причала в Рейкьявике, полностью нагруженная, и матросы уже сели в неё и ждали своего начальника. Кристинн подошёл к лодке, тщательно осмотрел всё кругом и говорит: «А где же Моури?» — потому что нигде его не увидел. Потом он влез в лодку и велит матросам вытащить весь груз с кормы. А Моури как раз спрятался под грузом. «На этот раз ты с нами не поедешь, дядюшка!» — говорит Кристинн и прогоняет Моури с лодки, и тот ушёл на причал, посрамлённый.

Преподобный Йоун Бенедиктссон, который в своё время был пастором в Годадалире в Скагафьорде, женился на Гвюдрун Кортсдоттир с Мёдруфетля в Кьоусе. Когда супруги переселялись на север в Годадалир, Моури почему-то не был с ними и не перебрался туда вместе со всеми. Но однажды, когда преподобный Йоун поехал на юг, он столкнулся с Моури на Хольтавёрдюхейди. Тот был без обуви, в одних носках.

— Куда ты, — спросил преподобный Йоун, — и зачем?

— В Годадалир, к пасторше, — отвечает Моури.

— Дальше ты не пойдёшь, — сказал пастор, а Моури ни в какую.

Моури согласился подчиниться лишь с тем условием, что пастор отдаст ему своё пальто и сапоги.

— Сапоги бери, — сказал пастор, — а пальто ты не получишь.

И они договорились, что Моури нельзя будет входить в Скагафьорд до тех пор, пока он не сносит сапоги полностью. С тех пор Моури так и носил эти сапоги, и они долго-долго не снашивались, но в конце концов всё же истёрлись, и один духовидец заметил, что в последний раз от них оставался только кусок левого голенища над щиколоткой. Моури сдержал данное слово и не объявлялся на севере страны, пока у него оставался этот обносок.

Но прошло не так уж много времени, и Моури пришёл в Годадалир и принялся измываться над пасторшей, а ещё он убивал у пастора скотину. Преподобный Йоун Бенедиктссон крепко дружил с поэтом Хьяульмаром из Боулы[67], и бывало, когда преподобному Йоуну становилось невмочь от бесчинств Моури, он обращался к Хьяульмару, чтобы тот нашёл на призрака управу. Хьяульмар охотно соглашался помочь пастору, но ничего не выходило, потому что на Моури мало что действовало. И всё же от слов и дел Хьяульмара он присмирел настолько, что прекратил убивать пасторский скот.

Как известно, Моури следовал за Магнусом Кортссоном буквально по пятам. Однажды Магнус отправился в Рейкьявик и решил остановиться на ночлег на хуторе Скрёйтхоулар на Кьяларнесе. Он добрался туда только поздно вечером, когда все уже легли спать. Магнус постучал в окошко, но хозяева спали так крепко, что разбудить их не удалось. А поскольку он хорошо знал этот хутор, то отправился в хлев, устроился там в пустом стойле и проспал ночь в нём. Когда все встали, он пошёл в дом; там его хорошо приняли и угостили кофе в бадстове.

Перед кроватью супругов стояла колыбель, а в ней ребёнок, но он лежал совсем тихо. После кофе мать пошла проведать ребёнка — он был мёртв. В последний раз мать слышала его плач поздно вечером накануне, но ничего странного не заметила; только на шейке у ребёнка были синие пятна, словно от пальцев.

Вскоре Магнус отправился в хлев вместе с хозяином, который собрался задать корм коровам, но когда они пришли туда, то обнаружили одну корову мёртвой в своём стойле. У неё были очень длинные рога, и она лежала, загнув голову под себя, так что один рог пронзил ей сердце. Это показалось всем невероятным.

Моури нередко убивал скотину, но чтобы от его рук погибло человеческое существо — такого никогда не слыхали, кроме того единственного раза. Это попытались скрыть от Магнуса, который и так был огорчён из-за проделок Моури на том хуторе, куда зашёл.

Через три года, в 1951 году, Оулав Хатльдоурссон жил на улице Фрамнесвег (улица Переднего Мыса), в доме по соседству с Эйди (Перешейком) на Сельтьярнарнесе. Однажды вечером, когда он уже лёг спать, он увидел у изголовья кровати своего старого знакомого, Ирафетльского Моури. Он ничего не делал, просто спокойно стоял. Он совсем истёрся, стал не выше спинки кровати, и такой тщедушный, почти бестелесный, ведь он добросовестно преследовал род Корта вплоть до девятого колена, как ему было велено вначале. Он просто стоял у кровати — с волосами белоснежными, как конский хвост, и его чёрные глазницы едва посверкивали. Вскоре он развалился на части и исчез.

А в середине дня к Оулаву пришёл его добрый знакомый — из рода Корта. Потом и сам этот человек, и другие его родичи приходили к Оулаву, но Моури он больше так и не видел, поэтому считается, что век Моури истёк.

«Бедолаги, которых он преследовал, — они ведь ничего не могли с этим поделать», — сказал Оулав в последний раз.

Этими словами история Ирафетльского Моури закончилась.

Лалли из Хусавика

(Jón Árnason, 1956–1961, I)

Историю, записанную здесь, рассказывают те, кто считает, что этот драуг был впервые поднят из могилы на кладбище в округе Хёвди во времена хусавикского пастора Кетиля Йоунссона, то есть где-то в середине XVIII века. Кетиль был женат на дочери утонувшего пастора Магнуса и Оддни, которая потом вышла за пробста Торлейва Скафтасона.

Говорят, жену у Кетиля хотел отбить другой; он-то будто бы и наслал этого призрака на пастора или на пасторшу. Те, кто утверждал, что видел Лалли, рассказывали, будто он ходил в сутане и в парике под треуголкой, поэтому его принимали за священника или за какую-нибудь другую важную персону. Но преподобный Кетиль умел оборонить и себя, и жену, поэтому призрак не мог им навредить. Однако считается, что юная дочь Кетиля утонула как раз по вине этого Лалли; теперь место, где она погибла, называется в память о ней — пруд Ингунн.