Человек-огонь - Павел Кочегин

При подходе полка имени Степана Разина к Троицку Пуд Титыч Тестов поставил в коробок чугунный сундучок с золотом и погнал на восток. Его тройка обгоняла шикарные, покрытые дорогими коврами кареты купцов и промышленников, брички казачьей верхушки с награбленным добром, пешеходов, идущих куда глаза глядят от большевистской «расправы».

Но как ни резво бежали кони Пуда Титыча, лихая пара Луки Платоновича Гирина обогнала его.

— Как наяривает, шельмец! — позавидовал Пуд Титыч, с грустью глядя вслед удаляющейся карете.

Только в селе Шмаково Пуд Титыч нагнал Луку Платоновича. Вместе остановились на ночлег. Проснулся салотоп раньше обычного, хотел было подтрунить над Лукой Платоновичем: «Эх, засоня!», а того и след простыл! Нет ни Гирина, ни его кареты, нет и сундучка с золотом.

Со слезами и проклятиями, не помня себя от ярости, катался Тестов по полу горницы, издавая страшный крик. Перепуганные хозяева еле привели его в чувство.

Опомнившись и оставшись в комнате один, троицкий салотоп ощупал пазуху: последнее его достояние — кожаный мешок — был при нем.

В прокуренном, грязном ресторане Кургана Пуд Титыч сел за стол с знакомым офицером. Откуда-то издалека доносятся одиночные пушечные выстрелы.

Пуд Титыч неспокойно ерзает на стуле, втянув массивную голову в плечи, поглядывает по сторонам испуганными глазами.

Протирая пенсне, офицеришко пьяным голосом говорит:

— Не волнуйся! Под Курганом томинская банда сломит шею, а там подкрепление придет и погоним опять эту мразь до Москвы.

Тестов не успел открыть рта для ответа, как в переполненном зале на мгновение установилась напряженная тишина, а потом все разом вскочили с мест и кинулись к выходу.

В дверях образовалась пробка. Люди колотили друг друга по головам, неистово кричали, ругались и выли.

— Что, что случилось? — спросил Тестов опешившего офицера.

Офицер, отругнувшись, кинулся в свалку.

Пуд Титыч не помнит, как выбрался на улицу. Беспорядочная стрельба и панические крики: «Томинцы в городе! Окружены! Красные!», нагнали на заводчика такого страха, что он, не чуя под собой ног, побежал вместе со всеми к гужевому мосту. Людской водоворот занес его на середину, прижал к перилам.

— Господа, что же вы это?! — кричит Тестов, чувствуя, как трещат его ребра.

В ответ услышал брань соседа. Перила не выдержали, рухнули, и люди посыпались в воду.

Пуд Титыч схватился за грудь — кошель на месте. В сознании тонущего мелькнул сундучок с золотом…

Начштаба ввел в бой резервы, подошедшие по вызову Томина. Оборона колчаковцев между вокзалом и мостом прорвана. Напряженность боя ежеминутно нарастает. Белые офицерские части упорно защищаются, превратив каждое строение в крепость.

Отступая под прикрытие вокзальных стен, колчаковцы облили керосином и подожгли наглухо запертую, с решетками на окнах теплушку в тупике товарного двора. Сухие доски мигом охватил огонь, пламя взметнулось вверх, отбрасывая темень высоко в небо.

На какое-то мгновение, как обычно бывает на пожарах, все кругом замерло. И внезапно из огня донеслись истошные крики, взывающие о помощи, стоны, ругань, удары в стену. Но вот в эти крики вторглась песня сильных голосов:

Вы жертвою пали…

Кавалеристы бросились спасать узников, но было поздно. Пламя быстро охватило крашеную обшивку. Задохнулась в дыме и огне песня.

…До полночи продолжались ожесточенные бои за железнодорожный мост. Белые переходили в отчаянные контратаки, но каждый раз с большими потерями откатывались.

Где-то за Тоболом ухнула пушка. В ответ раздался ружейный залп. Все смолкло. Через несколько минут Томину доложили: железнодорожный мост занят надежно.

Томин посмотрел на часы, вырвал из блокнота лист и написал:

«Начдиву 30.

Частями вверенного мне отряда в 24 часа 13 августа с боем взят город Курган. Переправы через реку Тобол противник не успел разрушить. Захвачены пленные и трофеи, количество которых выясняется.

И стремительная, как и он сам, подпись: «Н. Томин».

17 августа 1919 года. Вечер.

На огромном пространстве Зауралья противник выброшен за реку Тобол, на которой он рассчитывал остановить натиск красных полков. Над степями, перелесками, озерами и реками установилась тишина.

В штабе Пятой Армии раздается требовательный звонок. Командующему Михаилу Николаевичу Тухачевскому сообщают, что его просит к аппарату товарищ Меженинов, командующий Третьей Армией.

Между командармами происходит разговор.

Командарм 3: Могу ли теперь же отдать приказ о выходе отряда Томина из Кургана?

Командарм 5: Поздравляю со взятием Кургана. Левофланговая бригада 5-й дивизии тремя полками стоит в городе и районе Кургана, где находится и ваш отряд. Таким образом, связь полная.

Командарм 3: Отряд Томина после занятия Кургана получил распоряжение присоединиться к 30-й стрелковой дивизии.

Михаил Николаевич повесил трубку, призадумался. Окинул взглядом карту театра военных действий на Восточном фронте и про себя произнес:

— Блестяще! Блестяще исполнена операция казаком Томиным.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В ШАДРИНСКЕ

Вскоре после освобождения Кургана томинский кавалерийский отряд расформировали. Вернувшись в родную бригаду, Николай Дмитриевич еще долгое время выражал недовольство: в то время, как на Южном фронте успешно действовали конные соединения, на Восточном фронте не было сколько-нибудь внушительной кавалерийской силы. Между тем в Сибири необозримые просторы, несчитанные косяки коней, невешанные закрома овса. Сибиряки — прирожденные конники. Отведавшие колчаковщины, они ничего теперь не жалели для Красной Армии. Еще в дни рейда в отряд Томина вливались одиночно и группами крестьянские парни. Они приходили со своим снаряжением. Вот где можно небольшой кавотряд развернуть в крупное соединение, а затем и в армию. И насколько ускорился бы разгром белых на востоке

…В сентябре 1919 года в районе Мокроусово бригада попала в отчаянное положение и была вынуждена отойти. Только исключительный героизм и самообладание комбрига Томина спасли положение.

Не разобравшись, командующий фронтом объявил Томину выговор. Это вызвало вспышку гнева комбрига, и Николай Дмитриевич написал рапорт, в котором потребовал освободить его от занимаемой должности.

Томина вызвали в штаб дивизии.

Начальник дивизии Евгений Николаевич Сергеев приветливо улыбнувшись, встретил комбрига крепким рукопожатием.

— Вас, Николай Дмитриевич, в первую очередь интересует судьба рапорта? Вот и начнем с него, — и, предложив Томину кресло, заговорил: — Выговор — недоразумение, результат неосведомленности фронта о действиях бригады. Командующий отменил приказ.

Незаметно Сергеев перевел беседу на кавалерию. Томин сразу же преобразился, с азартом начал доказывать настоятельную необходимость в кавалерии на фронте, излагать свои планы.

Прервав беседу на полуслове, Сергеев передал Николаю Дмитриевичу бумагу.

Томин прочитал:

«Приказом по войскам 3-й Армии командир 2-й бригады 30-й стрелковой дивизии товарищ Томин назначается начальником 10-й кавалерийской дивизии. Уход товарища Томина с поста командира второй бригады — тяжелая утрата для 30-й дивизии, которая сформировалась и окрепла, благодаря неустанному труду и огромной энергии немногих лиц, среди которых товарищ Томин занимал одно из первых мест.

Решительность, умение управлять частями и исключительная доблесть, которые красной нитью проходят через всю службу тов. Томина, дают основание предположить, что и в новой должности товарищ Томин принесет огромную пользу революции.

От лица всей дивизии приносим товарищу Томину искреннюю благодарность за боевую и организаторскую работу в 30-й стрелковой дивизии, поздравляем с повышением по службе и желаем успешной работы в новой должности».

— Жаль мне вас отпускать, да ничего не попишешь, — проговорил Сергеев.

…Через несколько дней, распрощавшись с друзьями, Томин приехал в Шадринск, где формировался штаб. Костяком будущей кавалерийской дивизии стали полки Красных гусар и Путиловский стальной.

В Шадринск Анна Ивановна ехала с надеждой на то, что они будут с мужем наконец-то вместе. Но жизнь сложилась иначе. Дома Николай Дмитриевич появлялся, как ясный месяц. Инспекторские поездки по полкам и бригадам, разбросанным на сотни верст, работа в штабе и военно-трудовом бюро, председателем которого он был, призывные комиссии, воскресники и субботники, выступления на собраниях и митингах — все это требовало уйму времени.