Хранитель волков - Марк Лахлан

— Ябмеакка, волк наш! Мы разгадали твои намерения, и ты не преуспеешь.

Раздалось согласное бормотание, но оно исходило не от людей, собравшихся в доме. С богом, как поняла Гулльвейг, явились какие-то другие сущности. Его присутствие нагоняло на ведьму ужас, но она решила, что у нее все-таки есть шанс. Если бог не сознает, что он бог, значит, он, скорее всего, и не обладает своей истинной силой. Следовательно, ее магия может его победить или хотя бы дать достойный отпор.

Она направила свою мысль на голубоглазого человека, придав ей вид отрыжки, ядовитого облака, воняющего гнилью и плесенью, полного червей и разных подземных тварей, которые рванулись вперед, намереваясь поглотить его. Но на самом деле это не было заклинанием, Гулльвейг всего лишь раскрыла сознание, позволив промелькнуть тем местам, где она бывала, и тому, что видела там, — достаточно, чтобы сознание любого, кто не бывал в тех краях, спеклось навсегда.

И ведьма получила ответ: какое-то ритмичное биение, туманящее разум, от которого ей нестерпимо захотелось спать. Она услышала странное грубое пение, ощутила порыв холодного ветра, увидела заснеженные поля, животных, тощих, словно начертанные руны, которые скитаются по снежным равнинам, и ей захотелось шагнуть туда.

Но Гулльвейг была не знахаркой со снадобьями и заговорами, не деревенской гадалкой или предсказательницей. Она была королевой ведьм со Стены Троллей, повелительницей визгливых рун, существом, рожденным для магии и вскормленным магией. Она не шагнула на снег, вместо этого она до предела напрягла разум, и внутри ее сознания проявилась руна — руна, похожая на наконечник копья, стальной кончик которого сверкнул словно молния, проносясь по ясному синему небу.

Бубен перешел на бешеный ритм, послышались взволнованные голоса. Гулльвейг ощутила во рту вкус золы и кислого молока, почувствовала запах погребальных костров, а когда снова посмотрела на голубоглазого человека, оказалось, что он исчез. Неужели она убила его? Едва ли; однако рядом с ним были другие, и они, как чувствовала Гулльвейг, пострадали от ее удара.

Один показался ей ослабленным, лишенным обычной силы. Значит, он просто не смог ей ответить. Но что он сделал? Женщина с изуродованным лицом, которая сидела рядом с ней в пещере, где ведьма была пригвождена к скале, погладила ее по руке, и в тот же миг Гулльвейг узнала ответ. У бога пока нет силы, чтобы в открытую напасть на ведьм, поэтому он делает то, что может: убивает девочек, которые должны унаследовать руны. Если они погибнут, некому будет сохранять традиции ведьм. Гулльвейг в итоге останется одна, без всякой защиты. Пока его сила растет, ее уменьшается.

Она понимала, что пора ускорить развитие событий. Мальчик-волк уже готов. Теперь ей предстоит встретиться с его священной жертвой, с наследником конунга.

В чем суть магии? Диза хотела свести волкодлака с наследником конунга, поэтому призвала ведьму. Ведьма решила, что самое время начать ритуал, чтобы сотворить оборотня, слить в одно целое волкодлака и сына конунга. Было ли это совпадением? Что стало причиной их слияния — ритуал Дизы или же действие куда более сильной магии королевы ведьм, которая творилась в недрах ее разума, даже не поднимаясь на поверхность сознания? Или же то проявила себя самая могучая магия из всех, сотворенная самим роком?

Как бы там ни было, желание Гулльвейг теперь полностью совпадало с желанием Дизы, что выразилось в заклинании. Гулльвейг через Дизу протянула руку и коснулась Вали.

Вали заставил себя поднять отяжелевшие веки, чтобы взглянуть на Дизу, которая снова забилась в судорогах. Она кашляла и тряслась, вздрагивала и рычала. Затем она опустилась на пол рядом с Вали и села перед ним на корточки. Подалась к нему и обхватила его лицо ладонями. Вали поглядел в ее глаза и испугался. Он понял, что на него смотрит вовсе не Диза, а нечто совершенно незнакомое, от чего веет одним лишь холодом. Вали чувствовал, как от рук Дизы замерзает лицо.

Ведьма, подвешенная к скале, пыталась творить заклинание, однако сознание Дизы, слишком сосредоточенное на повседневной реальности, не могло вместить ее магию. Надо отправить целительницу куда-нибудь подальше, чтобы ее приземленный разум на время покинул ее и Гулльвейг могла бы действовать свободно.

Вали заглянул Дизе в глаза. Почувствовал какой-то запах. Что-то горит. Диза, как он понял, сунула в огонь край своей юбки, украдкой, чтобы никто не заметил раньше времени.

Ткань занялась, комната наполнилась светом, движением и шумом. Джодис оттащила Дизу от очага, остальные кинулись к ней, принялись хлопать по юбке, пытаясь прибить пламя, однако Диза одной рукой отгоняла их, а другой тянулась к Вали и шипела что-то себе под нос. Двое мужчин опрокинули знахарку на пол, кто-то еще плеснул воды, но Диза по-прежнему смотрела Вали в глаза.

Вали чувствовал, как по сознанию растекается холод, сырой и темный, от которого становится нестерпимо страшно. Он упал на спину. В него вошло что-то, ощущение было такое, будто в горле застряла жаба, липкая извивающаяся тварь, которую никак не выплюнуть обратно. Единственный способ избавиться от омерзительного ощущения — встать и пойти. Он ужасно устал, однако сонливость как рукой сняло. Вали поднялся.

Сострадание к Дизе воплотилось в некое ощущение на кончике языка, он сознавал его, однако отстраненно, на фоне терзающей его тошноты. Вали знал, что ему необходимо сдвинуться с места. Его охватила тоска сродни той, что охватывает, когда приходится сидеть дома в буран — смертельно хочется выйти, однако понимаешь, что это невозможно, — но только усиленная во много раз.

Он прошел вглубь комнаты, где Браги повесил свой меч рядом с вещмешком. Юноша взял и то и другое и вышел. Никто не пошел за ним, все хлопотали вокруг Дизы или следили за тем, чтобы вокруг нее хлопотали остальные.

Наступили длинные сумерки летнего дня. Бледное небо приобрело серебристый оттенок, сбоку от громадной луны горела одинокая яркая звездочка. Вали заметил, что луна уже не совсем полная. У него осталось меньше месяца на то, чтобы спасти Адислу.

Крупная ворона перелетала с дерева на дерево, и Вали как будто копировал ее движения. Уставший до предела, он видел словно со стороны, как он бредет вперед, и мысленно отметил, что движется вдоль фьорда на восток. Лишь движение успокоило тошноту. А в следующий миг Вали словно вовсе забыл, что куда-то идет.

Его действия казались автоматическими, неосознанными, бесцельными; он вышел из селения на дорогу, лишь смутно понимая, что происходит вокруг. Он полностью погрузился в мысли об Адисле, о Дизе, вспоминал те ледяные глаза, которые смотрели из ее тела, и совершенно не замечал, где находится, пока не проснулся.