Вернувшийся из навсегда - Юрий Иванович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Такого быстрого заживления не бывает по умолчанию, – размышлял сам себе доктор и пациент. – Видимо, я просмотрел само начало восстановления, и не иначе, что мне ввели сильнодействующее лекарство вчера, а то и позавчера. Естественно, что со мной консультироваться никто не стал, а моего разрешения спрашивать – тем более. Но тогда получается, что побочный удар получили все иные органы? Жаль, что не успеваю проверить…»
Отведённые ему на раскачку четверть часа истекли, и под топот примчавшегося с обедом раздатчика заключенный, покряхтывая, отправился облегчиться. Уже в который раз со злодейским предвкушением радуясь предоставленным ему удобствам, посидел на массивном, из толстенного пластика унитазе, затем помыл руки и освежил лицо да и присел к столу. Благо что от загородки с бумажной занавеской было до всей остальной мебели рукой подать, как говорится.
Теперь ко всей подаваемой пище присматривался не в пример тщательнее и не в пример с равнодушным видом. Он сумел заметить сам момент нереального появления чего-то потустороннего. На этот раз каштаны появились непосредственно в пузатой соуснице. Там среди прожаренных томатов плавали кусочки мяса, проще называемые гуляшом, но как раз это блюдо и поразило своим резко увеличившимся объёмом. Было чуть больше половины, а стало три четверти. Ещё и несколько пузырей воздуха всплыло на поверхность, словно кусочки мяса стухли и забродили.
Не успел землянин дотянуться к соуснице ложкой, как два каштана медленно всплыли на поверхность, и последние сомнения рассеялись.
«Всё понятно! Эти гостинцы мне кто-то подбрасывает извне моей тюрьмы! Понятия не имею, как такое можно сделать, не являясь при этом самому человеку. Или он является, но в невидимом состоянии? Чушь… Стоящие здесь аннуляторы не позволили бы лазутчику вырваться обратно. Тогда почему именно каштаны? Почему не оружие мне передают или что иное, более для меня полезное? И объяснений – никаких… Только само слово «Съешь!» Судя по всему, инструкция по использованию этих диковинных плодов… В мире Долроджи таких точно нет. На Земле? Пару раз ел, как у нас говорили «французские», но те явно не того вкуса… И раз вреда они мне не принесли – надо их есть. Причём как можно скорей…»
Вращение ложкой в соусе помогло определить, что второй раз гостинцев оказалось четыре. И первый из них немедленно отправился в рот, где его принялись терзать челюсти с остатками пошатывающихся зубов.
Ну и, как всегда, не вовремя нарисовалась личность, мешающая вкушать пищу в гордом одиночестве. А в свете последней тайны, то и могущая заметить в питании узника посторонние гостинцы. Благо ещё, что они идеально на этот раз замаскированы в соусе и при рассеянном внимании могут сойти за кусочки гуляша.
Только Светозарову слишком хорошо было известно: усевшаяся напротив глава особого департамента никогда не бывает рассеянной или невнимательной. Разве что её чем-то ошарашить или отвлечь. Вот только чем? Хорошо, что успел в рот закинуть и второй каштан да проворчать с полным ртом:
– Тоже объедать пришла?
– Ты помалкивай да ешь! – чуть ли не прикрикнула на него Аскеза. – Мало того что это некультурно разговаривать с дамой и брызгать на скатерть соусом словно свинья, так ещё и подавиться до смерти можешь. Так что помалкивай и просто кивай в знак согласия.
Демонстративно жуя, узник глянул в ответ слишком выразительно расширенными глазами, и та поняла:
– Ну а если не согласен, просто сиди да жуй. Да помалкивай в тряпочку. Хм! Кстати, тоже твоё идиоматическое нововведение в словарный оборот, которое меня особенно бесит. Почему, спрашивается, «в тряпочку»? Почему не в портянку или не в жилетку? Молчи, молчи! Вопрос чисто риторический, и твои запутанные объяснения меня всё равно не устроят. Да и проведать я тебя решила совсем по другой причине…
Пётр Васильевич как раз проглотил пережёванную гущу каштана, поэтому позволил себе удивиться:
– О! Меня уже проведывают? Неужели тюремный комплекс перепрофилировали в госпитальный? Как мило!
– Судя по тому, как интенсивно тебя пытаются лечить, и в самом деле перепрофилировали. Вот только интенсивность излечения совсем врачей не радует. Сделанные сегодняшним утром анализы крови показывают, что большинство твоих болячек не спешат покидать бренное тело.
– Ну так им во мне очень хорошо и вольготно! – скривился землянин в оскале. – Особенно после того, как над моей тушкой поработали пыточных дел мастера.
– Зря меня обвиняешь! – неожиданно занервничала Мураши. – Меня здесь не было, когда тебя начали пытать, я сама узнала о твоём аресте только три недели назад. Пыток я бы не допустила, хотя бы по той причине, что уверена, ты в любом случае не расколешься.
Пётр верил, что она говорила правду. Бывшей любовнице никак не могли доверить разработку заключённого, хотя как раз в этом высшее начальство и просчиталось. При особом на то желании ядовитая кобра в женском обличье хорошо знала, на какие больные места надавить. Уж она бы доставила мучения Светозарову гораздо большие, чем бездушные, но туповатые садисты.
– Анализы неважные, – вновь вернув холодность на лицо, продолжила рассуждать Аскеза. – Да и ты после двух часов сна – немедленно подняться на ноги не можешь. Жалуешься на ноющие кости… Стареешь! Вот я и подумала… Наверное, мы тебя слишком заездили. В твоём возрасте ежедневный секс – это чересчур. Имеются опасения к инсульту, а то и похуже чего. Так что…
Она сделала паузу, словно давая узнику самому подсказать правильное решение. А тот, подцепив ложкой каштан с соусом и приготовившись его слопать, подключился в охотку к разговору:
– Как раз я придерживаюсь иного мнения на этот счёт. Считаю секс наилучшим лекарством. А потому согласен на удвоенную дозу. Тем более что мне предлагали, как я помню, иных женщин, на любой выбор. И я даже не стану возражать, если ты лично попробуешь приходить ко мне ранним утром.
Цель была достигнута: дама возмутилась до крайности. А потому вряд ли присматривалась к тому, что узник отправил с очередной ложкой в рот. Правда, и опасения появились при виде резкой подачи сидящего напротив тела вперёд:
«Эта кобра и наброситься может… И попросту выбить у меня каштан вместе с оставшимися зубами…»
До рукоприкладства не дошло. Зато умела бы Аскеза прожаривать взглядом или разрывать словами, вскоре от заключённого остались бы куски мяса, весьма схожие с подгорелым гуляшом.
– Ничтожество! – шипела она. – Похотливый и мерзкий кобелина! Как ты смеешь, мразь, заикаться о подобном?! Как у тебя язык поворачивается говорить такие гадости?! Видимо, в тебе давно не осталось ничего святого!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});