Спасибо за покупку - Лев Соломонович Новогрудский

— Нет, никто…

Юлька опустила голову, слезы быстро-быстро закапали на платьице куклы, которую она держала в руках. Платье намокало, и Клава отобрала у нее куклу.

— Испортишь, — сварливо сказала Клава. Хотя что уж там было портить: кукла старая, платьице замызганное, в пятнах.

Юлька заплакала громче, и плакала как-то очень беспомощно, именно так, как маленькая девочка, у которой отобрали куклу, — очень похоже. Иначе зачем бы Клаве возвращать Юльке игрушку:

— Держи, не плачь… Не реви, ну…

Юлька покивала Клаве и, как ни странно, действительно затихла. Слезы, правда, продолжали капать, но теперь она держала куклу дальше от себя и платьице не намокало.

После довольно долгого молчания заговорила Клава:

— Хорошая ты, Юль, девка! С образованием, культурная… И такая, знаешь… — Она попыталась найти подходящее слово, но не смогла. — Разглядываю я тебя в магазине, а сама думаю: «Вот бы мои балды такими же бы выросли, вот-то хорошо было!.. Чтоб самостоятельные, чтоб не боялись никого… Как ты!»

За все время пребывания в магазине Юлька не слышала от Клавы и десятой доли слов, которые были тою сейчас произнесены. Поразительно! Оказывается, и сердце у человека есть, и любовь в этом сердце — горячая и чистая, и мечты… А она, Юлька, сторонилась Клавы, не подпускала к себе и сама старалась не подходить близко. Грызет та молча свою корочку в обеденный перерыв, ну и пусть грызет, а Юльке до нее нет никакого дела! Это же моральная тупость какая-то, бессердечие, свинское равнодушие — не замечать рядом с собой живого и, наверное же, хорошего человека! В миленькую историю едва не впутал ее, Юльку, Саша-гусар. Разве можно было подозревать Клаву?! Даже думать об этом неприятно и больно! Да-да, думать об этом сейчас просто стыдно!

И Юльке захотелось — захотелось ужасно! — чтобы Клава поверила, что не она, не Юлька, произвела махинацию с весами. Ах, как ей нужно, чтобы еще хоть один человек, хоть одна душа, кроме Саши, не сомневалась в ее полной невиновности, непричастности к тому темному делу. И особенно здорово, просто замечательно будет, если этим человеком окажется Клава, которую Юлька так долго игнорировала, безвинно обижала, закрывшись от нее на семь замков недоверия.

— Клава, это не я к весам прилепила жир, — пересохшими от волнения губами прошептала Юлька. — Веришь мне, Клава?

— Знамо, не ты. — Клава неприятно, с хрипотцой хохотнула. — Уж и кому бы об том понимать.

— Но кто?! — Юлька резко, всем телом придвинулась к Клаве, судорожно и сильно схватила за руку. — И за что? Клава, за что?!

Клава высвободила руку.

— Отцепись. Вон как ногти вдавила.

— Кто? Скажи! Прошу тебя, скажи!

— Кто да кто, за что да за что… Разница тебе какая?

— Как же ты не понимаешь!

Из-за закрытой двери кухни послышался громкий визг и затем плач младшей девочки. Клава поспешила туда. Отсутствовала она несколько минут — водворяла порядок. До Юльки доносился ее визгливо-хриплый голос, но слов разобрать она не могла, да и не старалась. Девочка, наконец, затихла, и Клава вернулась в комнату. Минуты эти показались Юльке бесконечно длинными.

Сев снова на тахту, Клава поводила рукой по покрывалу, искоса взглянула на Юльку.

— Хорошая ты, говорю, девка, подлинная… Чего тебе в нашей конторе делать? Ты благородная, чистенькая… В министерство бы шла, в комитет какой, где люди со всякого боку проверенные, ни пылинки в себе не несут. А у нас тут так склизко, что и замараться недолго хучь кому…

Клава умолкла. Юлька не прерывала ее молчания, ждала.

— Эхи-хе, — тоненько пропела Клава. — Хи-хе…

Юлька ждала.

— Такие вот дела, — сказала Клава. — Вот, значит, оно как…

Юлька продолжала ждать.

— В общем… — Клава вдруг резко над диваном махнула рукой, и Зиночкины куклы полетели на пол. — К весам твоим жир я подлепила. Скумекала?

Под дробный этот кукольный стук Юлька стремительно вскочила. Но ощущение-то как раз было обратное: казалось, она падает куда-то вниз вместе с комнатой, Клавой, вместе с куклами, застывшими на полу в неестественных, мертвых позах.

Клава потянула ее за руку, и Юлька почти упала на тахту.

Ей хотелось что-то сказать, спросить, но рот спаял холод, язык словно прирос, приморозился к нёбу. Она заледенела, чувствовала себя глыбой льда, которая уже никогда не растает.

Клава в это время говорила каким-то кипящим шепотом, и был это скорее не шепот, а крик:

— Калерия приказала, она!.. Бельмо ты ей в глазу, чирий ты ей, прыщ. Лютует Калерия на тебя, ох, лютует!.. Под зад, шипит, ученицу надо, пускай себе знает, что почем да чего отчего, пускай себе покружится в вальсе жизни… Я б разве смогла такое?.. А от Калерии куда подашься?.. Лепи, говорит, Клавка, и чтоб ни звука, не то стребую с тебя деньги разом… Деньги она мне прошлым годиком доверила, взаем дала. Две сотни целых… Марусеньке санаторий врачи прописали, возила. И Зинку с собой брала… Муж — тот в бегах, алиментов не плотит, розыском его всесоюзным ищут аж два года как. Замаскировался, золотушный!

— Мне-то как быть, мне? — с трудом ворочая языком, выговорила Юлька. — Позор какой… Стыдно же, Клава… Я не смогу так… с этим…

— А тебе чего? Чего тебе? — опять едва слышно закричала Клава. — Ты же ж маленькая! Чего тебе сделать могут? А ничего! С магазина выставят, ну и плевать. Сдался тебе он, магазин этот. Ты получше найдешь работу, вон умная какая!.. Чего молчишь?

Но Юлька не знала, о чем еще можно было говорить с Клавой, да и не могла она ни о чем говорить. Встав с тахты, Юлька направилась к двери, думая и боясь лишь одного: замо́к незнакомый и, если она не сможет его открыть, придется позвать Клаву, а это непереносимо.

Только Клава в комнате не осталась. Она быстро пошла вслед за Юлькой, обогнала ее и, прижавшись спиной к двери, преградила дорогу.

— Стучать пошла, да? Доносить? — Клава сорвалась на хрип. В глазах дрожала злоба. — Не выйдет! Мы ученые. Нету у тебя свидетелей, одни мы тут были. Ни словечка из меня не вырвут, ни крошечки!.. Не говорила я тебе ничего и ничего про твои весы не знаю! Сама обвешивала, сама и отвечай!.. Или, может, прикажешь ребенков бросить да за тебя идти тачку катать?.. Да я за них…

Клава рывком распахнула дверь, грубо толкнула Юльку.

— Вали отсюдова, чистенькая!

Юлька не помнила, как очутилась на улице.

Глава четырнадцатая

Всю ночь Юлька пролежала на диване не раздеваясь, даже не сбросив с ног туфель. Она старалась