Белый Всадник - Яна Завацкая

Я до сих пор еще вообще не читала Набокова. -- А вот, мне нравится, например, - возразила Лада и прочла:

Пусть мы грустим и радуемся розно,

Твое лицо средь всех прекрасных лиц

Могу узнать по этой пыли звездной,

Оставшейся на кончиках ресниц. -- Ты лучше про Лилит вспомни, - проворчала Полтава, - Господи, как этот дождь надоел!

Я вытащила каррос, стала затягивать ремешок. Вчера он болтался и ужасно мне мешал. Особенно когда мы вообще устали. Сколько же можно стоять: ну, пять часов, ну, семь... Слава Богу, сегодня их что-то не видно. Пока. Может, у Дана информация неверная... Вообще-то разведчики обычно не ошибаются. -- Вообще, - говорила между тем Полтава, - все эти возвышенные представления о любви обычно приводят в реальной жизни к обыкновенной подлости и мерзости, вот и все. Надо проще на все смотреть... -- Разве в любви может быть подлость и мерзость? - спросила я. -- Подрастешь - узнаешь, - сказала Полтава. Остальные промолчали. Я отвернулась.

Роща уже еле виднелась в дальней тьме, и мне казалось - ничего в этом мире уже нет светлого, чистого, не залитого дождем, не заляпанного грязью... Обида медленно захватывала мое сердце тягучей сетью. Вот так всегда...

Даже и говорить не стоит. Подрастешь... Вот и мама так всегда. Особенно меня убивала эта ее фраза: взрослость доказывается не словами, а делами. Как будто человек может стать взрослым сам по себе, если его не уважают, как взрослого. Ну, конечно, я маленькая. Мне еще и восемнадцати нет. Так что, меня и за человека не нужно считать, и объяснить ничего нельзя? Подрастешь... И особенно обидно, что своя же подруга, любимая, за которую и жизнь не задумаешься отдать, которая рядом, в той же цепи стоит. Подумаешь, она старше на несколько лет.

В довершение всего команда хлестнула по нервам "В цепь!" - и потом уже, на ходу, поднимая каррос, я услышала пальбу. Теппелов было много. В ровном ярком свете карроса они были как на ладони - стреляли из травы, из кустарников, заслонили темной массой березовые стволы. Кстати, никогда не могла я понять почему так, почему мы видим их так хорошо, ведь они стоят за гранью слепящего света... Законы физики тут не действуют, что ли?

Цепь наша была редкой, растянулась через все огромное поле, а там, дальше снова дозорные, на случай если теппелы пойдут в обход. Весь проход к Замку и к Черте перекрыт нами. Отсюда, с вершины холма, были видна хорошо вся цепь, все сверкающие серебром, отбрасывающие потоки света, и тьма вокруг, агрессивная тьма. И во всю силу лился свет, покрывая все пространство от левого моего соседа до правого - я даже не могла различить, кто стоит рядом со мной. Я стояла словно одна, лишь единый поток огня впереди указывал, что это не так. Если что-то случится - кто сможет меня прикрыть? Разорвать цепь нельзя. Разве что усилием увеличить огонь карроса - но такого усилия хватит ненадолго, а стоять нам всю ночь. Дан смог бы так, он ведь очень сильный. А я... я - маленькая. Может, мне здесь вообще не место. Конечно, в сущности, что я из себя представляю? Я не знаю жизни. Поэтому у меня и не может быть настоящей стойкости. Полтава права... В следующий миг я услышала противный резкий свист, но лишь через секунду сообразила, что он означает. И увидела, как свет ослабел. Не то, чтобы стало страшно, но слабость в ногах и мерзкие мурашки... Я стояла без всякой защиты мишень, и конечно, теппелы тоже увидели это, и конечно, стреляют сюда, в слабое звено, в меня...

Я не успела еще ничего сообразить. Световая завеса впереди качнулась и восстановилась. Меня закрыли слева - закрыли, поняла я, ценой страшного напряжения сил. Ноги мои все еще подкашивались. Но пережитый ужас смел начисто и обиду мою, и сомнения в себе - теперь я понимала все это. Всего доли секунды - и все понимаешь. Как глупо... Как я могла обидеться, как я могла думать так? Я подняла каррос. -- Все в порядке! - крикнула я невидимому соседу, - Спасибо!

Он и сам должен был видеть, что все в порядке. Свет из моего карроса закрыл щитом и мой участок, и пространство между нами. И повернув голову, я увидела того, кто меня поддержал - это была Полтава. -- Моя вина! - крикнула она в ответ, - Прости!

Твоя ли вина, Полтава? Моя, только моя. Как быстро приходится понимать это здесь...

Мы ехали домой, шагом, почти без сил, мешком болтаясь в седле. -- Я думала, ты не выдержишь до конца, - сказала я. Полтава вяло улыбнулась. -- Ничего, все нормально

Даже язык у нее ворочался с трудом. -- Завтра, говорят, прорыва не будет. Мы их утомили все-таки. -- Как тебя зовут на самом деле? - спросила я. -- Лариса, - она подала мне руку. - Я дура, не обращай внимания, если я еще что-нибудь ляпну. Ты из-за меня ведь так... -- Нет, - я покачала головой. - Я так из-за себя. -- Лучше будь такой, как ты есть, - сказала она. - И не становись никогда старше. Ты на меня не смотри. Я ведь, знаешь... Я ведь аборт уже делала. -- Ты лучше всех, - искренне сказала я. - Ты очень сильный человек.

Полтава коротко засмеялась. -- В слабости сила, - сказала она.

В слабости сила, хлеб и вино.

Ломает асфальт, прорастая, зерно,

Как серую массу потерянных лиц...

Держава цветов не имеет границ.

ГЛАВА 6. ВЕСТНИК.

Мы отправились гулять с Баярдом. Торт уже был готов, вообще все было готово, а спать мне не хотелось. И нетерпение было, как всегда перед Новым Годом, перед праздником - скорее бы! Я себе места не находила, поэтому составила Кашке компанию.

Уже давно не было такого чудесного Нового Года. В детстве этот праздник главный, лучший праздник - пахнул так волшебно, так хвойно и вкусно, так сладко и таинственно. Потом этот запах куда-то исчез, и я не изменилась, и я готова была ждать, как в детстве, Деда Мороза, но изменилась вся жизнь вокруг, все стало скучным и взрослым, ворчливым... А вот этот Новый Год вдруг стал прежним. И прежний запах - чисто вымытых полов, и хвои, и горячего печенья - вернулся ко мне. Настроение у меня было как у веселого щенка, который мечется, крутится под ногами, сам не знает, чего же ему хочется, и куда себя деть - от счастья. Поэтому я отправилась гулять с Баярдом. Морозец пощипывал щеки, но не было ветра, и мелкие звезды просвечивали сквозь дымку отнюдь не зеркально чистой атмосферы Зеркальска. И снег похрустывал под ногами. Прохожих было немного, бежали запоздавшие, пряча головы в воротники, шумные компании, торопливые парочки... Кашка держал меня под руку, и мне вдруг стало смешно - нас, наверное, тоже принимают за парочку. Я фыркнула.

- Ты чего? - рассеянно спросил Кашка.

Я объяснила.

- А что? По-моему, из нас бы вышла парочка, - заявил Кашка. Мы вышли на пустырь, и он сказал негромко собаке: "Гуляй". Баярд зарылся носом в снег, фыркнул, понесся по сугробам, с трудом выгребаясь из мягкого снега. Мы шли по кромке пустыря, дальше к лесу было слишком темно, и гуляли всякие злобные псы, с которыми Баярд не любил встречаться. Кашка был, как видно, занят своими мыслями... Я также молчала. Валенок у меня не было, а ноги в сапогах начали подмерзать, я прыгала, разминая заледеневшие пальцы. Вдруг, словно опомнившись, он обернулся ко мне: