Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин

горничной. — У них закон — никаких напитков. Подайте-ка, Амели, им холодненького пива или крюшону со льда.

Усмешка, появившаяся на лице Сахиба Джеляла, была добродушна, а вот бек Гиссарский Кагарбек разъярился. Он отнюдь не спешил ставить бокал обратно на поднос и угрожающе пучил глаза на Сергея Карловича.

Бестактность Сергея Карловича, впрочем, не внесла смятения и расстройства в торжество приема бухарского сановника.

Пат Данниган как глава фирмы преодолел свою вялость, выпятил грудь колесом. И даже удивительно, что такой желтый, худой человек обладает столь громким голосом, произнося тосты и спичи один за другим, и опрокидывает в себя столько рюмок, не пьянея.

Эрик Ангстрем, несмотря на свою стальную скандинавскую натуру, буквально задыхался от сорокаградусного зноя. Он уговаривал высокого гостя заглянуть в походную душевую освежиться и повторял через каждые два слова:

«А у нас в концессии походные кровати и даже ванна! Холодная и горячая вода! Даже массажистка, если угодно. Концессия не жалеет затрат! Все на широкую ногу».

Дорогой костюм из английской шерсти буквально душил господина Ковалевского — доктор хорошо знал его по Самарканду, где Ковалевский служил управляющим конторы банка, — но и он старался преодолеть сонную одурь, и что-то пытался говорить, произносить спичи, хотя у него в глазах темнело. Тяжелый шелковый тент шатра излучал совершенно нестерпимые потоки зноя.

Находившийся в среде почетных гостей доктор меньше страдал от жары, тем более, что, кроме зеленого чая, он ничего, по обыкновению, не пил. Он не вмешивался в разговоры.

Иван Петрович беспокоился о сыновьях, хотя Алаярбек Даниарбек уже прибегал и шепнул ему на ухо, что мальчики обедают в саду местного кишлачного аксакала.

Почмокав губами при виде убранства стола, маленький самаркандец заметил довольно громко:

— Так все под небесами… Какое изобилие! А там…

— Что ж, одних носят в паланкине, а другие несут паланкин.

Ответ доктора не очень понравился Алаярбеку Даниарбеку. Он предпочел бы ему приглашение сесть за стол среди высокопоставленных гостей, потому что он в своем неимоверном самомнении считал себя ничуть не ниже их.

IX

Выроет могилу и скажет: «Живите! Вот ваш дом».

Баба-и-Тахир

Бесчинства концессионеров, их наглость и цинизм заставили доктора сразу же заговорить о делах с Сахибом Джелялом. Все-таки он прислан из столицы Бухарского ханства, облечен огромными полномочиями, «может казнить и жаловать», наконец, сам выказал свое неодобрительное отношение к Пату Даннигану, Мерлину и прочим.

Но на предложение доктора визирь ответил неопределенно: у него сложилось, оказывается, другое мнение:

— Концессионеры плохие. Впрочем, такие, как и все концессионеры-ференги, где бы я их ни встречал — в Магрибе, Судане, Хиндустане… Грабители! Они, проклятье их отцу, всюду есть. И всюду они нуждаются в таких охранниках полицейских вроде пристава Мерлина. А Ковалевский — он слабодушный. Его дело — давать деньги и писать проекты. Он русский барин и на все смотрит сквозь пальцы. За него думают бухгалтера, писаря, переводчики.

— Они авантюристы… — возмущался доктор. — Сколько они загубили людей. Земляные насыпи по берегам каналов — могилы. Люди умирают с голоду, мрут от тропической малярии. У концессии врача нет. Даже фельдшера не наняли. Чиновники эмира пьянствуют в шелковом шатре, берут взятки и низко кланяются.

— Нам в ханстве нужны арыки, тысячи гязов арыков, и совсем не нужны чиновники, — заметил Сахиб Джелял. — Но у нас слишком много чиновников и совеем мало арыков. Испокон веков ханы прокладывали арыки на благо мусульман, но… что ж поделаешь? Люди — трава. Одни цветут, другие — вянут, засыхают. Землекопы порой валятся с ног, помирают. А побежит по арыку вода, зазеленеют всходы, и другие люди соберут урожай, насладятся жизнью.

Но доктор стоял на своем. Можно и нужно обращаться по-человечески с землекопами.

— Они работают добросовестно и проклинают концессионеров, восстают против надсмотрщиков, но они знают, что концессия пустит воду в степь, напоит землю… Так почему же нужно иметь дело с грабителями да еще иностранными? Почему нельзя самим вам взять это святое, это благородное дело в свои руки?

— Еще раз увы! Трижды увы! Это невозможно.

— Но вы, Джелял, могучий, смелый, предприимчивый. Наконец, у вас власть, сила. Ради такого великого дела! Начните. Тут у вас найдется много единомышленников. Устройте хашар. Привлеките народ — десятки тысяч людей. Проект заберем готовый у Ковалевского. Да и он сам, инженер, поможет, если пообещать ему выгоду.

Но Сахиб Джелял покачал своей ослепительной бенаресской чалмой:

— Все друзья, пока я здесь с ними.

Но едва я уйду,

          и друзья делаются врагами!

Так пишет известный в мирах Хафиз. Не верьте даже солнцу! Нет! Такие дела не для меня. Сломано перо мое. В руку мою просится меч.

— Хищники терзают тело народа!

X

Он — слепая ярость, отрубающая головы и руки ради ожерелий и браслетов.

Абду Исхак Кухистани

Черный день наступил для бека Гиссарского Кагара. Им часто овладевали приступы гнева. Он скакал по дорогам и лысым холмам долины. Плетью перебил ногу белому кровному жеребцу, погубил его. Дареный был жеребец, прекрасный. Предмет зависти самого кушбеги бухарского. А народ не посочувствовал беку. Жалели вслух жеребца.

— Ах так! — соображал бек. — Значит, если что, черный люд против меня пойдет… Смеет!

Невысокого мнения был бек Гиссарский о своих подданных.

И ведь хитрые, впрочем, не слишком умные расчеты Кагарбека оправдались было поначалу. Люди с дубьем кинулись на своих спасителей. Не разобрались, что к чему. Могло произойти большое несчастье. Пролилась бы кровь. И тогда господа концессионеры возликовали бы.

А Кагарбек? Он заслужил бы репутацию честного маклера: получил «на руку», выполнил поручение. И он доволен, и концессионеры.

Кагарбек имел точные сведения: их высочество эмир Сеид Алим весьма недоволен тем, что генерал-губернатор вздумал посылать в Каратаг спасательную экспедицию. Бухарский эмират не входит в Туркестанский край. Туркестанским чиновникам нечего лезть не в свои дела.

И даже хорошо получилось бы, если бы доктора с его санитарами потрепали. Или лучше…

Но люди метнулись в лагерь концессии, разнесли в клочья шелковый шатер, избили лакеев-«джентльменов», долго гонялись в камышах за самим мистером Данниганом. Он потерял свои великолепные карманные часы — «кольт», еще что-то и требовал теперь возмещения убытков.

Все шло так хорошо, и надо же!

Ты преуспеваешь, дурно пахнущий,

Но и железо рассыпается в ржавчину.

Такие горькие слова пришлось Кагарбеку выслушать от ничтожной, нищей старушонки, которая на пустынной каменистой дороге остановила за узду коня. И он, могущественный хаким, губернатор богатейшего вилайета Бухарского ханства, не только