Ангелы Ойкумены - Генри Олди

Дальше все было проще простого. Проложив столбовую дорожку от титула ученого к титулу дворянина, Джессика мгновенно пришла к пониманию слов «маркиз» и «маркизат». Кто другой сказал бы, что еще проще было бы залезть в вирт, на поисковый сервер, но вход в вирт и голосовой запрос заняли бы у Джессики целую минуту, если не полторы, в то время как рассудок гематрийки решил вышеупомянутую задачу за полторы секунды. Реплика про ерунду еще висела в воздухе, а девушка уже пришла к финальным выводам.

Вот теперь милости просим в вирт:

– Террафима, Бравильянка, маркизат!

Результат Джессику разочаровал: ни одного упоминания о Пшедерецком. В окрестностях Бравильянки располагались три маркизата: Дос-Угас, Фронтейра, Кастельбро. Похороны, встрепенулась Джессика. Похороны невесты сеньора Пераля! Надпись на надгробии: Энкарна де Кастельбро.

– Энкарна де Кастельбро!

Виртуальный спиритизм сработал лучше лучшего: с объемного снимка на Джессику глядела покойница. Снимок был сделан в театре, во время представления: часть кадра занимала сцена, расположенная на заднем плане, и актер в короне, съехавшей набекрень. Искать другие снимки Джессика не стала: зачем?

– Маркиз де Кастельбро!

На нее смотрел Антон Пшедерецкий.

– Ошибка! Повторяю запрос: маркиз де Кастельбро!

Пшедерецкий улыбался. Над ним гирляндой выстроились медальки с предыдущими маркизами де Кастельбро: мрачными, надменными. Поперек груди чемпиона перо-невидимка издевательски выводило: «Фернан Иньиго Энрике Мария Хосе, маркиз де Кастельбро, граф Эль-Карракес. Гранд Эскалоны 1-го класса, с правом обращения к королю «мой кузен»…»

– Мой кузен! Ты слышала, Юдифь?

Юдифь слышала.

– Фернан Иньиго де Кастельбро, видео!

В вирте, этом хранилище галактического барахла, нашлась всего одна видеозапись. Ее сделал безымянный оператор-любитель на том же спектакле, во время которого фотограф поймал в кадр Энкарну де Кастельбро. Пшедерецкий (маркиз? дон Фернан?!) сидел в ложе рядом с аплодирующей доньей Энкарной (своей сестрой?!) и, кривя тонкие губы в улыбке, хлопал актерам – не ладонями, а кончиками пальцев. Звук от таких аплодисментов не вспугнул бы и муху. Судя по выражению лица Пшедерецкого, актеры должны были удавиться от счастья, что к ним снизошел гранд 1-го класса, имеющий право звать короля – его, понимаете ли, величество! – кузеном. Сказать по правде, Джессика никогда раньше не видела, чтобы Пшедерецкий вел себя в присутственном месте на манер высокородного хама.

У барьера, отделявшего ложу от партера, опустив руки на красный бархат, стоял пожилой мужчина в строгом камзоле без украшений. Гофрированный воротник из жестких белых кружев напоминал лаковое блюдо, отчего седая голова мужчины в свою очередь походила на кулинарный шедевр экстравагантного шеф-повара, приготовленный для банкета людоедов.

Звук был выведен в ноль. Сама не зная, зачем, Джессика прибавила громкости – и услышала, как голова на блюде в полной тишине произносит одно-единственное слово:

– Маэстро…

Маркиз, подсказала беспощадная гематрийская логика. Старый маркиз де Кастельбро с детьми. Фернану Иньиго Энрике Марии Хосе, графу Эль-Карракес, предстоит пережить сестру, похоронить отца, и лишь потом он из наследника превратится в сеньора, станет безраздельным господином маркизата под Бравильянкой. Выставив запись на круговой повтор, Джессика раз за разом проглядывала эпизод. Ученицу Эзры Дахана, способную выстроить поединок от начала до конца, ориентируясь лишь на исходную позицию соперника, интересовали аплодисменты молодого аристократа. Кончики пальцев вплотную к улыбке. Томное, еле заметное движение запястий. Плечи расслаблены. Локти твердо стоят на подлокотниках. Прямая спина…

Джессика уже видела этого человека. Он подарил ей шпагу перед отлетом. Его звали Антоном Пшедерецким, но ошибка исключалась – честь имею, дон Фернан, маркиз де Кастельбро. «Он был какой-то странный. Мне казалось, что я не узнаю́ его. Называл меня сеньоритой…»

Близнецы, предположила логика.

У логики были здравые резоны. Джессика не любила подшучивать над приятелями, изображая Давида, но Додик частенько разыгрывал подруг сестры, являясь им как Джессика Штильнер. В прошлом году это привело к грандиозному скандалу – Тая Рубинади, отменная рапиристка, в постели предпочитала женщин мужчинам, оказывая Джессике знаки внимания: столь же регулярно, сколь и безнадежно. Додик, сукин сын, тайком от сестры уступил Тае, притворяясь, что делает рапиристке грандиозное одолжение – и в итоге, черт бы побрал Додиково чувство юмора, довел несчастную до нервного срыва.

– Близнецы? Что скажешь, Юдифь?

Юдифь промолчала.

И то верно, согласилась Джессика. Спортсмен и гранд, внебрачный и законный, выросли на разных планетах, живут разной жизнью, но изредка встречаются, чтобы разыграть доверчивую простушку? Луис Пераль пришел бы в восторг от этого сюжета. Пьесы пьесами, но розыгрышем здесь и не пахло. Опять же, Пераль-старший специализировался на комедиях, а Джессика чуяла, что назревает драма, если не трагедия. Сейчас девушке очень хотелось быть настоящей, чистой гематрийкой, чтобы разобраться в происходящем только с помощью ледяной бритвы рассудка, без участия взбалмошной орды чувств.

Она понимала, что вот-вот совершит глупость, и не могла остановиться. «Шпага. Он подарил мне наследственную шпагу…» И следом, как очевидный вывод: «Он полагает, что не вернется. Не вернется вообще, никуда, совсем…» Почему он подарил шпагу мне, спросила Джессика логику. Если он хотел отдать шпагу маэстро, если знал, что тот не возьмет – почему я?

При чем здесь я?!

Дура, ответила логика. Не ты дура – я. Близнецы? Ничуть не бывало. Это раздвоение личности, девочка. Натуральное диссоциативное расстройство идентичности, и не спорь со мной. Тяжелая эмоциональная травма в раннем детстве, или экстремальное насилие, и диссоциация зашкаливает. Он видел в тебе себя – чувства варвара и разум гематрийки в одном теле. Ты – его надежда, дурочка ты набитая.

Почему?!

В тебе эти противоположности более-менее уживаются и даже помогают друг другу. Значит, и его конфликт имеет шанс на благополучное разрешение.

Он и так вполне благополучен!

Откуда ты знаешь, спросила логика, и Джессика не нашлась, что ответить. Она просто взяла в руки шпагу семьи Кастельбро. В движении самый взыскательный зритель, будь он трижды знатоком театра, не обнаружил бы и толики пафоса. Джессика Штильнер умела брать оружие в руки без лишних красот. Решение, думала Джессика. Я ведь уже решила, да?