Фома Верующий - Константин Сазонов

— Смотри. Тут есть одна хитрость. Он отложил меню со стола, подождал, пока бармен отлучится, и взял с его стойки другую, точно такую же книжку.

— А в чем разница. В ценах? — догадался я.

— Именно. Да еще какая. Даже в Шарме, где я работал, так не накручивают, — присвистнул он.

Официант принес нам кофе, с улыбкой поздравил нас с хорошим знанием традиций туристического бизнеса и взял, сколько положено, получив хорошие чаевые.

Я смотрел в упор на своего неожиданного или, наоборот, очень неслучайного собеседника. Он был смуглый, но светлый, при этом голубоглазый. Такой набор характерен только для северных арабов. Это подчеркивало и его мягкое произношение согласных. Такое редко встречается в Египте. Только в Сирии, Ливане и Северной Аравии.

Расплатившись, мы нашли еще один смысл этой прогулки — сделать фото на память у Белой Башни, увенчанной флагштоком турецкого линкора. Мухаммад сделал несколько снимков, а после дал мне свой фотоаппарат.

В квартале от собора Святой Софии наши пути разошлись. Я наметил себе свой собственный маршрут, а моему утреннему попутчику нужно было в дорогу. Мы тепло распрощались:

— Пока, быть может, мы еще увидимся!

Обернувшись, я помахал ему на прощание рукой.

Уже в обед на выходе из нашего «Орестиса» я встретил компанию из Украины. Их было четверо: все в первый раз приехали в Солунь и разглядывали карту в поисках базилики Димитрия. Группу возглавлял отец Иоанн, священник из Львова, сменивший рясу на мирской костюм. С ним был Александр Иванович из Тернополя и два парня — Андрей и Сашко. Они были из Харькова и Кировограда.

Я подошел, представился и предложил свою помощь в сопровождении к мощам Димитрия и Анисии. Компания заметно оживилась. Еще больше она удивилась, когда узнала, что базилика находится прямо за поворотом. Одиночество, которого я желал, но все-таки опасался, мне явно не грозило. Опять выглянуло яркое солнце. Я решил подождать компанию в «Лами». Птица все так же сидела на шпиле креста, потом мелкими прыжками начала спускаться все ниже и наконец соскочила на землю.

Через полчаса я снова увидел своих попутчиков на выходе из базилики, для которых добровольно стал провожатым. «А не съесть ли нам чего?» — хлопнул себя по бокам Сашко. Его сразу же поддержал Андрей: «Точно, с утра маковой росинки не было».

На соседней улице мы заказали гирос. Александр Иванович категорично предупредил: «Тильки сир и цибулю!» Мяса он не ел уже двадцать лет. Рядом важно прогуливались вороны и жирные бакланы, которые только и ждали, когда посетители зазеваются. Секунды, и порция растерзана прямо на земле. Я понял: вчера птица улетала просто подкрепиться, но куда, уж не в этот ли общепит?

После обеда я предложил компании прогуляться по набережной, где уже был с утра. Мне было интересно пройтись в новой компании.

Отец Иоанн по пути сетовал, что местные девушки заходят в церковь с непокрытыми головами, а я рассказывал ему, что это в общем и целом — традиция всех церквей Средиземноморья. Иначе не отличить женщин-христианок от представительниц другой веры.

За неторопливой беседой мы дошли до Белой Башни. Я был тут уже второй раз за день. Эгейские волны, которые так красиво завешивают воздух радужной дисперсией, еще несколько столетий назад в этих местах часто меняли свой цвет на кроваво-красный. Но сегодня все было спокойно, поднимался ветер и гнал тучи. Солнечные лучи, пробивающиеся через них, стали хорошо видимыми. Мимо на всех парусах проходила «Эвлогия» с туристами, громко играла музыка и раздавался смех. Бьющие сквозь волны мощные и прямые потоки света заставили остановиться. Что-то внутри меня приказало замереть, и я почувствовал, как втягиваюсь в бесконечный коридор искренней и чистой любви.

Но откуда взялись эти необъяснимые ощущения?

Я застываю рядом с отцом Иоанном в каком-то легком и странном помешательстве: свежий бриз разметал застиранные пеленки где-то внутри, они беспомощно трепещут и хлопают на ветру. Словно из начала прошедшего десятилетия с палубы корабля врывается голос Фуртады и музыка. Я поднимаю взгляд и вижу, как надо мной разворачивается небесный театр. «Цвии, цвии», — раздалось с высоты, тик-так — раскачивается небесный маятник, рисуют ломаные траектории птицы. Это величавое грациозное танго, и какое…

Мир переворачивается вновь в прозрачной сфере, и я завороженно смотрю, как чайки — парами, тройками, поодиночке пикируют с высоты в эгейскую рябь и выныривают из волн со своей добычей. Отец Иоанн замирает рядом, не мигая глядя вверх.

Теперь все встает с головы на ноги. Меня пригласили на большую рыбалку. «Отец Иоанн. чайки должны ловить рыбу, а не питаться помоями. должны ловить рыбу, — повторяю, как под гипнозом, — .ловить рыбу.» Я спешно прощаюсь со своими новыми друзьями и уже почти бегу по набережной. Вот оно, настоящее дело для европейской чайки. такое древнее и такое нужное. Ловить рыбу! И я ни за что не променяю это ни на какое эрзац-сырье.

И хочется прямо в небо закричать: «Спасибо тебе, моя нежная, такая мудрая, пронизанная солнцем Солунь». Меня уже начинает разрывать печаль от расставания с тобой, от того, что у нас так мало времени.

Я обязательно вернусь, прилечу на землю Эллады таким же чистым и солнечным утром. Приеду к тебе все такой же грустный и до звона пустой.

Здравствуйте, я русский олимпийский мишка, залетевший из восьмидесятого. Тряпичная мягкая игрушка, сшитая из разноцветных лоскутков безо всякого креатива, чинов и классов. Вывалившаяся на рельсы из душного вагона московского метро в час пик и потерявшаяся в темных тоннелях подземки.

Плюшевый медведь, опустошенный язычеством, индульгенциями, средневековым и коммунистическим варварством, в котором «русский дурак» имени Ленина вырвался на свободу. Аве, цезарь! Императоры продолжают акты насилия, бросают жизни и судьбы на растерзание вассалам и щедро платят скромные суммы за исполнение страшных приказов. Меня сейчас понимают только святые, молча оберегающие этот город.

26 МАЯ 2013 Г. ШТУТГАРТ, ГЕРМАНИЯ

Несмотря на утреннюю жару в Салониках эти глаза на входе в самолет подарили мне холодное тевтонское небо. Ясное, льдистое. Уже в салоне та же блондинка, окатив синей холодной волной взгляда, предложила кофе и бутерброд. Этот утренний полупустой аэробус «Эйр Берлин» за два часа перепрыгнул Балканы и Альпы, из почти тридцатиградусного, разбавленного бризом греческого утра в штутгартскую аэропортовую кофейню с остывшим латте. Зябко. На трапе при выходе девушка в полицейской фуражке попросила паспорт. Замерзшая: с синими руками и выбившимися светлорыжими кудрями. Я показал ей документы, уловил едва слышное «Добро пожаловать в Германию» и зашагал в автобус. Мы тронулись, а она осталась.

Солнечные плюс девять, безмолвие и безлюдье. Рядом только молодая пара держится за руки. Влюбленные ясные глаза, темные плащи и замша. Любовь и расстояние — нет на свете более близких родственников. Вгоняют в бессонницу сомнения, жар страсти и лед одиночества. Пожалуй, все влюбленные похожи, как и утренние аэропорты: громкие декларации, встречи и проводы, и словно самолеты улетает время. И вот уже люди превращаются в магниты — притягиваются или отталкиваются.

Я жду Гаусса. Он едет на электричке и уже названивает мне, обещает прибыть с минуты на минуту, а я хожу вдоль перрона, где порывами налетает ветер и гонит высокие кучевые облака в зеркальном фасаде аэровокзала, словно скоротечные события нашей жизни, которые появляются зачастую негаданно, как из ниоткуда, и остаются только в памяти, да и то далеко не все. Дороги, вокзалы, пересечения, небывалая легкость и незаживающие раны. Как старая станция из памяти, где все мы стояли чуть более счастливые, более молодые, и как много еще можно было изменить, сделать по-другому, чтобы судьба повернула иначе. Но вышло все так, как сложилось сегодня.

Третий стаканчик сладкого кофе. Уже вяжет во рту. Еще несколько часов назад, когда небо в салоникийском заливе Термаикос только начинало розоветь, я решил, так уж принято, присесть на дорожку, и пошел к базилике святого Димитрия. Захватил свой посох, с которым прошел по горам Афона, да там и оставил на входе. Все ждал, когда же проснется и прилетит белая птица и сядет на маковку креста и посмотрит с высоты своим говорящим так много взглядом. Но уже трезвонил телефон, таксист Гена подъехал к входу в отель и открыл багажник.

Вещи, короткая дорога через старую Солунь с закрытыми пока ставнями кондитерских и сувенирных лавок. Потом город остался позади белыми кубиками конструктора, потом далеко внизу под килем авиалайнера и совсем исчез из вида.

— Оппа, а вот и я! — Гаусс стоял и улыбался во весь рот. — Давай обнимемся, старый друг, и окунемся в культурную жизнь юга Германии. Хочешь, менталитетом местным тебя покормлю? Хочешь-хочешь, по глазам вижу. А пока поехали в центр. Сегодня суббота, ярмарка будет — рано же оба встали, перекусим и проговорим весь наш план отпуска. На ближайшую неделю я абсолютно свободен.