Долгое прощание с близким незнакомцем - Алексей Николаевич Уманский

не дают состариться за штурвалом. Лучше пусть он будет нормальным, достаточно удачливым пилотом, а его заставят изменить привычный образ жизни, когда мысль у него в голове, по сути, дремала, — некий, вроде бы, случайный импульс, толчок, который разбудит любознательность и подвигнет к действиям. Понадобится ли ему для этого компания? Возможно, ведь действовать в одиночку он не привык — просто не был обучен, и до сих пор с ним всегда был его экипаж. Но тут уж у него должны возникнуть сложности — у бывших коллег свои планы. Тогда ему станет ясно, что надо все делать самому, пока единомышленники не найдутся на избранном поприще сами собой. Вот с наставниками у него не поймешь, что будет. То ли он попробует обойтись без них, то ли прошлые знакомства позволят получить. А дальше — вперед и прямо. Найдет ли он то, что искал, достигнет ли чего — это станет понятно по ходу дела. Но что-то ценное он наверняка обретет. Поймет, как мало думал до сих пор о действительно стоящем, как сильно заботили его пустяки. Словом, сделает-таки главный шаг, покинет мир мнимых ценностей, на свой лад исчезнет из него. И пойдет по пути, где вера и знание слиты воедино. Вот это и нужно сделать одной из основных линий романа, если говорить о главном.

Глава 2. «Стратегия исчезновения». Роман

I

С тех пор, как от знакомых пилотов стали поступать известия о наблюдении неизвестных (не хочу говорить «неопознанных», потому что летчики их вполне опознавали) летающих объектов, способных выполнять самый невероятный пилотаж на фантастических скоростях, я начал пристальней наблюдать и за небом, и за землей. Ребята, вместе с которыми мы съели не один пуд соли, врать не могли. Их друзья летчики — тоже. Официальное же молчание по поводу НЛО сначала озадачивало, затем раздражало, а в конце концов стало попросту возмущать. Мало того, что очевидным враньем «ученых» и некоторых продажных писак объявлялось, что это не летательные аппараты, а «оптические эффекты», властям пришло еще в голову посылать пилотов, сообщавших о встречах с НЛО, на психиатрическую экспертизу, где их быстро вразумляли угрозой отстранения от полетов.

Однако «объектам» было всë равно — признают их власти или не признают. Они продолжали себе существовать, появляться, иногда даже лезть на рожон, как будто прекрасно знали, что люди ничего им не сделают. Тем временем и люди, наплевав на строгие внушения сверху, не переставали делиться с друзьями и коллегами всем, что смогли узнать о загадочных гостях нашей планеты.

То обстоятельство, что сам я до сих пор не сталкивался с ними, не только не охлаждало моего интереса, но даже еще сильней разжигало его. Люди, которые совсем не ждали столкновения с НЛО (часть из них до этого откровенно высмеивала «сказки»), нарывались на них чаще тех, кто жаждал встречи и свято верил в неземные цивилизации, куда более совершенные, чем наша. Так я летал себе и летал и все время вертел головой по сторонам, да еще и вверх и вниз, но ничего таинственного не увидел до тех пор, пока меня не списали по возрасту и здоровью. Собственно, на здоровье мне и сейчас грех жаловаться — никакой патологии у меня вроде так и не нашли, — но в плановой системе я числился отработавшим весь свой летный ресурс. Однако еще более важным было, видимо, то, что кое-кому сильно не нравилась моя независимость, которую я подчеркнуто демонстрировал, делая ряд вещей, не удававшихся другим пилотам, в особенности же тем, которые предпочли пересесть из кресла летчика в начальственное.

Что и говорить, расставаться с воздухом было тяжело. Сам-то я еще не налетался. И все-таки воспринял увольнение на пенсию с удивившим меня самого смирением. Не подошел — не надо. Доказывать вам свою пригодность не буду — это бесполезно: только нервы себе портить, да время попусту терять. Тем более, наглядевшись со стороны на судьбу старших коллег, я усек, что из нашего летного дела надо уходить вовремя. Господу порой надоедает смотреть на тварь, истощающую Его терпение все новыми и новыми противоестественными полетами в аппаратах тяжелее воздуха без средств управления гравитацией. Короче, я предпочел признать в отлучении от авиации перст Божий и волю Создателя испытать меня в чем-то еще, кроме авиации, чтобы дать возможность выполнить в этой жизни все мне предназначенное. Воле Всевышнего можно противиться только от недостатка ума и отсутствия любви к тому, кто тебя создал и наделил не только телом, но и бессмертной душой, — это я понял давно, хотя в земных делах смирением не отличался.

И вот я снова почувствовал себя свободным в выборе занятия, причем даже более свободным, чем в первый раз, когда должен был после окончания школы решить, что мне делать и куда поступать. Тогда я должен был делать это быстро, дабы родная советская власть не успела забрить меня в солдаты. Теперь же ни солдатчина, ни неустроенность быта мне не грозили. Я мог выбирать, не понукаемый ничем и никем. И, помня, что при увольнении не противился воле Господа, я теперь рассчитывал, что Он не замедлит указать мне, чем заняться, чем загореться, что делать. И действительно, было указано (или подсказано — не столь уж важно, каким словом обозначить сигнал свыше), на что потратить, точнее чему посвятить дополнительно подаренные годы. Ведь в том, что они мне подарены, сомневаться никак не приходилось. Могила с пропеллером на скромном обелиске уже давным-давно могла подытожить мою летную жизнь. В свое время я, честно говоря, не очень думал об этом. Мне нравилось испытывать остроту хождения по грани, когда имеешь уверенность в себе и своем умении владеть аппаратом и ладить с ним, но в то же время знаешь, что не тебе решать, проиграешь ты или победишь в каждом новом столкновении с опасной неизвестностью. Может, рисковые фокусы сходили мне с рук только потому, что благодаря им десятки рожениц вовремя оказались в роддоме и благополучно разрешились от бремени (и многие из них, произведя на свет мальчиков, назвали их моим именем), опять-таки десятки больных или каким-то образом пострадавших живыми добирались до больниц и уж сотни и тысячи пассажиров доставлялись туда, куда им было нужно или получали то, в чем остро, а порой жестоко, нуждались. Я не хвалюсь, это просто свидетельство правильности моего выбора.

Итак, первую, скорее всего, большую часть своей жизни я отлетал, не очень сильно отвлекаясь мыслями от работы и даже не особо сомневаясь, что подобное профессиональное восприятие жизни и есть нечто вполне приличествующее званию homo sapiens.