Дата собственной смерти. Все девушки любят бриллианты (сборник) - Анна и Сергей Литвиновы

Она бессильно облокотилась на Тома и с трудом выговорила:

– Поехали быстрей в Париж! Он назначил мне встречу! Сегодня вечером. И я хочу до нее все тебе рассказать.

Хотелось тишины.

Ильинский выехал на дачу один. Даже шофера отпустил.

Дорога петляла в яркой зелени. «Волга» (ничем внешне не отличимая от обычных «волжанок», но собранная по спецзаказу – и с шестицилиндровым крайслеровским движком) мягко вписывалась в повороты. Море горело синим.

Где-то тут, неподалеку от Косой Щели, эти уроды прятали чемоданчик.

Не надо было лезть в эту историю. Забыть нужно было о гребаных побрякушках.

Все Шляга… А мне теперь расхлебывай. Шляга ведь простой, как паровоз. Им владеют яркие чувства. Замочить. Припугнуть. Наехать… А думать – это не для него. И делать нестандартные ходы – не для него.

А сейчас – Павел Ильич это чувствовал – требовалось именно нетривиальное решение.

Через пятнадцать минут он был на даче. Загнал «Волгу» в гараж. Сделал себе джин с тоником и льдом. Вышел на балкон (размером с теннисный корт).

Солнце опускалось в море. Под балконом волна, шипя, накатывалась на его личный пляж. Пара зонтиков отбрасывала длинные тени.

Павел Ильич поставил ледяной стакан на стол и открыл досье.

Папочка, собранная на Ходасевича, оказалась тонкой. Все-таки комитетчик – засекреченный человек!

Зато досье на Юлию Николаевну было обширным.

– Добудь мне дело Южнороссийской швейной фабрики! – Голос Валеры в трубке был напряженным.

– Что? Который час? – просыпаясь, пробормотал Гаранян.

– Это очень срочно! Я тебя очень прошу: быстро достань мне дело!

– Валера! Пять утра!

– Я знаю. Но раз я звоню – ты ж понимаешь: это очень, очень важно!

– До вечера не терпит?

– До утра не терпит!

– Ну не ори… Подожди, возьму карандаш… Диктуй… Какого года? Семьдесят девятого?.. Ладно… И не звони мне больше! Понял? Я сам тебе позвоню…

– Очень срочно! Умоляю, дорогой, очень срочно!

Раннее ласковое утро.

Ради вот таких минут я и пашу всю жизнь. Восход. Море. Личный пляж. Балкон, отделанный каррарским мрамором.

Ильинский только что проштудировал все досье на Юлию Николаевну.

В ее биографии оказались интересные моменты.

Ильинский почувствовал сердцебиение.

Неужели оно?

А что, надо проверить.

Павел Ильич достал сотовый телефон и набрал номер.

Звонок был междугородным.

Юлия Николаевна подскочила в постели в своей московской квартире. Сердце колотилось. Телефон звонил, не переставая.

– Да! Да? – подскочила она к трубке. – Таня?!

– Привет, – раздался мужской голос. – Не узнаешь?

– Нет! Кто это? Что с Таней?

– Да ничего, ничего с ней.

Голос, искаженный расстоянием, казался смутно знакомым.

– Кто это говорит?

– Не узнаешь?

– Ты?!

– Я, я…

– Где ты?

– Там же, где и был. В могиле.

– Что?!

– Заслужил вот один звонок. А будешь себя хорошо вести – я тебя навещу.

На противоположном конце провода бросили трубку.

Трубка выпала из рук Юлии Николаевны. Перед глазами все закружилось. Она мягко осела на ковер.

Михаил Ефремович Шлягун мчался по трассе Южнороссийск – Краснодар.

– Берите ее! – коротко скомандовал он в мобильный телефон.

– Девчонку?

– А кого ж еще, твою-то мать! Живо!..

Шляга бросил телефонную трубку.

Рустама как под дых ударили. Где он сейчас может взять девку?

Гаранян понимал: не может столь спокойный человек, как Валера, по пустякам звонить в пять утра. Дело, значит, очень для него важное и безотлагательное.

И уже в одиннадцать они договорились встретиться с полковником Ходасевичем на станции «Кузнецкий Мост».

Со стороны их встреча свиданием не выглядела. Никто из спешащих по платформе москвичей и «гостей столицы» не заметил, как один немолодой человек обгоняет другого – старого, грузного, – а после их столкновения синяя папочка из рук первого переходит в руки второму.

Юлия Николаевна очнулась через полчаса.

В тот самый миг, когда ее сознание переходило из обморочного забытья к реальности, она вдруг ясно и ослепительно поняла все.

Догадка была яркой и обжигающей.

Юлия Николаевна бросилась к телефону и стала накручивать номер Таниного мобильного.

Телефон не отвечал.

Полковник Ходасевич, нарушая все правила конспирации, раскрыл папку прямо на эскалаторе.

Ему было достаточно бегло просмотреть ее, чтобы понять: его догадка была правильной.

Через десять минут он с Центрального телеграфа набирал номер мобильного телефона Тани.

Телефон не отвечал.

Ходасевич стал названивать в ее гостиницу.

– Сожалею, но телефон в номере не отвечает, мсье.

Валера бессильно прислонился к стене междугородней кабинки.

Татьяна и Том очень быстро вернулись в гостиницу Анган-ле-Бена. Еще быстрее собрали вещи и выписались. Портье-старичок на прощание многозначительно пожелал им «удачи в личных делах»…

Казалось, что вокзал – вот он, рядом, а Таня никак не могла понять, почему они все идут и идут… Она изо всех сил вцепилась в руку Тома – сильно кружилась голова, и почему-то не хватало воздуха. Неужели она заболела? В такой неподходящий момент?

Том вгляделся в ее бледное лицо и аккуратно высвободил свою руку:

– Подожди минуту, Танечка. Я сейчас поймаю такси.

– Не надо! I am fine![10] – слабо запротестовала она.

– В такси – тем более будешь «fine», – решительно сказал Том.

Он быстро нашел машину и приказал водителю:

– Париж! Отель «Риц»!

Таня нашла в себе силы улыбнуться:

– Ты живешь в гостинице для богачей…

Том беспечно махнул рукой:

– «National Geographic» оплатил… Мне-то все равно, где жить.

В машине Татьяне стало чуть-чуть полегче, но все равно ее голос звучал слабо:

– Том, слушай… Я расскажу тебе все с самого начала… Моя мама всегда увлекалась генеалогией нашей семьи и…

Он мягко прервал ее:

– Больше ни слова. Через полчаса мы будем в гостинице, я уложу тебя в постель, закажу обед и потом тебя выслушаю.

У Тани не было сил возражать. Она закрыла глаза и положила голову на плечо Тома. Попыталась расслабиться и подремать. Но в голове упорно стучало: «Сегодня! Сегодня в девять!»

Она почти добилась своего. Она его нашла. Но почему ей не нужна уже ни разгадка тайны, ни сокровища?

У Рустама оставалась последняя – и единственная надежда. Надежда на то, что девица вернется в свою гостиницу в Париже. Надо же ей забрать свои шмотки?

Правда, внутренний голос ехидно комментировал: «На хрен ей это тряпье – она уже миллионерша!» И Рустаму хотелось заскрипеть зубами, стереть в порошок этот внутренний голос. Разбить окно в такси или морду этому козлу Мелешину. Впрочем, и Рыжий тоже хорош. Коцнуть бы их всех, помощничков… Довели дело до французской ментуры! И при этом девку опять упустили! Втроем упустили, придурки! А сами остались крайними. Их обидчик куда-то испарился, а хозяин кафе заявил полиции, что «эти русские передрались между собой». Робкие возражения Мелешина на ломаном его французском никто и не слушал!

Ищи-свищи теперь эту телку! Только как ее искать?!

Внутренний голос насмешливо подсказал: «Почему же, найти будет можно. В особняке где-нибудь на Багамах…»

Рустам аж застонал.

«Я с детства мечтала пожить в парижском «Рице», – промелькнуло в голове у Татьяны.

Вот мечта и сбылась. Но только ее почему-то совсем не радовал ни отливающий золотом паркет, ни потолки с лепниной, ни огромные чудо-пальмы в кадушках…

Побыстрей бы добраться до постели!

Том понял ее состояние. Он помог ей раздеться, принес из ванной мокрое пушистое полотенце и положил на ее пылающую голову. «По-моему, у тебя температура».

Быстро заказал обед – зачем-то с черной икрой.

– Том, ты с ума сошел! Мне икра в Москве надоела! – попыталась соврать Таня.

– Икра отлично восстанавливает силы, – отмахнулся Том.

Официантка быстро принесла заказ. Она с легкой завистью посмотрела на красивую девушку в постели и на представительного мужчину, который заботливо попросил подкатить столик с изысканным обедом поближе к даме.

И только когда Таня через силу впихнула в себя и икру, и нежнейшую форель, сваренную в белом вине, и два пирожных со свежими фруктами, Том сказал:

– Теперь я тебя слушаю.

Ее рассказ занял полтора часа. Том слушал, не прерывая, и только легонько поглаживал Таню по пылающему лбу. Впрочем, к концу рассказа лоб стал совсем прохладным – температура спала.

– Священник сразу спросил мое имя и фамилию. Я ответила. И он сказал, что интересующий меня человек будет сегодня в девять вечера у главной лестницы в «Чреве Парижа»…