Свободу медведям - Джон Ирвинг

— Это в городах будет небезопасно, — говорит дед. — А Кицбюэльские Альпы — настоящая глушь.

— Настоящая глушь, в которой можно помереть с голоду? — говорит Зан.

— Библиотекари откладывают кое-какие деньги, — возражает дедушка.

— И как вы собираетесь забрать их из банка, — спрашивает Зан, — посреди ночи?

А дед отвечает:

— Если ты решишь остаться на какое-то время, Зан, то я мог бы доверить тебе свою банковскую книжку, а ты переслал бы нам чек.

— Вашему брату, почтмейстеру, разумеется, — говорит Зан.

— Но почему мы не можем уехать утром? — спрашивает Хильке. — Почему Зан не может поехать с нами?

— Если хочет, то может, — говорит дед. — Тогда я останусь до утра, а Зан повезет вас.

— Почему мы все не можем уехать утром? — вмешивается бабушка. — А если утром окажется, что все снова в порядке?

— Утром в дорогу двинутся толпы людей, — говорит дед. — К тому же Зана и его такси пока еще не хватились. Как ты считаешь, Зан, могут они начать искать твое такси?

— Лучше, чтобы такси исчезло из города сегодня ночью, — отвечает Зан.

— Но если Зан остается, — говорит Хильке, — как он сможет добраться до Капруна?

— Если Зан не хочет, то он и не должен оставаться, — говорит дед.

— А почему он хочет остаться? — спрашивает Хильке.

— Ну, я не знаю, — говорит Зан. — Посмотреть, что произойдет в ближайшие дни.

И моя мать продолжает держать свои пальцы на пульсе его руки. Ее пальцы как бы говорят: «О, Зан, там на улице никого нет, совсем никого».

Но незадолго до полуночи во дворе здания на Баллхаузплац уже находятся сорок головорезов 89-й штандартдивизии СС, членом которой был и убийца Отто Планетта. Вероятно, именно тогда, когда Миклас увидел их, старый президент отчасти согласился с мнением Шушнига о кровавой резне, которая могла бы произойти в Вене. Вероятно, именно тогда Миклас склоняет голову перед Муффом, посредником.

Зан Гланц, должно быть, тоже чувствует себя посредником, заполучив пухлую банковскую книжку моего деда. Он направляется от Швиндгассе к церкви Святого Карла, а моя мать по-прежнему держит его за руку. На углу Гассхаусштрассе они вынуждены соскочить с тротуара.

Руки сцеплены, шаг в шаг — расталкивая всех подряд, с митинга нацистской молодежи Вены возвращается пятерка парней. Должно быть, это митинг нацистов четвертого района. Только что полученные нашивки с именами пылают: Р. Шнелль, возможно, и Г. Шритт с Ф. Самтом, Дж. Спалт, Р. Стег и О. Шратт — самые обычные имена.

Зан не говорит им ни слова, моя мать пережала ему пульс. Он отпирает такси у церкви Святого Карла, и они окольным путем возвращаются на Швиндгассе. Не стоит проезжать мимо организованных юнцов, чтобы те не видели, как скоро они обзавелись машиной. Зан едет с погашенными фарами до Швиндгассе. Мой дед распахивает обе половины огромной двери, и Зан подает машину задним ходом, через тротуар, прямо внутрь здания.

Уже поздно, но в квартирах верхних этажей сегодня вряд ли спят так уж крепко. Они наверняка должны услышать шум мотора прежде, чем Зан глушит его. Мусоросборщик, думают они, приехал забрать что-то, что не может подождать до утра? Но никто не сносит свой мусор вниз. За перилами винтовой лестницы не видно испуганных лиц, только узкие полоски света сквозь почтовые щели и щели дверных проемов. Дедушка ждет, пока последний, самый слабый луч света не исчезнет с лестницы, затем он ставит мою бабушку к перилам, чтобы та слушала, не вращает ли кто ручку телефона.

Было час ночи, суббота, когда они принялись загружать такси.

Седьмое наблюдение в зоопарке:

Вторник, 6 июня 1967 @ 2.15 утра

Некоторые животные улеглись спать. И все же в зоопарке по-прежнему оставался элемент некоторого беспокойства, но сторож снова вернулся в Жилище Мелких Млекопитающих, и кое-кому захотелось спать.

Когда сторож вошел внутрь, я и сам захотел вздремнуть. Я слышал, как укладывались Смешанные Антилопы, мягко шлепаясь на землю. Я и в самом деле подумал, что могу соснуть, и уютно пристроился у основания изгороди, когда в Жилище Мелких Млекопитающих изменился свет. Белое свечение над клетками стало пурпурно-кровавым. Это сторож включил инфракрасное освещение.

И снова все они были здесь, неспособные в измененном свете ничего видеть; все они были здесь, с их искаженным восприятием того, как быстро наступает ночь.

Тогда я, прячась, прошелся вдоль моей изгороди и даже высунулся из-за нее посмотреть, где дверь.

Зачем сторож это сделал? Может, ему нравится смотреть на животных, когда они не спят? Тогда довольно эгоистично с его стороны прерывать их сон, чтобы доставить себе удовольствие; ему следует приходить в обычные часы работы зоопарка, если для него это так важно. Но я не думаю, что это так.

Особенно после того, как я получше рассмотрел этого сторожа, я не думаю, что причина в этом. Я хочу сказать, что он не похож на меня, пришедшего, чтобы получше все рассмотреть. Я хочу взглянуть на ту маленькую комнатку.

Я присел за клеткой. Я не слишком хорошо видел, что там, внутри, лунный свет высвечивал лишь выступающие углы. Но я был уверен, что это часть наружного и внутреннего Обезьяньего Комплекса. Я осторожно заглядывал в фиолетовый коридор Жилища Мелких Млекопитающих, когда две грубые лапы схватили меня за голову и прижали к решетке. Я не мог освободиться, но мне удалось повернуть голову. И я лицом к лицу оказался с безволосой, ярко-красной грудью самца гелады-бабуина — сильного, свирепого бандита из высокогорий Абиссинии.

— Я здесь, чтобы помочь тебе, — прошептал я.

Но он презрительно усмехнулся.

— Только не поднимай шум, — взмолился я, но его пальцы крепко вцепились в мой загривок; этот бабуин собирался удавить меня мертвой хваткой. Сунув руку в карман пиджака, я протянул ему свою пенковую трубку. — Не хочешь немного подымить? — спросил я его.

Он уставился на нее. Одна лапа немного съехала мне на плечо.

— Давай попробуй, — прошептал я, надеясь, что мною не набьют одну из его раздувающихся книзу ноздрей.

Он взял; одна лапа сползла с моей шеи и накрыла мой кулак вместе с трубкой. Затем вторая лапа осторожно втиснулась между моими пальцами за трубкой. Я отдернул голову назад, но не смог высвободить кулак; гелада-бабуин сунул трубку в рот и ухватился за мой кулак обеими лапами. Я не был к этому готов, но я уперся ногами в решетку и дернулся назад всем весом. Я упал в недосягаемости от его клетки, и бабуин, жующий и сплевывающий на пол мою пенковую трубку, сообразил, что его провели, и поднял чудовищный шум.

Он бился в гневе и метался по клетке, наскакивая на решетку и наступая в корыто с водой. И весь Обезьяний Комплекс догадался, что бабуина одурачило какое-то примитивное существо.

Если там и были животные, которые окончательно улеглись спать, то я приношу им извинения. Они проснулись от поднятой представителем рода приматов шумихи; Большие Кошки зарычали в ответ; медведи глухо заворчали; и весь зоопарк, от ограды до ограды, стремительно ожил. А мне пришлось ретироваться назад по дорожке, снова к своему укрытию, и тут я увидел сторожа, который выходил из-за угла в конце бледно-лилового коридора.

Это меня удивило. Я ожидал, что инфракрасное излучение пропадет, я ожидал, что сторож в полной боевой готовности, в камуфляже и с дубинкой, поползет на животе, чтобы схватить меня. Но он стоял в кроваво-красном проходе с открытым ртом, застыв в удивлении; он представлял собой легкую мишень.

У себя за зеленой изгородью я находился в безопасности, пока не увидел свет его фонаря, вращающийся по дорожке; когда этот свет начал вращаться, зоопарк неожиданно замолк. Он описывал круги от куста к кусту, от клетки к клетке. Когда он прошел мимо того места, где на меня было совершено нападение, я затаился, ожидая беды. Но гелада-бабуин, должно быть, собрал остатки моей пенковой трубки и, крадучись, слинял через заднюю дверь, потерявшись в лабиринтах Обезьяньего Комплекса.

Однако сторож, казалось, догадался, кто все начал. Он остановился и пошарил светом по углам клетки и вершинам деревьев вокруг. Потом осторожно ударил ногой по клетке гелады-бабуина.

— Это ты? — крикнул он высоким, сюсюкающим голосом.

Весь зоопарк пробудился, но молчал; сотни дыханий затаились в ожидании.

Сторож осторожно миновал обезьянник и остановился снова у угла моей изгороди, разжиженный кроваво-красный свет внутреннего и наружного Обезьяньего Комплекса неясно освещал его на дорожке. Он покрутил над головой фонарем и, потрясая им, крикнул:

— Что случилось?

Кто-то из животных сделал неверное движение, замер и затаился. Свет сторожа метнулся к австралийской части зоопарка, скользнув по небу. Он выстрелил светом в соседнее дерево, разыскивая леопарда или оцелота, который мог притаиться там, готовый к прыжку.