Свободу медведям - Джон Ирвинг

Как мне кажется, он слегка неустойчив при всем этом вооружении. Разумеется, он с фонарем. Он держит его в левой руке на петле — так что если он потянется за дубинкой, то фонарь не будет мешать. Это оправдано: если находишься достаточно близко, чтобы воспользоваться дубинкой, то фонарь не нужен; если находишься достаточно далеко, чтобы воспользоваться пистолетом, то нужно твердо держать фонарь в другой руке. Мне кажется, этот сторож серьезно относится к своим обязанностям.

Он прошел вдоль моей живой изгороди. Когда он проходил мимо меня, я высунулся из травы — ровно настолько, чтобы видеть его выше пояса: кольцо с ключами, эполеты, изгиб правой руки. Целиком я видел его только со спины, довольствуясь коротким взглядом. Он очень непредсказуем с фонарем. То светит себе под ноги, то вдруг разворачивается, освещая все вокруг.

Прошло уже полтора часа, а он все расхаживает по зоопарку с фонарем. Возможно, он считает, что сторож первой смены довольно беспечен. А может, перед тем как приступить к самому дежурству, ему нужно убедиться, что все спокойно.

Должно быть, животные очень нервничают от таких частых визитов, происходящих каждую ночь. Я вижу беспорядочное метание света его фонаря — по нескольку раз в одном и том же месте. И он ведет себя довольно агрессивно, когда проверяет замки. Просто потрогать для него недостаточно, он трясет клетки.

Неудивительно, что никто не спит.

Тщательно отобранная автобиография Зигфрида

Явотника:

Предыстория I (продолжение)

Черная пятница, 11 марта 1938 года: немногим позднее половины шестого пришедшие ранним утром священники открывают боковые алтари собора Святого Стефана, и Курт фон Шушниг погружается в очень краткую, четкую молитву. Он на ногах и на пути в здание администрации канцлера с того момента, как секретарь безопасности Скубл позвонил и сообщил ему, что немцы закрывают границу у Зальцбурга и отзывают таможенных чиновников. Скубл также упомянул о том, что немцы сосредоточили свои войска на участке от Рейхенхаллса до Пассау. В канцелярии Шушниг находит срочную телеграмму от австрийского генерального консула в Мюнхене: «Лео готов тронуться в путь». И все это еще до рассвета и прежде, чем вся утренняя германская пресса пересылается телеграфом для ознакомления Шушнигу. Они продолжают лишь поверхностно освещать настроения немцев, хотя достаточно и этого. Нацистское агентство новостей DNB заявляет, что в Вене вывесили флаги с серпом и молотом, а возбужденные граждане выкрикивали «Да здравствует Шушниг! Да здравствует Москва!» на одном дыхании. DNB сообщает, что, возможно, фюреру придется совершить «антибольшевистский крестовый поход» во имя спасения Австрии. Бедный Курт фон Шушниг должен признать, что в каком-то смысле это и есть реакция на его плебисцит. Встревоженный, он звонит британскому министру, который, в свою очередь, дает телеграмму в Лондон лорду Галифаксу — выяснить, займет ли Британия чью-то сторону. Потом Шушниг наблюдает, как первые лучи света, проникающие сквозь закопченные окна выставочного зала Хофбург, скользят по стенам в поисках редких старинных украшений и золота.

Медленный мартовский рассвет убирает тени с окон сонного собора Святого Стефана, и Зан Гланц радостно приветствует новый день. Зан радуется, что еще рано и почти нет транспорта, поскольку он не слишком уверенно чувствует себя на перекрестках. От тряски по булыжной мостовой у него начинает болеть голова, поэтому там, где возможно, он едет по трамвайным путям: колеса такси не совпадают с рельсами, но ему удается удерживать от тряски хотя бы одну сторону машины.

Он добирается до Старого города по Вахрингерштрассе, где останавливается подобрать клиента. Мужчина с опущенной головой выходит после мессы из Вотивкирхе и садится на заднее сиденье. Зан оборачивается к нему, пока тот захлопывает дверь.

— Кавк! Кавк! — произносит Зан. — Куда ехать?

И мужчина, стряхивая куриные перья с брюк, ворчит:

— Это такси или сарай? — Он смотрит в зеркальце заднего обзора и видит изогнутый клюв Зана и покрытые перьями плечи над рулевым колесом. И тут же вываливается обратно в дверь, которую так толком и не закрыл.

— Не стоит оставлять дверь открытой, — говорит ему Зан, но он обращается уже к пустому сиденью, усыпанному перьями.

Зан сворачивает на Колингассе и останавливается, он неуклюже выбирается из такси и с важным видом возвращается на угол Вёрингер, где видит ковыляющего к тротуару мужчину. Видимо, тот решил, что ему явился серафим, поскольку он только что вышел после мессы.

Поэтому Зан заскакивает обратно в такси, заставив вздрогнуть владельца кафе, который поднимал жалюзи, чтобы посмотреть, есть ли сегодня хоть какое-то солнце. Он выпускает подъемную рукоятку жалюзи, жалюзи падают вниз, рукоятка бешено вращается, больно стукая его по рукам.

— О, я точно рановато выехал сегодня, — бормочет Зан и издает истошный петушиный крик из окна своею такси. Оттого что Зан покрыт куриными перьями, он путает орлиный крик с петушиным.

Зан чувствует, что ему чего-то не хватает, и догадывается, что когтей. Какой бы птицей он ни был, ему нужны когги. Поэтому он останавливается у лавки мясника на Кольмаркт и покупает целого цыпленка. Затем отламывает ему лапы и закрепляет их в отверстия кольчуги, непосредственно под широкими манжетами. Когти покрывают ему кисти, и, когда он ведет машину, они царапают ему кожу.

Однако все мясники славятся отсутствием воображения, и мясник с Кольмаркт не исключение. Он звонит на Радио Иоханнесгассе, чтобы сообщить о человеке в птичьем одеянии, который неумело водит такси.

— И что, скажите мне на милость, это за человек, — возмущается мясник, — который покупает целого цыпленка и отрубает ему лапы краем дверцы такси! Именно так — открывает и закрывает чертову дверцу, лупя по лапам бедного цыпленка до тех пор, пока они не отваливаются напрочь. И потом выбрасывает цыпленка! — говорит мясник, считающий своим до… ом предупредить общественность.

Но Радио Иоханнесгассе уже получило информацию о неком чуде в перьях — от обеспокоенного работника таксопарка, который позвонил после того, как на Вёрингерштрассе был арестован гражданин, возмущавший общественный порядок и распускавший нечестивые слухи о явлении серафима. Так что слух о Зане уже разошелся по городу, будьте покойны. Единственный, слышавший эти новости по радио и не заинтересовавшийся ими, был Курт фон Шушниг, для которого этот день и так переполнен событиями.

Следующей неприятностью, с которой сталкивается бедный Курт, становится доклад члена нацистского кабинета Зейсса-Инкварта о крайне резком телефонном звонке Геббельса из Мюнхена. Зейссу велено взять под свой контроль кабинет и проследить, чтобы Шушниг отменил плебисцит. Зейсс-Инкварт едва не извинялся, — возможно, он сомневается, не слишком ли быстро развиваются события. Он и Шушниг отправляются на поиски президента Микласа после того, как Шушниг — или кто-то еще — велел одному из служителей здания администрации канцлера собрать упавшую кучу простыней, которые мешают движению на Михаэлерплац.

А дедушка Мартер снова решил, что старший библиотекарь останется дома; если хотите знать, с того момента, как он услышал первое радиосообщение о водителе такси в куриных перьях, он не отходит от окна. Бабушка приносит ему кофе, а Хильке вместе с ним наблюдает за Швиндгассе. Солнце еще не обогрело улицу. В любом случае солнце это случайное, и лучи его освещают лишь верхние этажи и крыши на противоположной стороне улицы — сияет оно лишь тогда, когда отражается в бронзовом шаре в ладонях купидона, который возвышается на крыше посольства Болгарии. Купидонов вокруг хватает, но только болгары дали своему в руки подержать бронзовый шар; или это сделал кто-то другой — возможно, чтобы оскорбить болгар. Как бы там ни было, это единственное здание посольства на Швиндгассе, которое дает возможность дедушке хоть за чем-то наблюдать, пока он поджидает Зана. Дедушка обратил внимание, что даже болгары сегодня не отходят от телефона. Приземистый, плотный мужчина, который, должно быть, весь покрыт волосами, встал у телефона перед окном фасадного офиса и стоял там все время, пока дед наблюдал.

Когда дедушка прослушал последний краткий выпуск новостей, из которого узнал о происшествии с мясником на Кольмаркт, он попросил бабушку принести ему чаю с ромом. У мясника с Кольмаркт острый глаз на детали. Радио Иоханнесгассе сообщает приметы сумасшедшего в птичьем костюме: он пахнет коньяком и неумело водит такси, на котором мелом на капоте выведено: «Ура Шушнигу!»

Если сам Шушниг и обратил хоть какое-то внимание на местные события, то лишь потому, что у него хватает воображения, чтобы представить, как нацистское агентство новостей подаст этот случай: «Члены тайной большевистской террористической группы, замаскированные под птиц, берут под свой контроль транспортную систему, чтобы помешать избирателям принять участие в заранее подстроенном плебисците Шушнига». Хотя, похоже, местные беспорядки не слишком тревожат Шушнига. У него и так хватает неприятностей, пока он пытается убедить старого президента Микласа в том, что требование Германии относительно Зейсса-Инкварта должно быть отвергнуто. И старый Миклас, так давно бездействующий, хватается за этот случай, чтобы оказать сопротивление.