Связной - Гелена Крижанова-Бриндзова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Под вечер Яно Моснар пришел к Эрнесту.
— Слушай, что-то нужно сделать, — начал он.
— Что? — равнодушно отозвался Эрнест, просто так, чтобы не молчать.
— Нужно что-то им сделать. Мост взорвать, когда они пойдут по нему, склад поджечь и просто убивать их, убивать, как бешеных псов!
Эрнест плел корзину, сейчас он как раз затягивал плеть, придерживая зубами несколько лозин. Так он и ответил сквозь зубы:
— И что будет?
— Эрнест! — выкрикнул Яно. — Что ты несешь? Нельзя же сидеть сложа руки! Взять автомат, подстеречь их и стрелять, стрелять в них до последнего… Я больше не могу, я не выдержу. Давай сделаем что-нибудь.
Эрнест перебирал прутья в плети, руки у него дрожали. Он даже не повернулся к Яну, который вопросительно глядел на него широко раскрытыми глазами, он видел перед собой только корзину, которую держал в руках.
— Если тебе уж никак невтерпеж, ты ведь знаешь, куда нужно идти. Ну и иди туда! — сказал Эрнест глухим голосом.
— А ты?
— Меня оставь в покое, Яно. Я в эти игрушки не играю.
Яно вскочил с табуретки, нервно скомкал выцветшую шапку:
— Да что ты, Эрнест? Я-то думал, что ты мне поможешь, посоветуешь. Потому я и пришел, слышишь? Ведь ты был в горах…
Эрнест глянул на него строгим, неодобрительным взглядом:
— В каких еще горах? Что ты болтаешь? В больнице я был, сколько раз можно повторять?
Отшвырнул недоплетенную корзину и вышел. Яно стоял как ошпаренный, беззвучно шевелил губами, потом выругался и хлопнул за собой дверью.
— И пойду, если хочешь знать! — закричал он во дворе. — Я не баба и не трус, как ты… гнида!
Милан, который все это видел, замер, покраснел, ему было страшно стыдно за Эрнеста.
Странный стал Эрнест, такой странный, словно его подменили там, в горах. Слоняется по двору, по дому, на улицу почти не выходит. Если кто заглянет в дом, болтает с ним о пустяках и норовит поскорее уйти. Вечерами, когда соседи заходят поболтать, он сидит на табуретке, лущит кукурузу или плетет корзины.
Корзины он плетет не переставая, уже наплел их, наверное, на три хозяйства. Когда при нем заводят разговор о парнях с гор, он умолкает, а то и просто отмахнется.
Когда Эрнест вернулся и в доме стало чувствоваться присутствие мужчины, хозяина, Милан помаленьку стал отвыкать от мыслей о собственной смерти, которая после похорон отца казалась ему такой неизбежной. Он уже не думал, что жить, собственно, и незачем. Теперь ему хотелось совершить что-то исключительное, небывалое, чтобы от чувства равнодушия и пустоты не осталось и следа.
Милан готовился к самой настоящей партизанской жизни: по ночам они будут ходить с Эрнестом на тайные встречи, будут подрывать мосты, переодевшись, нападать на немецких часовых, обезоруживать их и выкрадывать секретные документы противника.
Но Эрнест и знать ничего не хочет. Какой порядочный человек сможет спокойно слушать, что немецкая солдатня избивает плетками женщин, а Эрнесту хоть бы что!
«И это называется партизан! Тьфу, ни дна ему, ни покрышки!» — злится Милан.
Эрнест-герой, Эрнест-умница, на которого Милан всегда глядел с обожанием, утратил в глазах Милана былое очарование. Милан чувствует, что теперь ему стыдно за дядю, и опять у него тяжело на душе.
* * *
Эрнест спал в кухне на лавке, как и Милан. Ложился он рано, другие парни в это время еще гуляли по деревне. В корчму не ходил, а все торчал дома, и Милана это страшно злило.
Как-то ночью Милан проснулся и увидел, что Эрнеста на кухне нет. Это удивило его. Он изо всех сил старался не заснуть, пока дядя не вернется: любопытно было, когда он появится? В душе у него ожила несмелая надежда, что Эрнест тайком занимается чем-то, о чем ему нельзя говорить, а все его поведение — не более чем притворство, как говорится, обманный маневр.
Эрнест вернулся только к утру. Тихонько протиснулся в дверь, бесшумно разделся и мгновенно заснул.
На другой день почтальонша принесла Эрнесту письмо: продолговатый конверт противного розового цвета, вдобавок еще и надушенный.
«Девицы ему стали писать», — подумал Милан и смерил дядю убийственным, презрительным взглядом.
Вы только посмотрите, как жадно он схватил этот конверт и даже заперся в комнате, чтобы никто не помешал ему читать! Но тут Милан нарочно, назло стал отнимать у Евки куклу. Воевали до тех пор, пока у куклы не оторвали ногу. Евка подняла крик, Милан тоже заорал, они гонялись друг за другом по кухне, опрокидывая табуретки, пока не прибежала мама и не разняла их.
Эрнест так и не выглянул из комнаты. Милан вышел на крыльцо и оттуда заглянул в окно: Эрнест писал.
Конечно же, он пишет этой дурехе Якубиковой с Беснацкого хутора, гори она ясным пламенем! Когда-то, когда еще только начали поговаривать, что Эрнест с ней ходит, Милан хорошенько разглядел ее в церкви — вроде бы ничего. Ему понравились ее накрахмаленные юбки, блестящие, как зеркало, сапожки со скрипом, гордая осанка, зеленоватые глаза.
Но теперь ему тошно было даже подумать о ней. Глубоко уязвленный, обиженный, озлобленный, он теперь разговаривал с Эрнестом только сквозь зубы, нехотя; он уже не мог любить его как прежде и очень страдал от этого.
* * *
Однажды, когда Эрнест вернулся с ночной прогулки весь продрогший и ничком свалился на лавку, Милан не выдержал, спросил:
— Ты где был?
— Да так, — спокойно ответил Эрнест, и голос у него даже не дрогнул, — ходил в хлев, на Лыску посмотреть.
— Ты мне голову не морочь, — строго сказал Милан, решивший поговорить с Эрнестом по-мужски. — До утра, что ли, ты на нее любовался?
— Она скоро отелится, сам знаешь…
— Все равно ты не там был, я знаю!
Они помолчали, потом чиркнула спичка: это Эрнест лежа закурил сигарету. Красный огонек слабо освещал его лицо. Эрнест напряженно думал над чем-то, уставившись в потолок.
— Милан, — раздался вдруг его голос. — Ты завтра не сгоняешь в город? На велосипеде. Тебе это пара пустяков.
Милан чуть не подскочил. Так, значит, Эрнест не якшается с девками, а продолжает свою таинственную работу, и Милан будет связным, как прежде!
— Съезжу, почему бы нет? Прямо утром и съезжу.
— Но только чтобы мама не знала. Никто не должен знать, куда ты собрался.
— Что я, маленький? — чуть не обиделся Милан. — Никто и не узнает. Даже не заметят, что меня
