Мальдивы по-русски. Записки крутой аукционистки - Наташа Нечаева

– Даша, смотри, мы летим надо льдами! – нежно вернул меня в действительность Антон.

Я открыла глаза и тут же зажмурилась, не в силах вынести ослепительного сияния, окружающего вертолет со всех сторон. Мы будто оказались внутри одной огромной лампочки нестерпимо мощного накала. Свечение шло отовсюду – справа, слева, сверху, снизу. Весь мир вокруг представлял из себя одно сплошное солнце, от которого плавился воздух и слепли глаза. Антон нацепил на меня специальные очки, выданные при посадке, я проморгалась, вытерла слезы и наконец прозрела. Теперь внизу, на ровном бело-голубом холсте, то тут, то там рваными полянами расцветали ярчайшие незабудки. Или колокольчики? Или васильки? Кто их с такой вышины разберет?

Недавнее белое на голубом сменилось голубым на белом. Это представлялось не менее прекрасным, но и не менее жутким. Если бы в эти невероятно чистые и холодные цвета добавить чуть-чуть тепла – оранжевые всполохи, например, – или на худой конец плеснуть на стылую синь топленым молоком, пейзаж внизу стал бы точь-в-точь мальдивским – белый песок, бирюзовый океан. И тогда сердце бы запело, а тело само запросилось вниз, в ласковую прохладу волн и горячую негу песка. А так. Неземные краски, неземные цвета. Одно скажу: туда, вниз, мне совершенно не хотелось. Хоть полюс, хоть десять полюсов.

– Видишь широкую полосу воды? Вон там, прямо по курсу? Это – след от ледокола.

– То есть мы рядом? – возликовала я.

– Почти, – улыбнулся Антон. – Расскажи лучше, в кого себя преобразил Павлик Чурилин? Не могу поверить, что его невозможно узнать.

Ясное дело, мой верный рыцарь, пожертвовавший личным отпуском и комфортным отдыхом ради моей минутной прихоти, честно пытался отвлечь меня от тягостных мыслей и страха, но я твердо решила не показывать больше собственную слабость.

– Я слово дала, что эта тайна умрет вместе со мной.

– Значит, в ближайшие сто лет мир не узнает нового лица Чурилина?

– Творец имеет право на анонимность. Хотя бы для того, чтобы получить возможность творить.

– Дашуля, а сама-то ты другана признаешь? – хитро прищурился он.

Снова ревнует, поняла я. Боится, что не отследит, с кем я общаюсь. И правильно, между прочим, делает. С такой женщиной, как я, никогда нельзя быть до конца уверенным в результате.

– Ну, если я чего попутаю, так он-то меня признает!

– Подойдет?

– А то! Если, конечно, ноги от счастья не откажут.

Боков нахмурился, но я этого не заметила, поскольку вовремя успела отвернуться к окну.

Синяя полоса внизу неожиданно расширилась до размеров небольшого моря, и где-то вдали на ней вдруг запульсировала яркая красная точка. Будто некий космический великан обронил на водную гладь яркую новогоднюю конфитюшку или, наоборот, великан подводный выставил над своим царством красный мигающий фонарик.

Вертолет плавно парил над синью, незаметно изменившей цвет и налившейся откуда-то из глубины густо-фиолетовым, красная точка становилась все больше и объемнее, пока наконец не превратилась в игрушечный яркий кораблик, застывший далеко внизу. Впрочем, приглядевшись, я обнаружила, что красивый кораблик вовсе не стоит, а движется, и довольно споро: вокруг корпуса белели пышные кружева пены, отделяя махонькую скорлупку от синей громадины воды.

– Смотри, какая яхта! – кивнула я Антону. – На Лазурке ни одной такого цвета нет! Сплошь белые. Скукотища! Надо Ильдару сказать, чтоб «Лолу» перекрасил. Представляешь, на World Yacht Trophies все лодки одинаковые, и только наша – как распустившийся тюльпан. Красота!

– Это не яхта, Дашенька, – ласково погладил меня по голове Боков. – Яхты сюда не заходят – слишком опасно. Это наш ледокол – «Ямал».

– Ледокол? Такой крошечный?

– Просто мы пока от него очень далеко, да и высоко. Тут воздух разреженный, поэтому видно все так хорошо. На Мальдивах мы бы на таком расстоянии ничего не разглядели.

– Ледокол? – Мне отчего-то снова стало не по себе. – Вот эта игрушечная посудина повезет нас на полюс? Продираясь сквозь льды? Они что, с ума посходили? Нас же раздавит первый встречный айсберг!

– Тут нет айсбергов, Даша. Это же Арктика!

Арктида, которую ты так хотела увидеть.

Завершение нашего опасного перелета, включая посадку прямо на ледокольную палубу, прошло как в тумане. Сама не знаю отчего, но я дико боялась! Мне все время казалось, что мы промахнемся и плюхнемся в воду. Этому, кстати сказать, немало способствовал спасательный жилет, который натянул на меня Боков. Каждый поймет: если опасаться нечего, зачем такие меры предосторожности? Значит, не такая уж это примитивная операция – посадка на движущийся ледокол, если тебя с носа до пяток упаковывают в неудобную дутую фуфайку.

Наконец наша неуклюжая стрекоза тупо шлепнулась на пузо, перестала дребезжать и скрежетать, уняла эпилептические судороги и застыла.

– Приехали! – радостно оповестил Боков. – Отстегивайся, снимай амуницию, выходим!

Хорошо сказать – «выходим». Мои ноги, от бедер до мизинцев, представляли собой густой колышущийся кисель, ни под каким предлогом не желающий обретать привычные двигательные функции. В чем дело? Летала же я над Куршевелем, ничего подобного не случалось, а тут?

Боков подхватил меня за талию и почти вынес из вертолета.

– Антон Петрович, здравствуйте, – встретил нас на палубе дородный высокий мужчина в капитанской форме. – Вы к нам с проверкой или за впечатлениями?

– Какая проверка, Иван Сергеевич! Что я, сухопутная крыса, понимаю в вашем хозяйстве? – Боков засмеялся: – Проверять вас, полярного волка. Помилуйте! Знаете же, давно мечтал, вот, оказия подвернулась, неделька свободная выдалась, думаю, дай-ка махну на Северный полюс!

– Правильно, – одобрил капитан. – Одно плохо, каюты соответствующей вашему статусу нет. Люксы все заняты. Полулюксы – тоже.

– На палубе палатку поставим, – снова улыбнулся Боков.

– Ну, зачем так? Вы же с дамой. Дама, – он оглядел меня с ног до головы странным равнодушным взглядом, – наверное, к удобствам привыкла. Мы вам две каюты рядом освободили, ученых потеснили. В тесноте, как говорится, но не в обиде. Каюты меж собой сообщаются. Так что почти двухкомнатный люкс.

– Все нормально, Иван Сергеевич, устроимся! Не графья! – уверил Антон. – Знакомьтесь, это – Даша. Даша, это Иван Сергеевич Прокопец. Заслуженный полярник, герой труда, лучший капитан пароходства, хозяин «Ямала».

Капитан снова странно хмыкнул:

– Хозяин «Ямала», слава богу, пока государство. Ну, располагайтесь, передохните с дороги полчасика, и прошу ко мне на обед. Участок впереди почти чистый, безо льдов, будем идти как на прогулочной яхте! Пассажиры уже трапезу закончили, отдыхают по каютам, так что мы, отобедав, сможем ледокол осмотреть. Желаете?

– Еще бы! – кивнул Антон.

Каюты нам достались… как бы это сказать.

В коробке из-под обуви, право, шпилькам находиться куда вольготнее, чем мне в этой каюте. Кровать, узенькая, как купейная полка в вагоне, столик, с которого локти сваливаются, тумбочка, узкий шкафчик и отдельный закуток с унитазом и душем. В деревянной перегородке – дверь в точно такую же табакерку. Боковскую. Это называется, попала! Если весь круиз – две недели – в такой душегубке. И это стоит тридцать штук баксов? Хорошо, что мы тут всего на неделю. Все-таки Бог есть! Не даст он мне провести заслуженный отдых в этой душегубке с видом на ледяную бездну.

Антон на мое огорчение лишь улыбнулся:

– Тут ученые живут, они, надо полагать, все время работой заняты, в каюте только спят. У туристов – другие условия, но, думаю, простора и шика, как в люксовых отелях, ждать не стоит. Это же ледокол, а не круизная яхта.

– Так за что тогда берут такие деньжищи? Это же дороже, чем Мальдивы и Куршевель?

– За экзотику, Даш. За впечатления. Северный полюс во всем мире считается туристическим маршрутом номер один. Самые богатые и знаменитые люди Земли считают, что хоть раз побывать тут обязательно нужно. Чурилин-то зачем сюда поехал? – Опять он о Чурилине! Вот Отелло недорезанный! Накаркает ведь. – Ладно, располагайся, малышка, приводи себя в порядок, на обед к капитану опаздывать не принято. Это не ресторан.

Оказалось – очень даже ресторан. Видно, не желая ударить перед нами лицом в грязь, Прокопец приказал накрыть стол не у себя в каюте, а именно в ресторане. Крутить носом, осматриваясь, было неприлично, и я лишь отметила про себя, что зал большой, просторный и очень чистый, даже с некоторыми элементами роскоши, типа позолоты на дереве и бордового плюша на стульях. Ясное дело, на изыски кулинарии я и не рассчитывала, приготовясь стоически снести какую-нибудь переваренную лапшу и столовские котлеты. На столе розовела семга, светилась крупная красная икра, слезилось масло. Отдельное блюдо роскошествовало крупно нарезанными огурцами, помидорами и пучками зелени. В вытянутой плоской лоханке поблескивали перламутром куски селедки в кудрях репчатого лука, на плоской тарелке аппетитно нежилось мясное ассорти. Все.