Иная судьба. Книга I - Вероника Горбачёва

А ещё у его высокопреосвященства возник стойкий диссонанс: между образом вздорной злобной бабы с сиюминутными капризами и последовательностью её действий. Как будто кто-то умело направлял её поступки, вовремя одёргивая, уводя от самой грани очередного крупного скандала… или развода. Видит Бог, Бенедикт охотно походатайствовал бы перед понтификом за расторжение этого брака. Галлии не нужна была… скажем прямо: Галлия в гробу видала подобных герцогинь! Совсем не такая хозяйка нужна была этой стране.

А потому, когда вчера вечером ему доложили, что беглая герцогиня, наконец, поймана и вот-вот предстанет перед судом супруга — его высокопреосвященство удовлетворённо кивнул и приготовился ждать, когда его позовут на отпевание: соответственно высокому статусу новопреставленной.

А когда утром ему доложили, что, оказывается, привезли-то супругу, самую что ни на есть настоящую, а на рассвете выловили и доставили самозванку — его высокопреосвященство не на шутку удивился. Что за игрушки, недостойные взрослого мужчины? И ему загорелось разобраться, всё выяснить — и подумать, как это можно использовать. К тому же, со второй так называемой супругой привезли, вдобавок, и двух умертвий, которых следовало бы допросить и уничтожить по всем правилам, чтобы не поднялись заново. Да ещё эта сумасшедшая догадалась на весь двор завопить о своей беременности, а вот это уже заставило Бенедикта сделать стойку, подобно борзой, учуявшей добычу. Ах, жаль, что новости передавались слишком медленно! Их осведомителю пришлось честно отдежурить на посту, чтобы не возбудить подозрений внеурочным уходом, затем он потерял время, добираясь до резиденции, да пока просочился на приём… Однако — архиепископ привык срываться с места по первому сигналу интуиции. И чаще всего — успевал.

Теперь он доподлинно знал: Анна де Бирс де Фуа д'Эстре умерла, сожжена, и прах её захоронен. Осталось выяснить, кого увёз в комендантской карете его светлость и зачем?

Впрочем, последний вопрос излишен. Трудно осуждать мужчину за то, что он предпочёл змее голубицу.

А вот что из себя эта голубка представляет… Откуда взялась, чем дышит, не подставная ли — от ещё одной, неизвестной пока архиепископу стороны или политической партии, чего от неё ждать, а главное — нужна ли Галлии т а к а я герцогиня?

— Вот что, брат мой…

Сидевший напротив монах с готовностью подобрался.

— Езжай-ка ты, голубчик… Как там называется эта деревушка, где сыскали беглую герцогиню? Не ту, которую герцог самозванкой прилюдно обозвал, а…

— Сар, ваше высокопреосвященство.

— Ах, Сар!

Бенедикт порылся в памяти. Что-то ещё было связано с этим названием.

— Да, вспомнил, — сказал он вслух. — Вспомнил… Езжай-ка ты в Сар и там на месте разузнай, что да как. Откуда там взялась её светлость, на чём приехала — не из воздуха же она появилась! Кто с ней был, как её поймали… Ну, не мне тебя учить. А заодно проведай местного нашего ставленника, что-то слушок о нём нехороший пошёл… прямо скажем — порочащий духовное звание слушок. Проверь. Надо будет — изыми книги, бумаги; полномочия я тебе даю.

И протянул монаху один из перстней со своей именной печатью.

Немедленно так немедленно. Окружение духовного лица хорошо изучило его привычки. Получив благословение, монах постучал в окошко вознице, дождался, пока карета замедлит ход, и выпрыгнул. Перстень архиепископа служил и подорожной, и пропуском, и векселем, по которому можно было ссудить звонкую монету на дорогу.

…А маленькая девушка меж тем сладко спала на широкой герцогской постели и даже не подозревала, что ею не на шутку заинтересовались два столь разных, но могущественных человека. И по какой дороге уведёт их обоих её, Мартина судьба — было ещё неизвестно.

Глава 5

Всё было плохо, очень плохо.

Сон, лёгкий и благостный, внезапно сдавил ярмом, которое Марте никак не получалось сбросить. Во сне герцог д'Эстре был совсем другим. Жёстким. Безжалостным. Неумолимым. Каким она увидела его впервые, в кабинете коменданта. Наяву-то он потом переменился, а в Мартином видении — логично и последовательно сделал с ней всё, что и собирался. Наказал. Унизил. Втоптал в грязь… Чего ещё ожидать от человека, который привык, что все его веления претворяются немедленно?

Она не помнила подробностей, но лучше бы их и не было вовсе. А когда проснулась, не испытала облегчения, как бывает обычно, когда понимаешь, что всё пережитое оказалось лишь кошмаром. Нет. Она чувствовала себя униженной, осквернённой… и обманутой.

А самое главное — увязнув в тягостном мареве сонной одури, она никак не могла понять: где настоящее? Только что увиденное и пережитое? По сути своей — так оно и должно было случиться на самом деле. А то, что ещё раньше герцог сжалился над ней, сделал своей женой, привёз в чудесный сказочный замок — вот это, скорее всего, было злой, хоть и прекрасной сказкой. Злой, потому, что такого просто не могло произойти. И надо быть последней дурой, чтобы поверить. К тому же, ужасно хотелось есть. Словно вкусная каша с топлёными пенками тоже была наваждением, вызванным пустым желудком…

Марта плакала, и слёзы просачивались через сомкнутые веки. Открыть глаза она боялась. Хоть и чувствовала мягкость перины, упругость подушки, тепло одеяла — но по контрасту с только что пережитым всё казалось таким эфемерным, и, думалось, вот-вот исчезнет — и останется она на жёстком деревянном топчане пыточной, привязанная ремнями, голая, мокрая после того, как окатили водой, приводя в чувство, с распухшими в вывернутых суставах плечами… Вот-вот — и всё это на неё обрушится и придавит.

Вместо этого…

Что-то влажное и шершавое коснулось щеки, прошлось по виску. Над ухом послышалось сосредоточенное сопение. Давешний чёрный кот осушал ей слёзы, трудился, щекотал белыми усами и бровями. Вот странность — сам чёрный, а усищи белые, на груди — крошечная белая звёздочка… Невольно заулыбавшись, девушка отстранилась.

— Да ну тебя! Перестань!

Черныш недовольно потянулся к отнятой щеке, но Марта проворно потёрлась ею о подушку — настоящую, тонкого полотна, отделанную рюшами и кружевными вставками, с вышитыми на одном из углов красиво переплетёнными буковками, украшенными короной.

И одеяло было настоящим, мягко пружинило, не хотело сминаться под рукой…

И высокое изголовье кровати, обитое белым атласом, затканным серебряными лилиями, тоже не спешило растаять, как дым, а было прочным и основательным.

И витой шнур, свисающий откуда-то с крепления балдахина, так и просящийся в ладонь… Марта невольно протянула руку — потрогать — но вовремя вспомнила, что тогда где-то зазвенит колокольчик и прибегут на зов девушки-горничные. Это тоже будет «взаправду», и не надо дёргать за шнурок, чтобы проверить. Просто пришло, в кои-то веки, осознание: вот это — реальность. Хоть и невероятная. Значит, бывает и так.