Мост к людям - Савва Евсеевич Голованивский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Интеллектуализм? — спрашивает Анатолий Макаров. — Ассоциативность? Урбанизм? Космическое масштабное ви́ение?» О чем это, как вы думаете? Оказывается, все это поиски идейно-эстетических характеристик произведений самых молодых поэтов, делающих в поэзии лишь первые шаги. И начинаешь сомневаться: действительно ли создал Павло Тычина полвека назад свои «Солнечные кларнеты»? Написал ли когда-то Микола Бажан «Строения» и ряд других своих стихотворений и поэм? Существовал ли сорок лет назад «шиллеризм» Олексы Влызько и урбанизм «Авангарда» и «Новой генерации»?[4] Похоже, что ассоциативное мышление впервые в украинской поэзии появилось у В. Коломийца, урбанизм — у В. Терена, а космическая масштабность видения у В. Фольварочного… И убеждаешься, что критик, который не может не знать о существовании всего этого в классических образцах, сотворил себе фантастический мир, в котором есть свои «папы» и «мамы», своя «каша» и «дочки», которые ее с аппетитом едят, хотя на столе и остывает настоящая и калорийная еда.
А между тем все это в украинской поэзии было. И не как стихотворная констатация фактов, уже давно вошедших в сознание людей, потому что существуют в реальности и характеризуют нашу повседневность. Нет, «Солнечные кларнеты» были поэтическим предчувствием космической эры, которая еще только должна была наступить когда-то, как урбанизм Полищука, Шкурупия и многих других поэтов был предчувствием эпохи машин и электричества, хоть и на другом эстетическом уровне. И можно ли все это просто игнорировать и в то же время видеть признаки новой поэтической «эпохи» в стихах, пронизанных этим же духом, но появившихся в то время, когда космос осваивают практически, а урбанизм вошел не только в сознание человека, а и в его плоть и кровь? Я думаю, что если бы даже такая гениальная книга, как «Солнечные кларнеты», появилась сегодня, то есть с опозданием на полвека, она не сыграла бы той роли, которую сыграла в свое время, точно так же, как и «Анна Каренина», если бы Л. Толстой написал ее позднее, когда эмансипация женщины стала реальным фактом.
Виноваты ли в этом молодые поэты? Конечно же нет. Я верю, что из них вырастут настоящие мастера, которые станут украшением нашей литературы. Но пока поэт пишет: «Мізерно гаснуть на очах чуттєві електрони», я вижу в этом лишь велеречивое проявление неотстоявшихся и неосмысленных чувств, для которых автор не находит точного и ясного словесного воплощения. Или когда другой поэт замечает, что «гойдається хата на вервечках зір», в этом труднее узреть космическую масштабность ви́дения, нежели обыкновенную неумелость. И когда Анатолий Макаров усматривает в этих строчках, которые просто следовало бы внимательнее отредактировать, окончание старого этапа «литературных веяний и настроений» и констатирует радостный факт рождения нового этапа, характерного стремлением упомянутых молодых поэтов стать «ближе к человеку», то похоже, что он действительно верит, будто в украинской поэзии до сих пор ничего не было и вот наконец она таки подступает к человеческим чувствам, и по-настоящему!
Изредка на литературное крыльцо выбегает встревоженный критический папаша и басовитым голосом пытается увещевать:
«Даже такие безусловно значительные произведения, как, скажем, книга Л. Первомайского «Уроки поэзии» или мемуары Ю. Смолича (добавим от себя — и ряд других книг. — С. Г.), не имеют пока серьезного отзвука. Над этим необходимо задуматься».
Но никто ему не внемлет. Продолжается захватывающая игра. «Мама» размешивает в мисочке кашу из песка и воды, она не замечает реального мира.
А тем временем зрелый и мудрый Леонид Первомайский предлагает уроки поэзии младшим:
Не зазорно мне, молодые поэты,
Учиться у вас,
Поучу же и вас… —
он соглашается слушаться даже учеников, только бы и они слушались. Но кто же захочет начать с азбуки, когда тебе систематически вбивают в голову, что ты уже доктор наук, что с тебя все началось, а позади ночь и пустыня!
8. ПУТЬ К СЕРДЦУ
Однажды, рассказывая о И. Е. Репине, К. Чуковский вспомнил, что великий художник утверждал, будто лишь в семидесятилетнем возрасте можно научиться по-настоящему рисовать. Корней Иванович говорил, что присутствующие очень удивились, когда Репин так заявил, и восприняли это как шутку. И в самом деле, могло ли это звучать иначе в устах человека, который в относительно молодом возрасте создал такие шедевры, как «Запорожцы», «Заседание Государственного совета» или «Иван Грозный», не говоря уж об огромном множестве других, не менее блестящих полотен.
Не кокетничал ли старик? Ведь известно, что некоторые стариканы любят порисоваться перед младшими!
Однако Репин не кокетничал и не рисовался. Слова его, наверное, были просто восприняты чересчур буквально. По его мнению, как видно, «научиться рисовать по-настоящему» не означало овладеть лишь определенным комплексом технических приемов, необходимых для создания формально совершенных картин. Ибо, даже будучи талантливым человеком и овладев техническими приемами, не всегда становишься тем настоящим мастером, которым истинный талант становится в зрелом возрасте, когда к таланту и технике добавляется большой жизненный опыт.
Это, разумеется, касается не только живописи, но и любого вида художественного творчества. Я знал немало поэтов и писателей, которые, будучи одарены природой, создавали блестящую первую книгу, но в течение дальнейшей творческой жизни так и не сумели ее превзойти, потому что талант их не обогащался новыми красками человеческого опыта, не обострялся выводом из длительных наблюдений и собственных удач и неудач. Семьдесят лет — Репин, пожалуй, слишком замахнулся. Но этим он, видимо, хотел лишь подчеркнуть значение собственного жизненного опыта в искусстве. Один обретает его в достаточном объеме в семьдесят, а другой немного раньше — дело не в цифрах. Знать людей, понимать смысл и мотивы их поступков, проникать в ход их мыслей — все это дается в результате постоянных и продолжительных взаимоотношений с людьми. Без такого знания, понимания и умения ни природная талантливость, ни техническое мастерство, ни даже то и другое вместе не создадут большого эпического произведения, или настоящей трагедии, или поэмы.
Мне могут возразить: а Лермонтов, а Рембо, а даже Пушкин, которому было только тридцать семь? Да, это исключения, а к тому же они еще и поэты. Среди прозаиков-романистов, авторов повестей и драматургов таких исключений найти почти не удалось. Стих порой рождается в результате душевной вспышки, тут интуиция может подсказать то, чего поэт еще не знает и не понимает.
Но широкое полотно требует понимания и знания. Да и может ли рассудительная мудрость позднего «Бориса Годунова» сравниться с милой простотой и непосредственностью раннего «Руслана и Людмилы» даже у самого Пушкина?
И не случайно ли Л. Толстой создал свою первую книгу не в двадцать лет, а
