Фридрих Вильгельм I - Вольфганг Фенор

Все выше задирал ноги его веселое величество, пока они наконец не заплетались окончательно. Тогда товарищи относили своего главнокомандующего на террасу и укрывали одеялом, дабы он мог проспаться на свежем воздухе.

Январь и февраль были зимним «сезоном убийств» — теперь уже диких кабанов. Охота не ограничивалась одним Вустерхаузеном, а проходила по всей стране. Развлечение было отнюдь не безопасным: в те времена диких кабанов не отстреливали, а убивали пиками. Это был жестокий поединок человека и зверя, требовавший от охотника изрядного хладнокровия и заканчивавшийся не всегда в его пользу. 15 января 1729 г. в окрестностях Кепеника Фридрих Вильгельм чуть не погиб на охоте — кабан повалил его наземь. Короля едва успел спасти подоспевший егерь. Впрочем, монарха это приключение даже позабавило. (В 1733 г. только в лесах близ Шверина были убиты 1084 диких кабана: они представляли огромную проблему для сельского хозяйства страны.)

Добытых кабанов частично дарили, частично отправляли ратуше ближайшего города со строгим наказом короля: продать мясо населению. Хотели люди или нет, им приходилось покупать кабанов по цене от трех до шести талеров за тушу — это соответствовало ценам местного рынка на говядину. Величайшее удовольствие Фридрих Вильгельм испытывал, когда покупать кабанов заставляли евреев. Те громко протестовали и ссылались на религию, запрещавшую им есть нечистое мясо. Но ничто не помогало, и им приходилось платить. А король хохотал и потирал руки, узнавая, как евреи дюжинами дарят кабаньи туши госпиталям и полковым кухням.

Странным, поразительным был этот человек! Человек, полный противоречий. Аккуратный и чистоплотный, заносчивый до крайности — и в то же время жизнерадостный чревоугодник, чуть ли не пьяница. Когда Фридриху Вильгельму было двенадцать лет, он казался «ангелочком» бабушке, курфюрстине Софье: миловидный, прекрасно сложенный блондин с нежным румянцем на щеках (чрезвычайно злившим его самого). Взойдя на трон в двадцать четыре года, он уже вряд ли мог считаться стройным, хотя выглядел по-прежнему хорошо, был статным молодым человеком, составляя замечательную пару помпезной Софье Доротее. Но с годами он становился все толще и толще. Еда и напитки нравились ему сверх всякой меры; и насколько хорошо он умел держать себя в руках, когда ему предстояло расстаться с обожаемыми деньгами, настолько же он терял голову, заправив за воротник салфетку. Схватив нож и вилку, король набрасывался на еду так, будто не ел, а участвовал в сражении. А брюшко короля все прибывало: его талия имела в охвате 1,26 м. Мнение всех, видевших Фридриха Вильгельма в первый раз, было одним и тем же: низкий и толстый. В пятьдесят лет он весил уже почти триста фунтов при росте 1,65 м.

Только будучи кронпринцем, он производил впечатление пышущего здоровьем парня. Действительно, если кто и олицетворял в королевском дворце цветущую жизнь, так это был Фридрих Вильгельм. В противоположность отцу его фигура казалась вылитой из бронзы. Но неукротимая потребность поглощать пищу при явном предпочтении тяжелых блюд; безумная «конная охота»; внезапные переходы от сна на солнцепеке к ледяным напиткам без меры; стиль работы, не щадивший ни его собственного здоровья, ни чужого; постоянные физические перегрузки во время многодневных и многонедельных инспекционных поездок в тряских каретах, — все это имело самые тяжелые последствия. У короля появилась одышка, а приступы подагры, развивавшейся из года в год, уже причиняли ему почти невыносимую боль. Когда ему ничего не оставалось, как только сидеть в кресле и на листах картона размером в человеческий рост изображать цветными красками фигуры своих любимых «верзил», стоявших тут же перед ним навытяжку, он писал в уголке картины: «in tormentis pinxit» («написано при сильной боли». — Примеч. авт.). Уже в сорок лет, не старше, Фридрих Вильгельм был смертельно больным человеком. Лишь пылкость его натуры, фанатичная воля к жизни подарили ему еще двенадцать лет.

И вот еще загадка: с одной стороны, нежность и целомудрие, с другой — грубые, отвратительные манеры! Как мы уже знаем, Фридрих Вильгельм не позволял произносить в присутствии дам и девушек сальности и двусмысленные фразы, не терпел невежливого, нерыцарского обращения с женщинами. Что касалось его отношений с женой, он действительно мог быть примером для всех дворов и обществ Европы. Супружеская жизнь короля была безупречной в эпоху, когда фаворитизм, проституция и половая распущенность считались признаками хорошего тона. Париж и Версаль являлись инкубаторами аморальности, Дрезден Августа Сильного — сплошным притоном разврата, пристанищем для кровосмесительных связей; при дворах Лондона и Ганновера супружескую верность нарушали ради развлечения; русский царь Петр укладывал в постель каждую встречную женщину. Но Фридриха Вильгельма, этот сгусток потенции, нельзя было упрекнуть ни в чем. Он знал про себя, что вовсе не является оплотом добродетели; как и любой другой мужчина, он пережил внутреннюю борьбу. Однажды его королевская рука даже оказалась в манящем декольте на груди придворной дамы (за что он получил смачную пощечину). Но так или иначе он остался оплотом нравственности в эпоху моральной нечистоплотности. А с другой стороны — наглые, грубые выходки в обществе мужчин или на «конной охоте», рано оттолкнувшие от него впечатлительного «Фрицхена». А чего стоит элементарная черствость, позволявшая ему загонять насмерть не только косуль и оленей, но и собственных коней!

Очень скоро после воцарения Фридриха Вильгельма все эти непостижимые противоречия привели к созданию его знаменитого негативного образа. Как это обычно и бывает, положительные качества натуры не замечались, зато деспотические склонности и странности поведения обсуждались весьма охотно. Черты, прямо противоположные свойствам всех европейских монархов, — чистоплотность, трудолюбие, бережливость, верность своей «Фикхен», — ни в коем случае не толковались в пользу прусского короля. Его личная жизнь считалась мещанской, «буржуазной»; в лучшем случае его характеру приписывали смешные свойства. Образ Фридриха Вильгельма за границей складывался из черт комичных либо страшных. Солдатские дурачества Фридриха Вильгельма создали ему репутацию «фельдфебеля на троне» или «короля-сержанта». (Этими эпитетами прусскому монарху пытался отомстить король Англии Георг II, чья задница все еще горела от детских пинков Фридриха Вильгельма.) Но чем король-солдат действительно лишил себя расположения своих немногочисленных друзей, так это безудержной драчливостью, своим «палочным фетишизмом», благодаря которому он и произвел подлинный фурор в прусской истории.

Нам известно, как уже в раннем детстве Фридрих Вильгельм привык всегда настаивать на своем и не считаться с волей других. Пылкость и гневливость были присущи натуре маленького принца, но никто не смог противостоять его буйному темпераменту, никто не нашел слов, чтобы убедить его в необходимости быть сдержанным, не научил его самодисциплине. Сделать это пыталась одна только Софья Шарлотта; но ее материнское сердце разбилось об упрямство возлюбленного сына. Вот и не научился он держать себя в узде, привыкнув всегда добиваться своего, даже если при этом страдал другой человек. Сжав кулаки (порой в буквальном смысле слова), он сокрушал все, не приходившееся ему по вкусу или бывшее ему непонятным.

Уже мальчиком он избивал тех, кто не разделял его желаний. И чем старше он становился, тем чаще давал волю порывам ярости. Он бил кулаком, бил и палкой. Не то чтобы на него находило дурное настроение и он бил кого-то в сердцах. Нет, бил он от души, страстно, до онемения рук и остановки дыхания. Лицо при этом становилось багровым, а глаза вылезали из орбит. Казалось, король попросту рехнулся.

Невероятный человек этот Фридрих Вильгельм! Берсеркер, вулкан, извергающий лаву бешенства! И что самое плохое, чуждый всякой самокритики, не имевший и грана самодисциплины. Его буковая палка не смела опускаться лишь на жену и на армейских офицеров. (Однажды, стоя на плацу перед полком, он поднял палку на майора. Тот выхватил пистолет и направил было его на короля, но затем выстрелил себе в голову.) Всех остальных он угощал палкой без разбора. Силу его гнева именно таким образом ощущали на себе чиновники самых высоких рангов. Например, достопочтенные члены достославной Уголовной коллегии в Берлине. Они приговорили к смертной казни «верзилу» из полка графа фон Дёнхофа, укравшего 6000 талеров. Дёнхоф, потративший на этого парня уйму денег, не пожелал с ним расставаться. Он начал протестовать, ссылаясь на то, что совсем недавно тот же самый суд приговорил высокопоставленного чиновника, растратившего 30 000 талеров, не к смерти, а всего лишь к тюремному заключению. Однако приговор Уголовной коллегии являлся вполне правомерным. Законы всех стран Европы карали за воровство смертью (лишь Фридрих Великий упразднил этот средневековый обычай), тогда как растрата наказывалась тюрьмой. Но Фридриха Вильгельма эти тонкости не интересовали. Юристы, «чернильные души», явно хотели опять подложить свинью солдату. Он вызвал членов коллегии во дворец, стал на них кричать, багровея все больше, в кровь разбил одному из них голову. Под конец король совершенно обезумел. Размахивая палкой, он стал гнать высокий суд через коридоры дворца и парадную лестницу вплоть до Люстгартена. (Тем дело и закончилось. Судьи остались при своих должностях и чинах; несмотря на приступы бешенства, король не был ни мстителен, ни злопамятен.)