Лики любви. Очерки истории половой морали - Александр Сосновский

Граф печально обессмертил свое имя — понятие «садизм» вошло в историю судебной психиатрии28. Но пути Господни неисповедимы! Сомнительный приоритет принадлежит все-таки не ему, а нашей соотечественнице, подмосковной помещице Дарье Салтыковой (1730—1801). Ее имя дети впервые узнают в средней школе, и оно навек остается олицетворением жестокостей крепостничества. И есть за что! Пресловутая Салтычиха засекла насмерть, заморила голодом и холодом более сотни своих крестьян. Мало кто знает, что преимущественно это были молодые девушки, взятые в дом для услужения. Приписывать злодейство одному лишь безнаказанному самодурству было бы слишком примитивно. Архивные материалы свидетельствуют, что личная жизнь Д. Н. Салтыковой сложилась неблагоприятно, ее фанатичная натура была подвержена неуправляемым страстям. Почти нет сомнений, что основным мотивом преступлений Салтыковой было неудовлетворенное сладострастие, стремление причинять физические страдания, т. е. то, что мы теперь называем садизмом. Хронологически судьба русской истязательницы была предрешена лет на пять-шесть ранее того, как де Сад впервые попал в тюрьму. Биографии этих людей вообще перекликаются самым странным образом, хотя они никогда не встречались и наверняка даже не слышали друг о друге. Граф оставил после себя два скандальных романа, а Салтыкова так и умерла неграмотной. Де Сад был утонченный аристократ, а Салтычиха — типичный варвар. Но крайности, как известно, сходятся!

Питательной средой пороков и извращений, как и во времена Ренессанса, продолжала оставаться проституция. По данным Э. Фукса, в Вене число уличных проституток доходило до 10 тысяч. В Париже, по разным сведениям, их количество колебалось от 30 до 40 тысяч, в Лондоне конца XVIII в. — около 50 тысяч. В Берлине имелось более ста домов терпимости, в каждом из которых жило не менее семидесяти проституток. Но, конечно, эти цифры не могут отразить точной картины, поскольку уровень латентной, скрытой, проституции был еще выше. Улицы больших городов кишели незарегистрированными публичными женщинами и просто искательницами легкой наживы. Больше всего их было в местах массовых гуляний и оживленных променадов. Венсенский и Булонский лес в Париже, Сент- Джемский парк в Лондоне, Унтен-дер-Линден и Тиргартен в Берлине приобрели прочную репутацию рынков любви. Один из современников удрученно отмечал: «Никто уже больше не удивляется, если летней порой спотыкается о лежащих в траве «зверей с двумя спинами». Злачные места и кварталы публичных домов были пристанищами воров, бродяг, разбойников. В Париже такой популярностью пользовался знаменитый «Двор чудес», столь выразительно описанный позднее В. Гюго в «Соборе Парижской богоматери». Двор чудес, представлявший из себя лабиринт заваленных нечистотами закоулков, куда редко проникали лучи солнца, служил для отверженных надежным укрытием и манил любителей острых ощущений.

Респектабельные иностранцы считали публичные дома достопримечательностями, которые следует посетить в первую очередь. Международной известностью пользовались парижский дом госпожи Гурден, прозванной «маленькой контессой»; дом «Доброй мамаши»; отель Монтиньи. В Берлине славилось заведение госпожи Шуниц, в Лондоне — дом миссис Пендеркваст, «монастырь» Шарлотты Гейс и др. М. Райан в книге о проституции в Англии пишет: «В витринах скандально знаменитого заведения госпожи Обри голые девицы зазывают гостей, принимая самые неприличные позы. То же самое происходит и в других лондонских домах терпимости. Существует постановление, которое запрещает такие демонстрации и требует занавешивать окна занавесками, но оно обыкновенно не выполняется». В более солидных заведениях открытых безобразий старались избегать: непосвященный гость даже не сразу понимал, где находится. Обитательницы разыгрывали дам из общества, в буфете подавались превосходные напитки, интерьеры обставлялись дорогой мебелью. Требовательный клиент мог получить развлечение на любой вкус: женщины всех оттенков кожи, девочки-подростки, «комнаты пыток» для возбуждения чувственности и т. д. Один из самых роскошных, по мнению современников, домов терпимости — «Фонтан» в Амстердаме имел ресторан, где прислуживали полуголые подавальщицы, танцзал, кабинеты, кафе на крыше и шикарную бильярдную.

Там, где дело было поставлено на широкую ногу, средств не жалели. Э. Фукс приводит текст приглашения, направленного постоянным посетителям: «Миссис Гейс уведомляет лорда... что завтра ровно в семь вечера двенадцать прекрасных нимф, нетронутых девственниц, исполняют один из тех знаменитых праздников любви, какие устраиваются на Таити в честь царицы Оберен (чью роль взяла на себя сама миссис Гейс)». На приглашение откликнулось добрых два десятка господ-аристократов, среди которых было несколько членов палаты общин. Вечер не обманул их ожиданий, а после представления состоялся непринужденный ужин с участием всех исполнительниц. Вошли в моду различные «афинские вечера», маскарады, эротические балы. Чующая наживу миссис Пендеркваст собирала в них «много прекрасных и знатных дам в масках, полностью обнаженных. Мужчины за вход платили пять гиней. Оркестр наигрывал танцы, подавалась холодная закуска. После танцев зала погружалась в темноту и возбужденные гости устраивались на мягких диванчиках». Когда одна из таких оргий была накрыта полицией, то выяснилось, что дамы-инкогнито принадлежали к известнейшим и знатнейшим фамилиям. Одна из дочерей графа Сассекса, например, изображала из себя Ифигению и по этому случаю была облачена лишь в прозрачный тюль и сандалии.

Любопытное описание нравов публичных домов оставил некий магистр Лаукхарт: «В большинстве девицы глупые нахалки, которым совершенно неизвестно ни чувство приличия, ни чувство деликатности. Речь их уснащена бесстыдными словами, а циничными жестами они стараются возбудить животную похоть. При этом пьют они даже водку, как извозчики. Если приходишь в такой дом, то первая попавшаяся атакует тебя, назовет «миленький», говорит на ты и сейчас же требует, чтобы ее угостили вином, шоколадом, кофе, водкой и пирожным. Все это подается скверно, а стоит дороже, чем где бы то ни было. Дальнейшее зависит от того, будет ли гость так галантен, что исполнит желание нимфы или нет. В первом случае девица остается с ним, гладит его по щеке, называет милым и желанным. Во втором случае она его бросает и ищет себе более покладистого клиента. Таким образом, можно спокойно сидеть в доме терпимости, покуривать свою трубку, смотреть представление и платить только за то, чего сам потребуешь».

Армия проституток постоянно пополнялась за счет прибывавших в город провинциалок. Торговцы живым товаром зорко следили за деревенскими телегами, на которых восседали молодые крестьянки, ежедневно приезжающие на рынок. Оглушенная уличным шумом, растерявшаяся, а то и ограбленная селяночка легко становилась добычей сводни. Даже если ей удавалось избежать публичного дома, то самое лучшее, что выпадало на долю, — устроиться служанкой, подавальщицей, горничной в гостинице. Все эти занятия так или иначе были связаны с проституцией. Хозяин гостиницы не нуждался в прислуге, отказывающейся принимать ухаживания постояльцев. Галантерейщик считал, что товар лучше продается, если его предлагает смазливая девчонка. Кучера вообще превратили экипажи в передвижные бордели, а рестораторы предпочитали не брать на работу недотрог.

В настоящий рассадник порока превратился театр и другие пластические искусства. Балет, в сущности, был не чем иным, как вотчиной состоятельных меценатов. Для того чтобы попасть в труппу, совсем не нужно было уметь танцевать. Гораздо выше ценились внешние данные и отсутствие «предрассудков». В середине XVIII в. занятия балетом приравнивались к профессиональному проституированию. Д. Казанова сообщает о штутгартском придворном театре: «Все танцовщицы были хорошенькие, и все они гордились, что хоть раз осчастливили герцога». Итальянская опера славилась пением оскопленных с детства юношей. Поговорка гласила: «Голос кастратов подобен голосу херувимов»29. Но несчастным приходилось приносить жертвы не только Аполлону, но и Венере: мальчиков нередко брали на содержание богатые распутники.

Зрители охотно посещали театры ради новых чувственных впечатлений. Содержание многих драматических произведений представляло мимический парафраз флирта, со всеми его приключениями, разочарованиями и радостями: успех пьесы мог зависеть от количества пикантных эпизодов. Основанный в 1732 г. Королевский оперный театр Ковент Гарден в середине XVIII в. собирал самую разношерстную публику, среди которой не было недостатка в дамах полусвета. Партер полнился развязными молодыми людьми и испытанными «виверами» (прожигателями жизни), которые перекидывались шуточками с расфранченными особами подозрительной репутации. На галерке мясники аплодировали падающим штанам Арлекина не иначе, как оглушительно хлопая своих подружек по мощному заду. Бархатные портьеры наглухо отгораживали меблированные ложи, в которых ни на минуту не прекращалась скрытая от посторонних взглядов суета. Когда в одном из парижских театров случился пожар, то из лож в панике выскакивали голые дамы, «если только приличие не требует назвать даму одетой, раз она в чулках и в башмаках».