Лунная магия. Книга первая: Луна трех колец. Изгнанники звезд - Андрэ Нортон

«Здесь постоянно сражаются, соседи Осколда пошли против него. Если один лорд ссорится с другим, не выигрываете ли вы время?» — спросил я и рассказал о посланцах, которых встретил на холмах.

— Да, его соседи увидели шанс скинуть Осколда, но, как ты думаешь, не ухватится ли он за возможность оторвать их от своей глотки и кинуть на Тэсса? Поэтому Гек Слэфид и молчит.

«Если вы обменяете меня обратно, я навсегда уеду с этой планеты и клянусь, что никто здесь не услышит об этом от меня».

Он хмуро посмотрел на меня.

— Старейшие позаботятся о том, чтобы языки зря не болтали. Конечно, чем скорее мы произведём обмен и отправим тебя с Йиктора, тем лучше. Сейчас Озокан и его приспешники объявлены вне закона. Они не могут жить только набегами, и ни одна рука не поднимется помочь им. Рано или поздно люди объединятся, выследят его и прикончат. Не знаю, какие оправдания получил от своего сына Осколда и поддерживает ли он его хотя бы тайно. Если он предполагает это сделать, он должен действовать очень скрытно, иначе его собственные люди скажут, что он нарушил клятву и оставят его. Объявление вне закона — не пустяк, и те, кто помогают такому отверженному, сразу же сами становятся проклятыми. Достаточно клятвы трёх свободных арендаторов, чтобы осудить человека. А Осколду хватает забот ещё и с теми, кто вторгается в его земли.

«Теперь, значит, мы будем ждать Майлин», — вернулся я к своим делам. Ссоры феодальных лордов не касались моего будущего — по крайней мере, я так считал.

— Будем ждать Майлин, — подтвердил Малик. — Затем она пойдёт в Ырджар, к твоему капитану. Как я уже говорил, многое зависит от того, насколько открыт его мозг. Возможно, ты передашь с ней что-нибудь, подтверждающее её слова, — скажем, о каком-нибудь инциденте, который известен только вашим, а на Йикторе о нём никто знать не может. Если он примет её рассказ, мы договоримся о дальнейшем.

У Вольных Торговцев открытый мозг. Они повидали так много в разных мирах, что не могут сказать: «Такого не бывает!» Но это дело настолько исключительное — может ли вера простираться так далеко? Намёк Малика был неплох: я принялся размышлять над тем, что могло бы подтвердить рассказ Майлин и пойти мне на пользу.

Когда время становится главным фактором в жизни, оно может быть таким же тяжёлым бичом, каким подгоняют рабов-гребцов на Корфу. Малик занимался животными, а у меня были только мысли, острые, как шипы. Они гоняли меня с места на место мимо костра.

Пища и питьё, что давал мне Малик, видимо, содержали не только питательные вещества, но и стимуляторы, потому что совсем скоро я почувствовал удивительную бодрость — впервые с тех пор, как оставил Долину для напрасных поисков.

Малик покончил со своими обязанностями и сел перед огнём, повернув вниз лунную лампу. Я сел рядом с ним, желая уйти от всего, что давило, и неожиданно спросил:

«Почему Тэсса выбрали бродячую жизнь?»

Он посмотрел на меня, и его большие глаза, казалось, стали ещё больше. Он ответил вопросом:

— А почему вы хотите крутиться от мира к миру, не имея своего дома?

«Потому что я рождён и воспитан для такой жизни. Ничего другого я не знаю».

— Теперь знаешь. Мы — Тэсса — тоже рождены и воспитаны для такого образа жизни. Когда-то мы были разными народами, родственниками тех, кто живёт на равнинах. Затем наступил момент выбора. Нам был показан другой путь следования. Но всё в мире чего-то стоит, и за этот новый путь пришлось заплатить. Это означает, что надо было вырвать собственные корни и отвернуться от всего, что казалось безопасным и нерушимым. Нас более не окружают стены, мы тесно сплотились одним кланом и держимся в стороне от жизни других людей. Теперь равнинные жители смотрят на нас как на бродяг, не имеющих крова. Они не понимают, почему мы не нуждаемся в том, что им кажется ценным, — и сейчас, и для будущего; они сторонятся нас. Время от времени люди смотрят на то малое, что дал нам этот выбор, и держат нас в страхе, хотя и сами боятся больше. Мы участвуем во всей жизни, а они нет. Ну, не совсем во всей жизни, кое в чём мы не принимаем участия: в росте дерева, в появлении листьев, в созревании плодов. Но мы можем взять птичьи крылья и изучать небо по примеру крылатых созданий, можем надеть меховую шапку и побегать на четырёх ногах. Ты знаешь многие миры, звёздный странник, но никто из вас не узнает жизнь Йиктора, как знают её Тэсса.

Малик умолк и уставился в огонь, подкармливая его время от времени хворостом из кучи. Между нашими мыслями возник барьер. Хотя у Малика не было такого отрешённого взгляда, какой я видел у Майлин однажды ночью, я подумал, что он близок к такому же состоянию полной прострации.

Ночной воздух доносил до моего носа массу сведений. Через некоторое время я прошёлся в темноте вокруг лагеря. Большая часть маленького народа спала в своих клетках, но некоторые были часовыми, и вряд ли кто-нибудь мог незамеченным пробраться в лагерь.

Майлин приехала перед восходом солнца. Я услышал её запах раньше, чем до моих ушей донёсся скрип колес фургона. Позади меня раздались одновременно сигналы и приветствия. Малик очнулся от своего забытья у почти погасшего костра, и я подошёл к нему. Мы стояли рядом, пока Майлин подъезжала к полутёмному лагерю.

Она посмотрела на меня. Не знаю, чего я ожидал. Может быть, выговора за моё глупое исчезновение из Долины, хотя я не считал, что оно было глупым, если принять во внимание то, что я знал или подозревал в то время. В конце концов, как могут Тэсса понять, что означают их обычаи для другого человека?

На её лице лежала тень усталости, как у человека, долгое время простоявшего на часах без смены. Малик протянул ей руку, чтобы помочь сойти, и она со вздохом приняла помощь. Раньше я видел её сильной, теперь она изменилась, но я не понял, как именно.

— На холмах всадники, — сообщила она.

— Они осаждают Осколда, — Малик пригласил её к костру, снова раздув умиравшее пламя. Затем он вложил ей в руку рог, в который налил что-то из фляжки. Она медленно пила, останавливаясь после каждого глотка. Затем, прижав рог к груди, она сказала мне:

— Время не терпит, Крип Борланд. На рассвете я выеду в Ырджар.

Я думал, что Малик запротестует, но она даже не взглянула на него, а смотрела на огонь, потихоньку отпивая из рога.

Глава 13

Крип Борланд

Было яркое утро. Крепкий, как вино, ветер освежал нос и глотку, солнечные лучи слепили незащищённые глаза. Человек и животное чувствовали, что жизнь хороша. Ещё до того, как солнце осветило наш лагерь, Майлин села на верхового каза, которого Малик оседлал для неё, и выехала на запад. Мне очень хотелось бежать рядом с ней, но здравый смысл, останавливающий меня, был крепче любых прутьев клетки.